Доказательство

      «Докажи» ударило как разбавленное спиртом варенье. Коварно, сладко и радостно, а потом вдруг чувствуешь, что ноги не держат.       Плохо становится, когда все уходят. Радость, страх, предвкушение схлынут, оставляя царапающий пустынный берег сомнений.        Как просто доказать, что ты сверхъестественный кровосос – достаточно выстрелить себе в голову. Как сложно – что ты тот, кем себя называешь. Что в голове, в которую стреляешь – Астрид Гессен, а не Леон Оллер.       В страшные, реальные сказки поверить гораздо проще, чем в бредни безумца, который не верит в них сам.       Ни призрак Леона, ни заверения некроманта Тагора, ни собственное страстное желание поверить не могли заглушить страшное тягучее чувство – все это неправда. Правда – Леон, вчера взявший верх, занявший вновь своё тело, а ложь – Астрид, которую придумало его больное сознание.       Ведь Каспер прав – ведь все, что она знает о себе, Леон мог узнать из досье, психологического профиля, рассказов Каспера, и что там еще Большой Брат знал о ней. А недостающее оставить на откуп воображению. В конце концов, она, не знаю о Леоне почти ничего, три года жила в его теле. Отчего бы самому Леону не придумать, какой могла бы быть Астрид?       Страх от совравшего вуаль Маскарада Леона, стыдное облегчение от того, что Каспер узнал, радость от того, что он не убежал, смешались, кололи и царапали, и стоило двери за спиной Каспера хлопнуть, отчаяние поглотило Астрид.       Докажи. Нет никаких доказательств – ни украденные из квартиры Астрид вещи, ни её собака, ни ужасный «домик Барби», в который она из протеста превратила квартиру, ни фотографии, ни воспоминания, ни слова пифий, ни призраков ничего не доказывали.       Вниз полетел постер, лампа, треснула под пальцами подушка и застучал по полу наполнитель. Дроп жалобно скулит из-под кресла, пока Астрид сдирает со стен, стряхивает с постели кидает в огромный чёрный пакет розовое безумие. В стену начинают стучать, и Астрид голосом Леона громко шлёт их всех к дьяволу и марсельским шлюхам. Стук прекращается, и Астрид без сил, прижимая к груди рамку, опускается на пол посреди разрухи.       Рамка ужасная и тоже розовая, где она только нашла такой ужас. С фотографии улыбаются Астрид и Аннеке, запихнувшие двадцать пять свечек в один шарик мороженого. Они тогда поспорили на что-то неприличное, что Аннеке не сможет.       Станет ли лучше, натяни она другое лицо? Быть может её отпустит, может, наконец успокоится и сможет спокойно смотреть на себя в зеркало?       Хочется написать – есть способ вернуть все на места, принять станет проще...       Но в глубине души знает – ничего никому она не докажет.       Ведь она не поверит в это сама.                     «Знаешь, я все эти годы думала, что и как сказала бы тебе, если бы вдруг смогла. А теперь не знаю, с чего начать.       Какое ты на самом деле любишь мороженое? И хочешь ли сходить на матч Испания-Нидерланды в «Arendsnest»? И какая дьявольская сила позволяет тебе столько жрать и не толстеть, потому что я знаю только одну, но ты, очевидно, в эту категорию не входишь? И…       И это все важно и неважно. Леон бы знал все эти вещи, и прости меня, что так вышло. Я не пыталась занять его место, ведь, очевидно, он незаменим. Во мне не нашлось храбрости сказать тебе правду, а он это то, что он сделал, едва ему представился шанс.       Я не знаю, кто – «что» – я, и хотела бы доказать себе не меньше, чем тебе, что Астрид Гессен – не безумный шепот в голове несчастного Леона. За три года я не смогла ответить себе на этот вопрос, а последние два дня Леона в моем существовании стало куда больше.       Ты умнее меня и, быть может, поймешь, где здесь правда.              Но кто бы из нас не остался (уверена, Леон разделял бы мое мнение) – я твой друг и сделаю все, чтобы не причинить тебе вред.       Пиво в холодильнике. Вино тоже. Водка в морозилке. Дроп в кресле.       Ключ где всегда.              А.»              ***              - Ты правда встречаешься с Сарой?       - Угадай с трех раз, что я с ней делаю.       - Она больше всех страдала, когда папаша Леона из участка вышвырнул.       - Мне стыдно пользоваться ее нежными чувствами, но надеюсь, она утешена.       - Нет, ну я знаю способы утешить даму…       - Это не тот способ!       - А как насчет…       - Жри свое мороженое, «Аннеке», я все равно тебе ничего не скажу. И к другим сородичам не приставай, господи боже, я за три года меньше вопросов задала, чем ты за три дня.       - Именно поэтому, - Аннеке поправляет очки и топит сигарету в остатках льда, - я хорошо тебя знаю. И хорошо знаю, что ты все равно все расскажешь. Так что чувствуют и сознают жертвы укусов? Быть может, так их и ловят?       Про несчастных жертв похищений Астрид не знала ничего, но в тисках пронырливой и настойчивой Аннеке, умного и дерзкого Каспера чувствовала себя она. Смотрела, как Аннеке с аппетитом поглощает «Баскин Роббинз» прямо из ведра, и думала, что иронично, что лучшим доказательством существования реальной Астрид была выдуманная Аннеке.