О пистолетах, барах и ночных улицах Нью-Йорка

Светлая, молочная луна ярко выделялась на фоне заметно темнеющего неба, с каждой секундой будто бы становясь ярче, но все ещё оставаясь такой же неизменно тусклой по сравнению с солнцем, которое зашло, кажется, пару часов назад. Он не знал, сколько точно сейчас времени. На незнакомой улице даже не было людей, чтоб он мог спросить у кого-нибудь опостылевшее: «А не подскажете, который сейчас час?». Свои драгоценные часы Вилбур потерял, когда, как трусливая сука в панике поджавшая хвост, мчался на другой конец города, сам не понимая, куда бежит. — Как же охуенно, — кудрявый парень, кажется, проорал это на всю улицу и звонко, торжественно рассмеялся следом, не обращая никакого внимания на холодный ливень, который начался как раз на заходе солнца. Холодная вода стекала по его темным волосам, отчего те потеряли свою былую ухоженность. Вся одежда уже давно не очень приятно липла к телу, а любимое коричневое пальто теперь больше походило на идеально черное, хотя подклад оставался все таким же жёлтым, удивительно стойко не поддаваясь беспощадной погоде. Вилбур легко и расслабленно шагал от столба к столбу с натянутой от уха до уха улыбкой сумасшедшего, периодически, непонятно от чего, посмеиваясь. Наверное, если бы Томми увидел в таком состоянии своего доброго, заботливого и ответственного старшего братика, то разочаровался бы в людях. Но он не видел. Да даже если и увидит - это неважно. Томми - предатель, как и все остальные: как Эрет, как Ники, как Джек - все они знали и молчали. Все они хотели забрать его деньги и власть себе, все они строили козни против Вилбура. А сам Вилбур, как наивный дурачок, до последнего момента не замечал очевидного, происходившего прямо у него под носом. И ни одни слова, когда-либо придуманные человечеством, не опишут то, насколько же он надеется, что та единственная выпущенная им пуля попала Эрету в голову, отчего его мозги так красиво разлетелись по явно дорогому костюму Дрима. Он, видимо, окончательно ебанулся и помешался на старом добром ультранасилии, раз так ярко представляет это, визуализируя в мельчайших подробностях и улыбаясь от одной только мысли о том, что Эрет так прискорбно скончался от рук сумасшедшего подонка Вилбура. О, он бы точно хотел придушить эту шлюху своими руками, не прячась за пистолетом. К сожалению, даже по самым радужным прогнозам, сделает он это не скоро. Несмотря на то, что его все предали, почему-то именно сейчас подрывник чувствовал себя так свободно. Его больше не заботило ни-че-го. Никто не выносил мозг по поводу и без, никто с ним не спорил. Никто. Никого больше нет. Казалось, этой ночью во всём Нью-Йорке существовало только три вещи: Вилбур, ливень и это богом забытое гетто. Но Вилбур знает - бога нет, а если и есть, то это он сам. Яркие фары проезжавшей мимо машины на секунду ослепили его. Наверное, он опять слишком глубоко ушёл в свою явно не здоровую голову, но вместо того, что бы дальше ехать по своим точно важным делам, водитель резко затормозил и открыл окно, высунув из него своё до боли знакомое лицо — Твою мать, Вилбур! — Неужели сам Джонатан Шлатт, король наркобизнеса, почтил меня своим присутствием? Признаюсь, я польщён, — с расстановкой проговорил он, ядовито усмехаясь. — Знаешь, мне даже нечего предложить тебе, чтоб ты не сдал меня грёбаному Блейду и его вечнозелёному подсосу, так что делай что хочешь, мне всё равно, — все с той же усмешкой проговорил Подрывник, опираясь на открытое окно машины Шлатта. — Во-первых, чтоб ты знал, я больше предпочитаю титул президента, — Шлатт вышел из машины, продолжая говорить ровно с той же похуистично-насмешливой интонацией, как и обычно, как будто сейчас они не стоят ночью под ливнем, а Дрим не совершил облаву на бар Л’менбурга, чуть не убив самого Вилла, — а, во-вторых, залезай в тачку и поехали ко мне, если, конечно, у тебя нет желания поспать под мостом в подобную погоду. И Вилбур хотел, правда хотел съязвить и, как упёртый баран, пойти дальше, но единственное, что он сделал, так это послушно сел в машину, успокоился и, как порядочный гражданин, пристегнулся. Он понятия не имел почему, но абсолютно каждый раз при разговоре со Шлаттом подрывник остывал и успокаивался, как будто перенимая часть спокойствия самого наркоторговца. Они ехали под приглушённые звуки джаза по радио. Мимо них проносились не очень ухоженные, но всё ещё живописные дома и улочки. Возможно, если бы не вся эта ситуация, эта ночь могла бы стать действительно красивой. И только сейчас, спустя двадцать минут молчаливой поездки по городу, он понял, в какой же он ёбаной жопе. — Пиздец. — Красноречиво. — Это полный пиздец. Что я делать буду, Шлатт? — пожалуй, настолько обречённых глаз наркоторговец не видел никогда, — Блять, Дрим. Ебучий Дрим точно объявил на меня охоту, — обречённо протараторил Вилл, а затем последовала серия нервных смешков. — Мне тебя успокоить или ты сам поймёшь, насколько тупую причину выбрал для переживаний? — Шлатт оторвал одну руку от руля и достал из бардачка пачку сигарет, ловко выудив оттуда одну, — Будешь? — он протянул пачку Виллу, так и не отрывая свой взгляд от дороги. — Буду, — коротко ответил подрывник.