Лед

      Астрид вернулась домой даже не через ночь. Время в маговском логове текло иначе, и когда она отворила дверь припрятанным в щели ключом, настенный календарь похудел не меньше, чем на несколько дней.       В голове было пусто и гулко – видения прошлого и вполне себе настоящие камеры, где только чудом они не встретили людей, вызывали у нее тихое, холодное бешенство. Один из мерзавцев в балахоне явно узнал ее, свою прошлую жертву. И хотя она ничего не помнила о пребывании в маговских застенках, это не делало ее ярость меньше. Пленников забрал довольный Ансельм, на все лады нахваливающий умницу Аннеке, которая, наконец, привела бумаги на его столе в идеальный систематизированный порядок. С каталогами и описью.       Астрид не сомневалась, что копиям самых интересных документов одного из главных сородичей Амстердама Каспер обязательно найдет достойное применение.       Вещи Аннеке валялись от порога до лестницы. Уже подсохшие, мятые, ждущие очереди в химчистку. Не заморачиваясь с сушилкой, Астрид пошла по хлебным крошкам разбросанных шмоток наверх.       На чердаке, около ванной, в окружении заполненных банок и тазиков, как в ведьмином круге из мухоморов, сидел Каспер. По-турецки, с огромными пяльцами, на котором расцветали подсолнухи. На одном из которых раскорячил волосатые лапки здоровенный паук с кавайными глазками и окровавленными жвалами.       Он хотел казаться спокойным, но его злость Астрид чувствовала кожей. Она скинула ботинки и кобуру и аккуратно, не тревожа банки и разложенные по схеме нитки, подползла к нему сбоку. Заглянула через плечо – что-то бухтел по-английски очередной супергерой с экрана ноутбука. Ее Каспер демонстративно игнорировал – позвала на главное дело всей его жизни и бросила разбираться с бумажками.       У нее не было мороженого, чтобы умаслить его. Она потянулась за валяющимся неподалеку чистым носком, первой попавшейся помадой и нарисовала на носке кривую рожицу – два глаза и краснющую пасть. Подождала, пока он, не смотря на нее, потянется за новыми нитками, и подло атаковала его за голый бок! Повалила на пол и безжалостно щекотала, пока он хохотал и отбрыкивался.       И пока не стал страшно, хрипло отхаркиваться кровью на цветочную вышивку.       - Астрид, - хрипел Каспер, пока она в ужасе суетилась вокруг него, не зная что срочнее – воды или скорую, - перестань.       - Прости, не надо было тебя щекотать, я не знала…       - Перестань возиться со мной, как с недееспособным стариком или ребенком.       - Да я никогда…       - Конечно-конечно. Только раз за разом – пойдем, Каспер, дело есть, а потом – дома сиди, жалкий смертный. Где-то вот здесь, около Дропа. И кашку кушать не забывай.       - Каспер…       Астрид непроизвольно прижала к груди измазанный носок и окровавленную вышивку. Каспер начал вставать, но она удержала его за штанину, и он плюхнулся обратно, смотря на нее грустно и зло.       - Я капитан полиции, Астрид, не слабоумный, не раб. Я вполне способен оценить, что мне по плечу, а куда лучше не лезть. Получше тебя.       Каждое слово вбивало ей в сердце гвозди, и каждое было правдой. Астрид кусала губы, изо всех сил стараясь не расплакаться.       - Если бы мне нужна была нянька, я бы поехал в хоспис. А мне нужен друг. Товарищ. Напарник. Партнер.       И он у него был. Был Леон, а теперь только она. Бесполезная и навязчивая, глупая курица. Которая теперь дышать и то не умеет. Рука Астрид безвольно опустилась, отпуская его, и она отвернулась. Каспер вздохнул и, тоном мягче, продолжил:       - Тот, кому можно доверять. Кому можно оставить свое дело, если я не успею его закончить. Это несправедливо, перекладывать на чужие плечи свою ношу, но…       - Ты говоришь, будто тебе одному есть до этого дело, - резковато ответила Астрид, и он хмыкнул. Придвинулся к ней. – И очень бы хотелось увидеть триумф вместе, бок о бок. Безо всяких переваливаний на чужие плечи.       Она подняла на него взгляд, на его внимательное, умное, упрямое лицо.       - Мы за неделю вместе продвинулись дальше, чем за годы по отдельности. Я обещаю постараться не нянькаться, научиться быть напарником.       Астрид протянула ему мизинец. Каспер долго смотрел, потом ей в лицо, и переплел все их пальцы.       - Мы уже были напарниками, помнишь? Чем не операция, когда Аннеке собирала и красила тебя к показу, потому что Таня подговорила против тебя всех визажистов?       - Астрид не знала правду и была проектом, а не напарником.       Каспер замолкает и хмурится, но не отпускает ее руку. Поглаживает косточку большого пальца. Астрид смягчается.       - Спишем отваженных футболистов на это.       - Идет.       - Но раз ты такой долбанутый и избавил бедолаг от незавидной участи жития со мною бок о бок, то каш тебе не избежать.       - Твоих изощренных наказаний заслуживаю только я. Все каши должны принадлежать мне.       Астрид цапнула его накрашенным носком за ляжку, а Каспер не своим, низким и бархатистым голосом томно ответил:       - Накажи меня.       Астрид не знала, что осталось в холодильнике, кроме овсянки и собачьих консервов, и улыбнулась ему не менее сладко и томно. Каспер кашлянул, и сдул волосы с ее лица.       А Астрид внезапно осознала, что он постоянно, как она вернулась от Валерии, ходит по дому полуголый. Не то что она имела что-то против, но, наверное, в свете предыдущих, кхм, экспериментов, он все-же хотел что-то этим ей сказать.       Астрид же отвернуться было некуда.        - Кхем… так вот, поскольку я за три года ничего умного не придумала, давай ты будешь головой, а стреляют пусть в меня. Мне даже в голову не страшно, там мозгов нет, ты сам видел.       - Я бы хотел сказать, что не против, - голос его стал едва слышен. – Но не могу смотреть, как в тебя стреляют. Особенно, когда один раз ты уже… Да и много ли толку от меня будет, если я не посмотрю на дело вашими глазами. С другой перспективы.       Астрид прижалась лбом к его лбу и бережно отложила вышивку.       - К слову, Каспер. Есть способ замедлить болезнь. Ты сам видел, капля крови уже помогла твоей ране, хотя я и думала, что эффект будет больше, но…       - И быть как тот бедный мальчик Лиам? Увольте, я уже играю роль раба. Если, конечно, тебе интересно мое мнение.       От его тона Астрид даже цокнула и закатила глаза.       - Если бы не было интересно, зачем бы мы, по-твоему, сейчас об этом разговаривали?       - Для очистки твоей совести. Решение-то принимать тебе.       - Каспер, я не буду насильно с тобой ничего делать.       - Если бы я очень хотел стать одним из бойскаутов… я знаю, что ты не дала бы до конца умереть Касперу Тер Ависту, вскрывшему себе горло.       От этих слов у Астрид аж дар речи пропал. Она отстранилась и смотрела на него круглыми глазами. Каспер невозмутимо подобрал вышивку и окунул ее в один из тазиков с водой.       - Делай выводы, напарник. Суперсилы – это круто, но умереть человеком – особый сорт удовольствия.       Астрид от всей души пнула таз, тот с грохотом поскакал вниз по лестнице, по пути обдав их и все кругом водой.       - Не перекладывай с больной головы на сумасшедшую! Ты сам меня спрашивал об Обращении, а теперь что?       Каспер неопределенно пожимает плечами, не впечатленный ее вспышкой гнева.       - Мне нужно время, чтобы закончить начатое. И есть однажды я проснусь с желанием жрать людей, у тебя на цепи… Значит, так было надо.       Тот клубочек терпения, что долго-долго вился, кончился. Астрид подскочила на ноги, швырнув в Каспера носок.       - Знаешь… знаешь что! Это гребаный мир вампиров и колдунов, черт побери! Здесь есть феи, русалки, бродят древние римляне, и наверняка есть лекарство от какого-то там дурацкого рака! Куча времени, всех спасти, и вали под солнце в свое счастливое будущее!       Пусть… пусть хоть кто-то из нас троих останется в живых.       Слезы догнали Астрид в спальне. На ее двери не было замка – подумаешь, живешь с живым человеком, Астрид, что он тебе днем сделает, а даже если сделает, то и пусть – и она подперла ее собой. Села, прислонившись спиной, уткнувшись носом в колени.       В конце концов, он прав. Кто добровольно захочет стать чудовищем или быть у чудовища на цепи? Астрид отчаянно не хотела Касперу такой участи, но правда и в том, что на аркане тянула его в пропасть. Счастливая и довольная, что смогла разделить с ним свою – свою, не его – ношу.       А, значит, в глубине души, так ли не хотела?       Самобичевание и слезы эгоизма прервали шаги. Под дверь проползли тени, и кто-то прислонился к двери с другой стороны.       - Ты будешь мороженое, если это кровавый лед?       Астрид шмыгнула, но ответить не успела. Шаги резко удалились, щелкнул замок комнаты Каспера, и скоро хлопнула и входная дверь. И чего только Астрид не стоило держать обещание и не обрывать телефон.       Через пару часов он вернулся. «Аннеке» держала в руках детское железное ведерко со льдом, подкрашенным подтаивающими красными сосульками на палочках. Каспер протянул ей ведерко, отправил в полет элементы костюма Аннеке, и достал себе из морозилки щербет.       - Ну, пробуй.       Астрид осторожно лизнула сползающую красную капельку и от неожиданности чуть не подавилась, прикрывая клыки ладонью.       - Как тебе?       - Оно цветочное.       Лед внешне походил на кровь, но на вкус ничего общего с ней не имел. Конечно, Астрид еще не такой знаток, и, может, какая экзотическая кровь таковой и была, но больше всего это было похоже на цветочный щербет. Но экзотическая кровь…       - Ты где такое достал?       - У мороженщика. Тебе не понравится ответ. Трескай давай.       Астрид одно за другим ссосала и сгрызла все красные эскимо, не в силах оставить ни одно на потом. Вслух попутно гадая, что же это такое. Донорская? Животная? Плазма? Искусственная? Они лежали вместе на диване, каждый со своей порцией мороженого, но на все вопросы Каспер лишь таинственно отвечал, что у каждой женщины, даже у Аннеке, должна быть какая-то загадка.       - Знаешь, Каспер, - снимая языком последний кусочек льда и облизывая палочку, сказала Астрид, - я не знаю, что было бы, если бы я Обратила тебя, но одно точно – скучно бы не было.       Каспер улыбается и легонько стучит ей палочкой по носу. Они очень близко, и снова он почти не одет, а кровавые леденцы лишь раздразнили и распалили, цветочной сладостью стояли на языке. Вот, снова, воздух между ними можно ножом резать, и Астрид тянется к нему… но замечает свое отражение в глянцевом боку торшера. Оскал с кровавым подтеком на подбородке. Она резко отстраняется и начинает вытирать лицо. Борясь с желанием облизать ладонь.       Каспер кидает в ведерко обертку и, как ни в чем не бывало, спрашивает:       - Там «Железный человек» новый вышел, будешь смотреть?       У Астрид нет сил ни думать, ни ломаться, ни спорить. Он тянет ее обратно, взбивает ей подушку и обещает в следующий раз кровавый попкорн.       Последние нервы, когда он укладывает ее себе под бок, сдают.       - Включай уже свой фильм, а то…       - Ща, - он тянется через нее к выключателю торшера, - пульт только возьму.       Пульт же лежит в не распакованной коробке, а вилка телевизора валяется в полуметре от розетки. Каспер прижимает ее к себе, ее руки – к дивану. Держит, нависает над ней на локтях, словно она могла испариться.       «Я сделал все, чтобы ты умерла и ничего, чтобы выжила».       Леон знал, что тебя гложет, его гнела та же сила, та же неизбывная вина.       Ты первый, кого я увидела, когда родилась в эту тьму. Я родилась, чтобы простить тебя. Чтобы ты простил себя.       Ты боишься забыть какая из улыбок твоя, но я люблю их все без оглядки. Люблю всего без остатка, как не смог полюбить бы Леон, ведь часть его умерла задолго до старика Ананси. Астрид полюбила бы тебя, но сама умерла так некстати. У Леона остался лишь ты, последнее смертное дело. Так я появилась из пламени, из черной ночной пустоты.       Ты боишься забыть, а я боюсь твоей смерти. Ведь тогда ничего не останется, и сердце мое разобьется. Превращусь ли я на рассвете в прозрачную морскую пену? Или осяду вулканическим пеплом на ленту прибоя?       Чем ты ближе, тем сильней я осознаю, что я выдумка. Но тем меня это меньше заботит. Чем ты ближе, тем сильнее магнитная стрелка, тем больше в существовании смысла. Я выдумана такой, чтобы помочь тебе, чтоб в душе твоей закрылось зияющее темное горе.       Я отдамся тебе без остатка, если нужно – умру, чтобы ты был счастлив. Ты – доказательство моего существования, даже если я – всего лишь выдумка. Меня нельзя вылечить, ведь меня нет, но ты существуешь, даже если придется собрать тебя по осколкам.              Он смотрит прямо в глаза, и так хочется коснуться, прижать и обнять. Астрид тянет руку, но хватка усиливается, вдавливая ее в диван.       - Что-то много мыслей у тебя в голове, - хрипло, так, что мурашки бегут по всему телу, раздается у самого уха. - А должна быть только одна.       Она пытается податься вперед, но он лишь украдкой скользит губами по шее, по ямочке на щеке по краешку губ, пальцами – по ключице, по кружеву лифа, один за другим медленно размыкая крючки. Отводит, переплетая пальцы, ей руки, когда она пытается стянуть с него вещи. Прижимает ладонью к подушкам, дразня и покусывая кожу бедра, оттягивая тонкую полоску ткани ниже. Решительно пресекает любые попытки перехватить инициативу, что-то делать, о чем то думать. Кроме его имени на выдохе, стоне, кроме того, что они вместе, кроме просьб не прекращать.       Он сжаливается, когда она без сил, без мыслей, всех, кроме одной, лежит, снова вспомнив, что такое дышать. Возвращается к ней, проводит рукой по щеке, дает легко коснуться губами. Целует, словно хрустальную, осторожно касается, словно боится спугнуть. Беззвучно шепчет три главных слова и, лишь дождавшись ответа, позволяет прижать, принять в себя, позволить стать, хоть на мгновение, целым.              - А завтра я куплю кулинарную книгу.       - Угу.       - Твои муки будет не описать словами.       - Ужасно.       - Ведь я могу начать печь.       - Боюсь-боюсь.       - Это и будет твоим проклятием.       - Если проклятие – это горелые каши и ты в моих руках, я готов потерпеть.