***
Это случилось зимой. За окном мела метель, в доме было тепло, но настроение Гвен не было праздничным. Последние дни ей было очень грустно, Геф с ног сбивался, пытаясь развеселить девочку, но тщетно. Кардиограмма плясала, аритмия то проявлялась, вызывая напряженность, то исчезала. Было трудно дышать, несмотря на кислород. — Ну что ты, маленькая? Что случилось? — обнимал Гвен мальчик. — Как мне тебе помочь? — Не знаю… — грустно отвечала девочка. — Как-то все серо… Это пугало. Такие ощущения могут быть предвестником серьезного сердечного приступа. Снова Геф спал вполглаза, не доверяя аппаратуре. Врачи наблюдали детей с каким-то напряжением, ожиданием беды. Напряжение росло с каждым днем, пока однажды ночью Геф проснулся от тихого хныканья. Это было настолько невероятно, что мальчик сначала даже не понял, в чем дело, только потом услышал то, что сразу же разбудило его. — Больно-больно-больно, — хныкала девочка, свернувшись в позу эмбриона. — Где болит? Как болит? — сразу же отреагировал Геф. — Вот тут, — показала на область малого таза и живот девочка. — Тянет и режет, и еще давит, и… и я не знаю… Она заплакала, а Геф сначала осторожно прощупал, но все проверяемые симптомы аппендицита, панкреатита, даже колики были отрицательны. Мальчик, старательно давя зарождающуюся панику, поднял одеяло и увидел, что пижамные штаны испачканы в чем-то темном. Паника стала сильнее, перед мысленным взглядом Гефа пронеслись страницы из учебника с описанием возможных патологий. Загудел монитор, сигнализируя о падении частоты сердечных сокращений, и мальчик нажал тревожную кнопку, оценивая на глаз объем крови. Трогать плачущую любимую он не решился, потому что инструкции категорически запрещали двигать пациента в таком случае. А инструкции пишутся кровью. В домик вбежали, запыхавшись, реаниматологи дежурной бригады. Двое кинулись к девочке, а третий начал опрашивать откровенно паникующего Гефа. Самоконтроль уже разбился на куски, руки дрожали, мальчик накрутил себя до такой степени, что врачу пришлось колоть ему легкий седативный препарат. — Она захныкала и начала повторять, что ей больно в проекции нижней трети живота, пижама в крови. Что с ней? Я не понимаю… Все пальпационные симптомы отрицательные. — Успокойся, мы тут, мы ей поможем, ты не можешь знать всего. Ну что там? — спросил врач коллегу, который подошел к ним. — Вкололи НПВС, все в порядке с ней. У нее же это в первый раз? — спросил он Гефа, на что тот просто кивнул. — А… Тогда понятно. Ну, коллега, расскажите пацану про менархе, — улыбнулся доктор. — Вы хотите сказать, что у нее… менструация? — удивленно спросил Геф. — Я читал, но почему так обильно и больно? — Ты же про здоровых читал, парень, а у нее вот так. Так что недельку поживет на НПВС, хотя тут по-разному может быть. Дисменорея — такая штука… Завтра придет коллега из гинекологии и все расскажет, хорошо? А пока переодень ее и ложитесь спать. Да, и не пугайся красной окраски мочи, если на судно пойдет — в этом нет ничего страшного. Переодев уже засыпающую девочку, в соответствии с прочитанным, мальчик лег и обнял ее. Все-таки он знал об этом процессе только теоретически, из книг, а встретившись с практикой, запаниковал. «Это никуда не годится», — подумал Геф. Ему предстояло еще пять долгих дней прислушиваться к Гвен, физиологически ставшей девушкой в эту ночь, вытирать слезы, гасить приступ, вовремя снимать боль… Иногда и переодевать. Поначалу вид крови несколько пугал, но потом мальчик привык. Когда все прошло, настроение улучшилось, Гвен стало стыдно за то, как она себя вела. — Геф, прости… — Котенок ты мой, — ласково прошептал он ей в ушко. — Я тебя люблю всю такой, как ты есть. Неважно, что происходит, на мою любовь это не влияет. А капризничать и плакать, когда больно — это в порядке вещей. Давай лучше повторим русские спряжения? — Давай, — обрадовалась Гвен смене темы. Первый опыт надолго остался в памяти, и спустя много лет Геф даже смеялся над этой историей. В дальнейшем он уже знал, с чем имеет дело, и не нервничал, но вот тогда, тогда ему было совсем не до смеха. Через несколько месяцев, в период весеннего ухудшения состояния, менструации исчезли, как не было их. Гвен это взволновало не на шутку, но ей объяснили все про аменорею, поэтому она решила не волноваться. Геф же не волнуется.***
— Что скажете, мистер и миссис Грейнджер? — А что сказать, мы врачи. Там, у вас, больницы есть, врачебный долг один на всех. Поедем, конечно, сын-то у нас один, именно ради него мы и живем. Как с визами? — Все хорошо с визами будет. Как думаете, Дурсли тоже согласятся? — А вот Дурсли сильно вряд ли. Они, конечно, девочку любят, но… Это самое «но»… Дадли Петунье и Вернону был все-таки ближе. А Гвен… Они давно готовы были к тому, что девочка однажды исчезнет из их жизни, став блеклой фотографией на памятнике, как стала ее мать. Да, она была жива, и Дурсли искренне любили ее, но… У них была своя жизнь. Поэтому их ответ был вполне логичен. — Нет, мы не поедем. Будем приезжать к ним летом, а жить все-таки здесь. Здесь у нас фирма, Дадличек, вся жизнь. Гвен простит, она бы все равно однажды ушла из дома… Так бывает, что, выбирая между жизнью и комфортом, выбирают комфорт. И рушатся семьи, уходят из семьи взрослые дяди и тети, а кое-где просто сдают больных детей в общежития и хосписы, посещая их время от времени по выходным и праздникам. Так бывает, люди разные. И Гвен придется с этим смириться или же вернуться…