***
Mothica — can you feel my heart? MISSIO — Dizzy
Сону проходится чёрным платком по окровавленному лезвию и поднимает безжизненный взгляд серых глаз, устало вздыхая: — Как сказал ранее мой папа, — выделяет он голосом, игнорируя чужой скулёж у своих ног, — ты задолжал нам, Рой. — Я уже г-говорил м-мистеру Кобблпоту, — трясётся мужчина, удерживаемый двумя головорезами. Его лицо в слезах и каплях крови, а рваная грязная рубашка постепенно темнеет от кровавого пятна, расползающегося под плечом. — Я принесу остальное. Ещё день, он…он позволил… Сону поджимает пухлые губы и морщит длинный нос. Он любит Готэм, но как же чёрт возьми здесь плохо пахнет порой…крысами. — Ещё, — сжимает он зубы, когда вновь вгоняет нож по рукоятку в дёрнувшееся перед ним тело. Крик отдаётся от голых бетонных стен заброшенного здания завода. — День. Ещё, — удар, — день. Ещё… — Довольно. Сону резко оборачивается на родной голос. Улыбка озаряет морщинистое лицо. — Ты хорошо провёл встречу, сынок, — кивает Пингвин, с гордостью разглядывая Сону, что нехотя выпрямлялся и вновь очищал лезвие платком. — Но, как бы не хотелось уходить от такого радушного гостеприимства…нас уже ждут. — Это всё же обязательно? — тянет лениво парнишка, бросая платок в заплаканное лицо мужчины, истекающего кровью. — Ты ведь знаешь. Хмыкая, Сону убирает нож в кожаный чехол и, переступая небольшой пакетик с деньгами, стучит каблуками по бетону, направляясь к отцу. — В гробу я видал это, пап, — вздыхает он, надевая длинные перчатки, скрывающиеся под широкими рукавами плаща, и даже не вздрагивая от выстрела за спиной. — Прости, малыш, — качает головой Пингвин, разводя руками. — Ежегодный бал Уэйнов — то, что мы не можем пропустить, пока Готэм наш. Договор известен тебе с детства. — Как сборник сказок перед сном, папа. Сону закатывает глаза и обходит Освальда, выходя под светло-серое и дождливое, как его глаза, небо. Воздух снаружи должен быть свежее, прохладнее и чище. Но воздух Готэма, кажется, навеки пропах порохом, деньгами и кровью. Сону тянет уголки губ в усмешке, запрокидывая голову к небу и глубоко вдыхая. Его любимый запах. — Сонхун будет сопровождать тебя, — небрежно бросает Пингвин, когда они подходят к машине. — Даже там? — лениво уточняет Сону, глядя на отца через блестящую чёрную крышу. — Ну, по крайней мере, на переговоры ты пришёл без него? — Но ты был здесь и наблюдал. — Конечно! Я же волнуюсь. — Недоверяешь. — Исключительно переживаю за мою мягкощёкую, но к счастью не мягкосердечную крошку. Ладно, долой болтовню, нам пора. Опускаясь на кожаные сидения, Сону сразу же откидывает голову назад, упираясь тёмной макушкой в подголовник, и закрывает глаза. Сегодня он совершенно не в настроении оглядывать по пути свои будущие владения. — К тому же, — нарушает тишину Освальд, но замолкает, ожидая, пока сын посмотрит на него. Всегда так делает, когда собирается сказать что-то, что обязательно расстроит Сону. — Однажды, ты начнёшь договаривать фразу полностью, — хмыкает тот, глядя на извиняющуюся улыбку отца. — Меня не будет на балу. — Что? Я не еду. — Сону, послушай. — Я терпел походы в этот проклятый дом с двенадцати лет, пап. Только потому, что ты был там. — Знаешь, — поджимает губы Пингвин. Взгляд его холодеет и Сону напрягается. — Сейчас, ты слишком похож на нытика Брюса в детстве. Он тоже ныл вечно, хныкал, пока, наконец, не понял, что слёзы в Готэме — слишком дорого стоят. — Я не ныл, — вздёргивает подбородок Сону, сжимая руки в кулаки до скрипа кожаных перчаток, чтобы унять лёгкую дрожь волнения. — Когда меня не станет — кто будет Королём Готэма, Сону? Может, отдашь это место Уэйну сразу? Ты скажи только, я пристрелю тебя прямо сейчас, чтобы не мучаться и оплакать поскорее! Сону вздрагивает от крика отца, что он слышал столь редко. Пытаясь отвернуться, морщится от впившихся в челюсть цепких пальцев. — Или ты горазд только делать грязную работёнку и тыкать зубочистками в крыс? — шипит Пингвин, вглядываясь в сощуренные серые глаза сына. — Прости, пап, — сквозь зубы цедит Сону. Глубоко втягивая носом воздух и успокаиваясь, Освальд меняет болезненную хватку на мягкое прикосновение ладони к бледной щеке. — Ты прекрасно знаешь, как я люблю тебя. — Да, пап. — Но ты должен любить этот город в разы сильнее, если хочешь получить его. Никто не передаст тебе корону с преклонённым коленом лишь потому, что ты Кобблпот. Эта фамилия и крест на моей могиле лишь станут для стервятников сигналом к действию, — целуя Сону в лоб, Освальд вдруг озорно улыбается, взрывая тишину повышенным тоном и хлопком в ладоши. — Два костюма для бала уже в твоей комнате! Пришли мне потом фото того, что выберешь.***
Спустя пару часов, когда всё та же машина останавливается у ворот дома Уэйнов, Сону не двигается с места. — Почему же нельзя было просто запереть эту мышь в клетке, — шепчет он, пока Сонхун выходит из машины, обходя её и открывая дверцу. Серые глаза с пустотой воззряются вверх. — И ручки не подашь, хренов ты джентельмен? Но Сонхун молчит. Стоит так ровно, словно он не человек с распахнутым чёрным зонтом, а тонкая трость в продолжение. Сону цокает языком раздражённо и выбирается из машины, ныряя под защиту. Только неясно даже для него самого чью. Чёрной натянутой ткани или чёрной души молчаливого надзирателя. Он не смог бы назвать его никак иначе. До фамильного особняка они идут в тишине, и Сону даже этому рад. У него есть время, чтобы прокрутить в голове заученную и бессмысленную речь, написанную отцом, напомнить себе имена всех самых главных персон. Напомнить в тысячный раз, что плевать в бокал Уэйну нельзя… — Мистер Кобблпот, — кланяется ему охрана, проверив список и впуская в шумное помещение. Вместе с тем, как за спиной захлопывается зонт, Сону выдыхает и подцепляет пальцами бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта. Ему душно уже. Здесь слишком пахнет фальшивыми улыбками, тошнотворно сладкими духами и ложью. Сонхун невесомо касается пальцами его поясницы, молчаливо подталкивая вперёд. И, как бы Сону не хотелось, он проходит вглубь, через толпящихся дамочек в блёстках, напомаженных мужчин в смокингах. В главный зал дома Уэйнов. В саму разинутую хищную пасть врага. Улыбаясь слаще, чем чьи-то духи, удушающе заполняющие слишком яркое пространство. — Добрый вечер, мистер Уэйн, — тянет он, напрягая щёки и щуря ставшие серебристыми под сотней ламп глаза. — Отец просил передать извинения, никак не смог вырваться от дел. — Рад, что ты здесь, Сону, — вежливо и так учтиво улыбаются в ответ, приподнимая бокал. — Хорошего вечера?***
Хорошим вечер оказался лишь тогда, когда Сону удалось сбежать от наштукатуренных лиц и раздутого самомнения гостей бала. Он почти сразу слышит приглушённые шаги за спиной и, опираясь ладонями о бетонные перила балкона, опускает голову, усмехаясь. — Я называю тебя обычно моим надзирателем. Но стоит звать тебя тенью. В затылок хмыкают, а затем плечи накрывает что-то мягкое и тёплое. Сону скашивает глаза в сторону, чтобы увидеть длинные пальцы, поправляющие ткань тёмного пледа. — Мне не холодно. — Снаружи, может, и нет, — чуть слышно произносит Сонхун, оставаясь за спиной. Какая непозволительная дерзость. — Ох, да пошёл ты, — морщится Сону, сбрасывая плед с себя и прекрасно зная, что тот даже не коснётся пола. — Папа разве не запретил тебе разговаривать? Я думал, что он отрезал тебе язык в том месяце. — Я не говорю много по собственному желанию. — Желанию. Сону едва не задыхается возмущением, когда оборачивается, вздёргивая брови под угольную косую чёлку. — У тебя быть не может желаний пока ты работаешь на меня и мою семью. И чего-то собственного. Нет, ты…ты серьёзно? Собственное желание! — он качает головой, толкая язык за щёку и упираясь руками в бёдра. — Я поговорю с папой. Такой наглец не может быть приставлен ко мне. Как ты вообще к нам попал? — Моё дело доступно вам в любой час, день. — Сонхун, держащий в руках плед, неподвижен, словно статуя и лишь чёрные глаза его, кажется, усмехаются, поблёскивая в лунном свете. Но Сону слишком занят собственными чувствами, чтобы заметить. — Это был риторический вопрос, тупица. Заткнись. Хватит отвечать мне. — Как прикажете. Усмешка всё же взрывается в бездонных глазах и отражается на полных губах. Сону дёргается. — Что ты...что ты сказал? Но Сонхун лишь слегка приподнимает подбородок, не отводя взгляда. Ему ведь приказали заткнуться. — Отвечай, — взрыкивает недовольно Сону. — Как прикажете. Усмешка становится шире, взрезая сдержанность Сону, и без того надорванную. — А, если прикажу тебе сброситься с крыши этого дома? — фырчит Сону, встряхивая головой и откидывая с глаз тёмные прядки. — Помчишься, не оглядываясь? — Придётся, — едва заметно дёргает плечом Сонхун. И Сону морщится в недовольстве, прекрасно зная, что отец не поскупится и выпорет его, несмотря даже на то, что ему уже восемнадцать. Здесь всё ещё не он принимает подобные решения. Да и сможет ли принять когда-то вообще? Он просто хочет город и власть. А не напрягаться и продумывать тысячу шагов вперёд. — Отвези меня домой, — фырчит он, намеренно задевая Сонхуна плечом и выходя с тихого балкона в оглушительный парад лицемерия и золота. — Как прикажете, — прилетает в спину. И куда-то, кажется, глубже.