Омега для империи

1 Атавиар ничего не видел, словно ослепнув. В его склеп свет не попадал совсем, даже в зверином обличии он не мог различить ничего. Крепкие львиные когти были бессильны против камней. Да и омега давно уже не понимал, какая из стен ведет наружу, прочь из этой могилы. Ярости уже не было, не было и страха. Лишь тоска и сожаление, такие же темные, как камера, поселились в душе. Атавиару хотелось бы выбраться отсюда, на залитый солнечным или лунным светом луг и умереть там. Вновь, хоть на мгновение, почувствовать, как ветер шевелит шерсть, как под лапами приминается трава. Услышать стрёкот насекомых, голоса оборотней, пение птиц, шум ветвей. Что-то, хоть что-то кроме собственного дыхания и стука капель. Время замерло тут, в одном, бесконечном мгновении, последнем мгновении жизни. Оно, время, умирало вместе с Атавиаром, мучительно, бесконечно. Голод уже ощущался, но он не мучал пока, не терзал. Звериная часть была приспособлена есть до отвалу раз в несколько дней. И омега ненавидел за это своего зверя: мучительные и болезненные рези в желудке были бы сейчас лишь напоминанием о том, что он жив, а не продолжением пытки. Еще жив, еще дышит. Атавиар со всей ясностью осознавал, что его поступок был глупым, мелочным, бессмысленным. Нет, его не мучила совесть, хотя омега пытался убедить себя в обратном, чтобы ненавистью к своим судьям и палачам придать смысл своему медленному умиранию. Чтобы не пришлось ненавидеть себя. Но совесть молчала и, если бы дознаватель, Адиорс, появился бы тут и со своим удивленным выражением лица спросил, осознал ли свою вину омега, он не смог бы сказать «да», правдавидец сразу бы сказал, что Атавиар врет. Омега осознал лишь всю детскую глупость своей жестокости. Атавиар с ясностью, не пытаясь себе врать, вдруг понял, что его попытка изуродовать Ландана была не более чем выходка ребенка. Словно бы он пытался пнуть камень, о который споткнулся, пытаясь отомстить за собственную неловкость. Омега не пытался убить супруга императора не только потому, что думал, что сможет избежать наказания, но и потому, что не решился бы на подобное. Атавиар почти передумал, тогда, сидя в кабинете лекаря. Он действительно так старательно перемешивал баночки, что и сам не знал, в которой есть сок стай-травы. Омега перед самым приходом лекаря уже хотел забрать обе, не столько из жалости к супругу императора, сколько… Испугавшись. Мысли о том, соразмерно ли наказание преступлению Атавиара не терзали — он ведь знал, к чему приведет его проступок, если его вычислят. Знал заранее, еще за годы до того, как он совершил это. Лев зарычал, его рычание отражалось от стен, оглушая его самого. Рычание зверя, попавшего в западню, такую, из которой не выбраться, даже если отгрызть себе лапу. Омега никогда не понимал, почему оборотни, которых предавали такой казни, не убивали себя сами, чтобы не умирать днями, декадами, не мучиться. А сейчас понял. Он хотел жить, жаждал выжить, отчаянно, бессмысленно, но надеялся. Бывали случаи, когда приговоренных размуровывали. Конечно, миловали не тех, кто покусился на жизнь кого-то из рода Великих львов, но размуровывали. Атавиар был бы рад любому другому наказанию. Любой, самой маленькой камере, с одним окошком, в которое видно клочок неба. Только бы не быть тут. В одиночестве. Один на один с временем, что застыло, словно комар в янтаре, навсегда, навечно. Омеге хотелось верить, нет, он просто верил, без каких-либо поводов, что его жизнь не может закончится так. В полной темноте. Атавиар хватался за абсурдную надежду, что родители напишут Ландану и тот его пощадит. Или папа императора, Эйхо, пощадит. Или тот неведомый жених Тидана попросит сохранить жизнь своему сопернику. Сейчас омега со всей ясностью понимал, что для счастья ему нужно так мало — знание, что он не умрет и клочок неба в окошке камеры. Там, запертым в тюрьме, он ведь будет по-прежнему никому не опасен, но жив. Он свернулся клубком в углу камеры, чтобы ощущать боками стены, спрятал хвост между мощными лапами. Темнота рождала не чудовищ, а пустоту, более страшную, чем любой другой зверь. Не ощущая стен, Атавиар чувствовал, что куда-то проваливается, куда-то глубоко, а оттуда уже никто бы не смог ему помочь выбраться. Сейчас омега понимал, что удар топора по шее гораздо милосерднее чем пытка надеждой, но не мог заставить себя не надеяться. Атавиар старался не спать до последнего. Он понимал, что чем больше проспит, тем меньше времени на жизнь у него останется впереди. Кроме этого омега боялся снов, не зная, что увидит там: продолжение этого кошмара, беспросветного, темного и одинокого или другую жизнь, что была до того, как последний камень встал на свое место. Самым ужасным было то, что Атавиар даже не понимал, что больше боится увидеть во сне: свою могилу или свою жизнь. Страшнее, сомкнув глаза, так и не вырваться на волю или потом, после сна, полного света и жизни, открыть глаза и ничего не увидеть. Омега устал, физически, он так старался занять себя бессмысленной попыткой разрушить стену, чтобы не думать, не слышать лишь дыхание и капли, что все мышцы болели, а часть когтей обломались, застряв в швах между камнями. Тело требовало отдыха, но мысли метались, натыкаясь на стены, ломаясь, крошась и раня обломками, глубже, чем ранили бы зубы другого хищника. Атавиар то убеждал себя, что родители не сдадутся, то наоборот, с горечью осознавал, что отцу он был нужен, лишь когда добивался успеха. А омега редко добивался успеха. Он обладал очень скромным магическим потенциалом, настолько незначительным, что его и не стали обучать магии. Несмотря на огромное количество репетиторов и многочасовые занятия Атавиар так и не смог войти в десятку лучших учеников. — Это не важно, мой мальчик, — звучал в голове голос отца. — Ты омега, а вам не нужно быть умными, сильными магами или еще кем-то. Не в этом ценность омег! Ты — красив, а это значит, что тебя можно хорошо выдать замуж и это то единственное, чем омеги ценны роду. Атавиар после этих слов с двойным усердием взялся за учебу, желая показать отцу, что ценен сам по себе, что может сделать хоть что-то сам, сделать хорошо, но и это не принесло никаких результатов. Омега и сам не понял, в какой момент смирился и признал, что его цель — стать чьим-то мужем. Может, будь в нем хоть что-то еще, Атавиар бы смог признать свое поражение в борьбе за статус супруга императора. Но он был никем и так и не смог простить не Ландану, а себе свое поражение. Ведь если бы он стал супругом императора, то отец, наконец, смог бы им гордиться. 2 — Я не смогу прийти на свадьбу Эмониса, — честно сказал Эшар. — Мне не на что купить подарок. Нет, деньги у меня есть, но нет на достойный дар. И это паршиво — от рода Снежных лис там был бы и так только я. — Я об этом не подумал… Прости, — отозвался Сашоэ и увидев удивленный взгляд омеги пояснил, — я заставил Курта покинуть Око мира. — Как? — Не могу ответить, — пожал плечами бета. — Я не знаю. Я просто попросил это сделать и мою просьбу услышали. Но по поводу подарка… Я приглашен и уже купил свадебный подарок, такой можно вручить и от двоих. Если ты согласишься быть моим спутником, то сможешь поддержать Эмониса от лица вашего рода, благо они живут так далеко, что это даже не очень странно будет смотреться, не тратя все накопления. — Я пойду с тобой, честно говоря — я к этому и вел, — рассмеялся омега. — Мне будет приятно, но я опять забыл, что по документам ты альфа. Так что логичнее будет, если я буду твоим спутником, а вот подарок останется прежним, — хитро прищурился казначей. Эш рассмеялся, весело и заразительно, заставив и бету рассмеяться: — А уж как мне тяжело помнить, что я стал альфой одним росчерком на бумаге, ты не представляешь! До сих пор в голове не укладывается. А кто решил мою проблему с Куртом? — Глава Дворцовой безопасности, — пожал плечами Сашоэ. — Логично… Вы же работаете вместе, явно дружите, — кивнул своим мыслям Эшар. — Мы не друзья, а теперь — наверное, вообще почти враги, — с сожалением ответил бета. — Я правда не хотел бы ссориться с Пайкатом. Мы из настолько разных структур, что нам просто нечего делить. Его стража охраняет казну, я плачу им жалование, и то не из собственного кармана. — Ты грозился задержать стражам жалование? — спросил любопытный Эш. — Нет. Если бы я сделал это — он просто бы пошел к императору и Тидан сделал бы мне неприятно… Или мне пришлось бы напрягать льва твоими проблемами, а ты этого не хотел. Нет. Я пригрозил рассказать мужу оборотня, в которого влюблен глава Дворцовой безопасности, о чувствах Пайката. Омега скривился, отвернувшись к окну, любуясь своим садом, а затем, помолчав, спросил: — Во дворце есть альфа, которому изменяют, возможно и дети, которых он любит, не его, а ты это знал и молчал? Придерживал интрижку для шантажа? — За кого ты меня принимаешь? Нет, тот альфа может спать спокойно, — спросил чуть обиженно Сашоэ. — Нет никакой интрижки, есть неразделенная влюблённость. И глава сам не посмел бы переступить через свою честь, как через половую тряпку, ответь тот оборотень взаимностью. Думаю, честь своего возлюбленного, его верность, Пайкат любит так же, как и все остальное. И он испугался не за себя, а за него… Не пожелал бросать даже подозрение в неверности на… Бета прикусил язык, осознавая, что и так слишком откровенен, почти на недопустимом уровне. Эш же внимательно глянул на лицо Сашоэ, пытаясь понять, сколько в сказанном правды. — Ты случайно наткнулся на чужую тайну и расследовал её, как тайну О? — спросил он. — На свадьбу к О я также приглашен и подарок куплен, сходим и туда вместе? — спросил казначей, пытаясь увести разговор в сторону. — Конечно, — согласился Эшар. — Но я ведь прав? — Прав. Я после О не сильно доверяю своим суждениям, ведь тогда ошибся, — признал, наконец, бета. — Но судя по тому, что Курта нет в Оке мира, как и его слуг, я был прав. — Может ты был не прав в том, что Пайкат не спит с замужним омегой? — спросил Эшар и тут его осенило. — Не с омегой. Ты ни разу не упомянул пол возлюбленного главы Дворцовой безопасности. Но супруг возлюбленного альфа… Ты оговорился. — Тебе прямая дорога в дознаватели Тайного сыска, — нервно, но с уважением признал Сашоэ, не желая врать омеге. — Пожалуйста, не надо, не думай дальше, не делай выводов. Тебе они не понравятся. — Я не настолько хорошо знаю знать во дворце, чтобы делать предположения о том, кто этот бета… Или альфа, — последнее слово Эш произнес шепотом, понимая, что знает, лично, семью, одну единственную, в которой у альфы супруг не омега. Но даже думать в эту сторону было страшно: Эшар понимал, что не сможет молчать, если хотя бы на мгновение допустит, что казначей говорил именно о них. Омега чувствовал признательность, личную и глубокую, для него никто из сильных мира сего никогда ничего не делал, и от императора он, в глубине души, не ожидал, всего того, что Тидан сделал. — Каас приедет завтра, ближе к полудню, — сообщил Сашоэ, пытаясь отвлечь Эша от его мыслей. — Это хорошо, когда он приедет, я смогу, наконец, быть спокойным, не волноваться за него, — тихо произнес омега с тоской смотря на свой маленький, такой уютный дворик. — Почему ты мне не соврал? — А ты бы предпочел, чтобы я тебе врал? — спросил бета. — Не надо, не делай ничего. — Я не знаю, как можно ничего не делать, с тем, что я теперь знаю, — мотнул головой Эшар. — Эту правду я бы знать не хотел. Тут и молчать, и рассказать — едино. И так, и так мерзко. — Но ты её не знаешь, ты лишь предполагаешь, — осторожно ответил Сашоэ. — Ты этим усыпляешь свою совесть? Или ты настолько хорошо знаешь… Ландана, — с трудом заставил себя произнести имя супруга императора омега, — что уверен в том, что измены нет? — Не надо, — отозвался бета, накрыв руку Эша своей. — Слуги бы донесли уже до императора, если бы были хотя бы подозрения. Супругу императора не так-то легко изменить. Да и Пайкат никогда бы не предал своей клятвы. А чувства… Их никто не может контролировать, в отличие от поступков. Ландан со всеми приветлив, и если покопаться, то думаю, можно найти и других альф, омег и бет, что смотрят на супруга императора с чем-то большим, чем просто преданность. А уж сколько таких взглядов приковывает сам император — только боги знают. — Тидан любит своего мужа, очень любит, — мотнул головой Эш. — Сильно сомневаюсь, что хоть кто-то может сомневаться в этом. Император не сделал его даже официальным фаворитом, что уже было бы скандально, но не так осуждалось и обсуждалось бы. Ландана он возвысил максимально, сделав его супругом, а что северянин сделал ради Тидана? Может, он расчетлив и умен, играет свою роль и пользуется… — В этом случае он бы точно не стал рисковать своим положением ради интрижки, — перебил казначей. — Но Пайкат заткнул тебе рот услугой, а будь все так невинно, зачем ему это? — возразил омега. — Чтобы оставить себе должность. Род Золотых котов и так в центре скандала, опорочен, пусть официально Атавиар теперь и без рода, но все знают, кем он был, и еще долгие годы им не забудут этого, — покачал головой Сашоэ. — Глава Безопасности дворца просто не может себе позволить слететь с должности, подтвердив этим факт того, что Великие львы точат когти и клыки на своих дальних родственников. Эшар кивнул, словно бы соглашаясь, но все еще размышляя. 3 Мей-ли и подумать не мог, что соскучится по своей работе, но все же сейчас ему было приятно торчать в приемной, разбираясь с бесконечными бумагами и наблюдая за небольшой очередью, что скопилась в приемной императора. Брак с папой императора поднял социальный статус демона и теперь даже самые заносчивые из вельмож были вынуждены вести себя настолько вежливо, насколько позволяло им чувство собственного величия. К тому, что через любого из секретарей не перепрыгнешь, они привыкли давно, как и к тому, что подарки тем были приятны, но никак не влияли на скорость предоставления аудиенции. Дни, когда к императору допускались главы родов и прочие знатные, но не занятые непосредственно государственными делами особы, были расписаны на декады вперед и Каэт, следуя примеру Детки, записывал всех в порядке общей очереди. Впрочем, сейчас, когда Ландан вернулся к работе, часть глав родов предпочли перезаписаться к супругу императора, понимая, что большинство вопросов тот может решить, не вовлекая в процесс супруга. Поэтому секретарь Ландана, верткий бета, оборотень из родного для Ландана рода Северных котов, периодически являлся с бумагами, которые император едва прочтя подписывал и ставил печать. Но чаще хватало подписи самого супруга императора и его же печати. Эшара из рода Снежных лис внесли в отдельный список, и едва тот зашел, вежливо поздоровавшись, Мей-ли сделал себе пометку о необходимости пропустить омегу вне очереди, едва Тидан освободится. Демон уже давно привык помечать такие вещи, понимая, что, делая несколько дел одновременно, легко забыть о чем-то. Особого любопытства явление Эшара у Мей-ли не вызвало: мало ли что могло понадобиться омеге, и Детка признавал за ним право просить у всего рода Великих львов о новой услуге. Тидан лично проводил до дверей своего кабинета не просто старого, а уже почти древнего главу рода Южной ночной воды, передав его из рук в руки слуг. Мей-ли прекрасно понимал, что вновь всплыл вопрос злосчастных болот, в которые вцепились намертво и Южные псы, и род Южной ночной воды, деля их между собой в сотый раз. — Эшар? — чуть удивленно произнес Тидан и кивнул, когда омега поздоровался. — Проходи. Пока император галантно закрывал за омегой двери своего кабинета, Мей-ли успел подумать, что это чудесным образом избавляет его от недовольного ворчания знати. Никто и не пикнул, не смея обсуждать решение императора принять скромно одетого Эшара вне очереди. — Присаживайся, — отодвинул стул перед омегой Тидан и сел в свое кресло. — Хочешь чай, кофе? — Нет, благодарю, — омега говорил, смотря на свои ладони, не поднимая взгляда. — Тогда давай сразу к делу, — кивнул император, тепло улыбаясь. — Сильно сомневаюсь, что ты пришел просто так. — Я даже не знаю, как начать этот разговор, — тихо проговорил Эш, все еще боясь поднимать взгляд. — Ты, как никто другой, заслужил себе право говорить со мной без боязни, — постарался подбодрить омегу Тидан. — Боюсь, что сейчас я это право утрачу. — Эшар, сейчас ты меня пугаешь. Ты убил своего бывшего опекуна и есть свидетели? — уточнил император. — Нет свидетелей, — ляпнул Эшар и поспешил поправить себя. — И я никого не убивал. — Уже хорошо, — рассмеялся император, заставив этим омегу посмотреть себе в лицо. Тидан выглядел уставшим, даже измотанным, словно бы последнее время он плохо спал, мучаемый заботами. Словно бы император всю ночь работал в клубе и еще не ложился спать. — Это касается Ландана, вашего супруга, — осторожно начал Эшар и вся веселость императора тут же испарилась, сменившись вниманием, настороженным и выжидательным. — Глава Безопасности дворца влюблен в вашего супруга. Эш дома, ночью в Яблочной черепахе и по дороге во дворец подбирал слова, репетировал свою речь, но все слова вместе с решительностью испарились, и он просто вывалил эту тайну, словно требуху из распоротого брюха рыбы. Тидан молча потер переносицу, достал трубку, к которой не прикасался с момента выздоровления супруга, и спросил: — Ты не против? — Нет… Я не знал, что вы курите, — признался Эш. — Я это не афиширую, да и курю редко, — словно оправдываясь, сказал император, открывая окно. Сев на широкий подоконник, он закурил, проведя пальцем по бороздкам, что давно уже закрасили и отшлифовали, почти уничтожив. Когда-то Тидану казалось, что целую жизнь тому назад, он лично, когтями оставлял их, наблюдая за любимым из окна. — Пайкат говорил мне, что предпочитает альф, и тогда я еще порадовался, что в моей империи о своих предпочтениях, наконец, говорят вслух, — улыбнулся тускло император. — Знаешь, супруг императора не может быть вовлечен в скандал. Верность мне Ландана не обсуждается и не ставится под сомнения. Даже если ты видел, как они целовались или… занимались любовью, ты не должен об этом говорить никому. Даже мне. — Но… — растерялся Эшар, чувствуя, как слова исчезли, оставив пустоту непонимания. — Спасибо, правда, спасибо. Я спрошу Лана и поверю ему, что бы он мне ни ответил, — честно сказал Тидан. — Наверное, если у них и правда что-то есть, это будет даже справедливо. Император выпустил когти, запуская их глубоко в древесину несчастного подоконника. Эш понимал, что слышит что-то слишком личное, видит то, что не должен, и тихо напомнил: — Я говорил лишь о главе Безопасности дворца, я не знаю, взаимно ли это. Тидан вздрогнул и посмотрел на Эшара с таким странным выражением лица, что омега невольно поежился. Император поднялся, выкинул в окно недокуренную трубку, сообщил: — Значит, у Пайката хороший вкус. Спасибо, ты можешь идти. Но первым из своего кабинета вышел сам Тидан и быстрым шагом направился к мужу. Секретарь Ландана подскочил, когда в приемную быстрым шагом вошел император, сбивчиво поздоровался, но, если бы лев сам не остановился у двери, не посмел бы остановить Тидана. Посетители согнулись в глубоком поклоне. Чтобы подчеркнуть степень доверия к своему супругу, император лично приказал поставить в кабинет обычную деревянную дверь без стекол, чтобы Ландан не чувствовал на себе чужих взглядов, хотя это и шло вразрез с традициями. — Их высочество, мой супруг, занят? — спросил император у секретаря. — Да. Там сейчас глава Безопасности дворца, — отозвался бета. — Пайкат? — глупо спросил Тидан, словно бы их было несколько. — Он, — кивнул секретарь. — Тогда я подожду, — кивнул лев, занимая кресло посетителя. — Я думаю, аудиенцию можно прервать, раз вы пришли… — начал было бета. — Нет, — отрезал Тидан. — Я подожду.