Узник Бездны

Валяться в постели не делать ровным счётом ничего было непривычно и… приятно. Вспомнить, когда в последний раз могла позволить себе подобное, не испытывая мук совести, Тира не могла, как ни старалась. Но этим утром ей ничего другого не осталось, поскольку Тревер вместе с Орестом отправился на встречу с Давеном, а она осталась дома, прекрасно понимая, что будет только мешать и не даст им поговорить наедине. В правильности этого решения Тира убедилась, когда Тревер удивительно легко с ним согласился и не стал уговаривать её пойти с ними. Судя по всему, он и сам хотел продолжить вчерашний разговор с отцом, а она просто избавила его от необходимости это пояснять и извиняться за то, что оставляет её дома. Да и вообще, любить — это не ходить за мужчиной неотступной тенью, а понимать его без слов, в этом Тира была совершенно уверена. Правда, она понятия не имела, чем заняться, пока Тревера не будет, а потому просто лежала в постели, вспоминая, как после ужина они поднялись сюда и долго рассматривали рисунки покойной Магды. Тире то, что она видела, нравилось — уютно, красиво и удобно, сама она никогда не придумала бы такого, а вот Тревер то и дело хмурился, глядя на яркие изображения. — Не нравится? — не выдержала она, услышав очередное неопределённо «Хм». — Да как сказать… — А как есть, так и говори. Это твой дом и тебе решать, каким он будет, — подбодрила его Тира, касаясь плеча. — Наш и решать нам. Вдвоём, — поправил Тревер, бросая взгляд на кухню, изображённую на рисунке, — это красиво, но… это чужая мечта, понимаешь? Не наша. Я хочу, чтобы всё по-нашему было, но если тебе нравится это… — Я выросла в доме, где не было никаких цветов, картин и стеклянных ваз… Не было такой мебели, кисейных занавесок и ковров. Отец всегда говорил, что вещи должны быть удобными и прочными, а рюши и кружева — удел светских дам, а не воинов, — Тира грустно улыбнулась, — но я не хочу, чтобы наш дом был таким, мне… нравится здесь, правда… и я боюсь, что сделать так сама, не смогу. Не умею. Отец научил меня защищаться, охотиться и убивать, готовить простую еду и ухаживать за оружием, а остальное… — Мы сделаем вместе, — он обнял её плечи и привлёк к себе, — так, как сумеем, но это будет наше, понимаешь? Я согласен, что печь действительно стоит поставить так, как здесь, — указал пальцем на рисунок, — это удобно и правильно, а вот мебель я бы так не расставил, да и не такую бы… Я так хочу сделать её сам, но… — Тревер бросил короткий взгляд на свои изуродованные пальцы, — получится ли теперь — не знаю. Но я обязательно попробую, а если не выйдет… — Пойдём и купим ту, что понравится обоим, а рисунки пусть будут планом, которому совсем необязательно следовать во всём, — сказав это, она решительно свернула эскизы и сунула в верхний ящик стола, — как бы то ни было, дом у нас теперь есть, а остальное — потом, согласен? Тревер кивнул и больше они об этом не говорили, а вскоре и вовсе уснули, крепко обнявшись, ведь завтра его ждал ранний подъём и столь важные для них обоих дела. Уходя рано утром, Тревер поцеловал её, толком не проснувшуюся, в щёку и пообещал вернуться поскорее, и Тира снова провалилась в сон, решив, что вполне может позволить себе побыть лентяйкой и соней хотя бы один день. Она снова открыла глаза, когда солнце уже залило комнату тёплым и ласковым светом, быстро оделась в лёгкие и удобные блузу и юбку, но покидать постель не спешила. Когда ещё она сможет позволить себе такую роскошь — просто лежать и не думать ни о чём? От этого крайне приятного занятия Тиру отвлёк лёгкий стук в дверь и голос Дороти: — Дочка, можно войти? — Конечно, — ответила она, надеясь, что рано или поздно обязательно привыкнет к этому простому слову, произносимому не родным отцом, а… — Что-то случилось? — спросила по въевшейся за последний год командорской привычке, когда Дороти вошла в комнату. — Вовсе нет, — ответила та, окидывая её тёплым взглядом, — хотела… показать тебе кое-что, пока ни Ореста, ни Тревера нет. Не мужского ума это дело, да и поговорить с тобой хочу, а как начать — не знаю, — Дороти смущённо улыбнулась. — А как хотите, — пожала плечами Тира, внутренне напрягаясь в ожидании чего-то не очень приятного, — меня теперь уже ничем не напугать. — И правда, — улыбка с губ женщины исчезла, — но сперва покажу тебе, что хотела, а потом и поговорим, хорошо? Тира кивнула и пару минут спустя уже входила следом за Дороти в их супружескую спальню — большую, светлую и очень чистую, как и всё в этом доме. Здесь тоже было много цветов, а над изголовьем кровати висела большая картина, изображавшая Дороти и Ореста, стоящих обнявшись около пруда. — Зосиэль её закончил и на войну пошёл, сказал — без Тревера не вернётся, — проследив её взгляд, произнесла Дороти, — я удержать пыталась, да где там… Он не слова, а сердце моё слушал, а оно всё сильнее за сына болело, чуяло, что беда с ним приключилась… Но я тебя не за тем позвала, чтобы беды прошлые вспоминать, да и не это показать хотела, а вот что, — она подошла к большому платяному шкафу, распахнула его и поманила Тиру к себе. Послушно приблизившись, она увидела висящие на вешалках рубашки и платья, которые Дороти быстро сдвинула в сторону, открывая её взгляду то, ради чего и позвала. Белое кружевное платье, расшитое серебром — простое и, вместе с тем, очень красивое и явно висящее здесь не просто так, ведь нынешняя Дороти не смогла бы его надеть, даже если бы захотела. Оно было сшито на высокую стройную девушку, которой она… — Я надела его только один раз, — негромко начала Дороти, — в день, когда стала женой Ореста, а потом спрятала в шкаф, решив, что обязательно отдам своей дочери, когда она соберётся замуж, но у меня родились сыновья… А теперь… я… хочу отдать его тебе, — в глазах женщины блеснули слёзы, а голос дрогнул: — Я пойму и не обижусь, если ты скажешь «нет», да и сейчас совсем другая мода, но… моё сердце назвало тебя дочерью ещё там, на дороге, и продолжает это повторять. — Дороти… — Тира сглотнула, избегая смотреть ей в глаза и видя перед собой не платье, а проклятое материнское письмо. — Я… — Никогда не знала матери, — закончила за неё Дороти, — я знаю, Зосиэль писал мне об этом и просил не… приставать к тебе со своей заботой, но я так не могу. Я понимаю, как сложно тебе говорить со мной и даже просто обнять, но ничего не могу с собой поделать. Я смотрю на тебя и вижу не воительницу, а маленькую замерзшую девочку, и так хочу её согреть, напоить горячим чаем, накормить и спеть колыбельную… Показать ей, что такое мать, не словами, а делом, если, конечно, она мне разрешит… — Разрешит, — прошептала Тира, разрываясь между желанием уйти отсюда и прижаться к Дороти, как когда-то прижималась к отцу, спрятаться в её объятиях от собственной памяти и утонуть в мягком тепле и свете, льющемся из её глаз. — А платье… я надену его, если влезу, — добавила, отступая от черты, за которой плескался целый океан невыплаканных и ненужных слёз. — А давай посмотрим? — мягко предложила Дороти. — А если что не так будет — иголки, ножницы да нитки нам в помощь! — Хорошо, — согласилась Тира, окончательно решаясь принять столь дорогой для Дороти подарок. В конце концов, лучше так, чем снова идти к Иаране или искать в городе другую лавку, ведь платья для обряда у неё действительно нет. Она ничего не теряет, надев именно этот наряд, а Дороти будет приятно, так почему бы и нет?

***

Незнакомые женские голоса, раздающиеся со двора Винисов, Тира услышала, когда они с Тревером возвращались из своего нового дома, где провели почти целый день. Тревер дотошно проверил содержимое сарая и составил список того, что нужно купить в первую очередь, потом долго и тщательно измерял окна, в которые собирался поскорее вставить стёкла. Тира взяла на себя роль писаря и старательно записывала всё, что он перечислял, стараясь не упустить ничего, а сам список получался очень длинным. И хоть время от времени Тревер неодобрительно хмурился и даже ругался сквозь зубы, она видела — ему нравится быть здесь и заниматься всем этим. Его губы то и дело трогала та самая светлая улыбка, которую она видела так редко, а глаза блестели от нетерпения и радости. Он с головой ушёл в дело, которое когда-то очень любил, а времени на тягостные раздумья просто не осталось. И это было хорошо. Они возвращались в родительский дом — уставшие и голодные, но это была очень приятная усталость, в отличие от той, что наваливается после тяжёлого и долгого боя. Тира уже предвкушала вкусный ужин, а Тревер говорил о том, что надо обязательно обсудить всё с отцом и поскорее перейти от расчётов и планов к делу. Но женские голоса спутали всё и заставили её вопросительно уставиться на Тревера. — Проклятье, — он поморщился и потёр лоб, — я совсем забыл про тётю Грейс и Эвелину, а это, судя по всему, именно они. — И что мне нужно о них знать? — по выработавшей за год привычке собирать максимум информации о потенциальных союзниках или врагах спросила Тира. — Грейс — младшая сестра матери, а Эвелина — её приёмная дочь, своих детей у них с покойным мужем не было, несмотря на все молитвы и подношения, — скороговоркой начал Тревер. — Они как-то даже в паломничество ходили, а когда не помогло и это, пошли в городской приют и вернулись оттуда с девочкой, с которой тут же стали сдувать пылинки и целовать в… Короче, слова «нет» Эвелина не слышала никогда, а когда они приезжали к нам в гости, мне хотелось сбежать в Гарунд. — Всё было настолько плохо? — не удержалась от улыбки Тира. — Она постоянно лезла к нам с Зосиэлем, бегала следом, как хвост, орала, как резанная, если падала или теряла нас из виду, — он совсем по-мальчишески улыбнулся, замедляя шаг и придерживая её за локоть. — А мы, как заправские разведчики, старались незаметно улизнуть из дома, пока она спит, и возвращались как можно позже, чтобы поменьше её видеть. — А что говорили родители? — Мать — ворчала и просила не бросать Эвелину одну, а отец… поддакивал ей для вида, а сам придумывал для нас задания, которые обязательно надо выполнить поскорее и только вдвоём. Он даже с тётей ругался не раз, говорил, что детей не только любить, но и воспитывать надо, но кто бы его слушал? — Тревер вздохнул и продолжил. — Я хочу верить, что за это время Эвелина изменилась и поумнела, но… — Не получается? — озвучила очевидное Тира. — Да. Пока дядя был жив, он хотя бы пытался урезонивать тётю и держать Эвелину в рамках, но его слишком рано не стало, а с ним исчез и голос разума, осталось только сердце, а оно у тёти слишком большое и мягкое, — он поморщился и махнул рукой. — Моя мать по сравнению с ней — воплощение строгости, а ты знаешь, какая она. Одним словом, если не случилось чуда и Эвелина осталась прежней, будет… — Весело, — подмигнула она, — не думаю, что после графа Арендея и Камелии, которую ты, к счастью, не застал, меня можно чем-то удивить. — Надеюсь, ты права, — Тревер обнял её за плечи, и они пошагали к воротам, а вскоре уже стояли около беседки, в которой, кроме Дороти, сидели обе гостьи. Грейс оказалась очень похожей на старшую сестру, за исключением пышности форм, она была худощавой, а её густые тёмные волосы почти не тронула седина. А Эвелина — хорошенькая и стройная, с уложенными в затейливую причёску тёмно-рыжими волосами, окинула их внимательно-оценивающим взглядом больших голубых глаз и только потом очаровательно улыбнулась. Грациозно поднявшись со скамьи, она шагнула к Треверу, протягивая сразу обе руки: — Брат! Ты не представляешь, как я рада видеть тебя живым! Мы с мамой каждый день молились о вас с Зосиэлем и вот — вы оба здесь! И я даже не знаю, с чем поздравлять тебя сначала — с возвращением или со скорой свадьбой, — она чуть поклонилась Тире, и вновь перевела взгляд на Тревера, ожидая ответа. — А с чем хочешь, — пожал плечами он, осторожно касаясь её тонких пальцев, унизанных кольцами, — одно без другого было бы невозможным. — О, я наслышана о ваших геройствах, командор, — девушка отступила на шаг и теперь смотрела прямо в глаза Тире. — Я же могу обращаться к вам так? — Не стоит, — ответила она, — я оставила пост, как только мы закрыли Язву, ты можешь называть меня просто Тира. — Благодарю, — сверкнула улыбкой Эвелина, до боли напомнив Дейрана, когда он улыбался леди Кономи, точно так же ослепительно и неискренне. — Мама обязательно отругает меня за это, но я всё же скажу — я восхищаюсь вами и тем, что вы сделали! Женщина совершила то, чего не смогли сотни мужчин, и спасла целый мир! Разве это не удивительно? Разве не доказывает того, что мы ничем не хуже их и созданы не для того, чтобы сидеть с вышиванием у окна, рожать детей и ублажать супруга? — Эвелина, детка, прошу тебя, — попыталась остановить её Грейс, но та пропустила слова мимо ушей и даже не повернула головы в сторону матери, только чуть понизила голос, чтобы слышали только они: — Ну, что я говорила? Мама — традиционна до мозга костей, она спит и видит, как бы поскорее выдать меня замуж и обзавестись целым выводком внуков, но… — она преувеличенно тяжело вздохнула, — в Сауэртоне нет ни одного достойного мужчины, а перебираться в Альмас она не хочет, боится, что столица дурно повлияет на меня, представляете? Ой, похоже, я слишком много говорю о себе, непростительная неучтивость по отношению к вам, настоящей героине, но вы же не сердитесь, Тира? — Нет, — ответила она, надеясь, что на этом Эвелина оставит её в покое, но не тут-то было. — Спасибо, я знаю, что бываю совершенно несносна, но… мне так редко удаётся поговорить со столь интересной и удивительной собеседницей… — посетовала девушка как бы невзначай, — надеюсь, вы позволите мне задать хотя бы половину вопросов, которые роятся в моей голове с тех пор, как узнала о вас из письма тёти Дороти? — Позволим, — ответил вместо Тиры Тревер, — сразу после того, как искупаемся и поужинаем, не знаю, как ты, а мы не валялись в постели целый день и хотели бы… — Без обид, братишка, но я спрашивала не у тебя, а у Тиры, — Эвелина метнула в него быстрый колючий взгляд, — а её мнение может здорово отличаться от твоего, представляешь? — Может, но не отличается, — видя, как нахмурился, услышав это, Тревер, сказала Тира, — мы действительно немного устали, но за ужином поболтаем обязательно, — уроки дипломатии от Дейрана даром не прошли, и она не только очень убедительно это сказала, но и улыбнулась девушке почти искренне. — Вот и славно, буду с нетерпением этого ждать, — Эвелина одарила их обоих ещё одной сияющей светской улыбкой и пошагала к дому, а Грейс проводила дочь взглядом и только потом встала со скамьи и заключила Тревера в крепкие объятия, не говоря при этом ни слова. Тира услышала всхлипы, а плечи женщины затряслись, но спустя несколько секунд Грейс отстранилась и окинула племянника изучающим взглядом, словно не узнавая. — Как же давно мы виделись в последний раз, — обронила негромко, — ты… — Совсем не похож на себя прежнего? — закончил за неё Тревер, осторожно отодвигаясь. — Я был в Бездне, тётя, а она красит только демонов. Уверен, мать уже рассказала тебе о моих… подвигах и шрамах, которых… — Слишком много для простого андоранского мальчишки, — с тихой печалью произнесла Грейс и коснулась плеча Тревера тонкой, затянутой в шёлк рукой, — того, которого я когда-то напрасно пыталась уложить спать, пока Дороти хлопотала на кухне. Ты этого, конечно же, не помнишь, но… это было, Тревер, и для меня ты по-прежнему остаёшься тем самым сорванцом, не желавшим играть с моей дочерью. — Я многое не помню, — нахмурился он, — а ещё больше хочу забыть навсегда, но об этом я не стану говорить ни с тобой, ни, тем более, с Эвелиной. Я рад, что вы приехали, но боюсь, что за эти годы стал паршивым собеседником. Я отвык молоть языком, в бою это часто стоит жизни, а потому… — Я всё понимаю, — грустно улыбнулась Грейс, — и просто хотела сказать, что безумно рада видеть тебя, Зосиэля и… вас, — она послала Тире тёплый взгляд, — я говорила Дороти, что вы обязательно вернётесь, а отсутствие писем вовсе не значит, что писать их больше некому, скорее — некогда, если учесть, что вы оба не отдыхать поехали, а… Но не будем о грустном, завтра — самый счастливый день в твоей жизни, и чтобы он наступил поскорее, нужно побыстрее поужинать и лечь спать, верно? — Ты говорила тоже самое, когда… — Тебе не терпелось увидеть новорождённого брата, — с улыбкой закончила за него Грейс, — вот видишь, ничего действительно важного ты не забыл. Но не буду больше тебя мучить, увидимся за ужином. — Спасибо, тётя, — совершенно искренне произнёс Тревер, взял Тиру за руку и повёл в дом, собираясь как можно скорее смыть пот и усталость, и надеясь, что ужин не превратится в допрос с пристрастием. Меньше всего ему хотелось отвечать на бесконечные вопросы Эвелины и Грейс, и если у второй хватит ума и такта промолчать, то у первой — нет. В этом он был совершенно уверен, равно как и в том, что чуда не случилось, и двоюродная сестра осталась такой же прилипчивой, упрямой и капризной, как и была. Нехорошее предчувствие не обмануло. Эвелина, успевшая сменить платье на ещё более вычурное, заняла место за столом между ним и Зосиэлем и атаковала обоих вопросами, стоило только ужину начаться. Очень скоро Тревер пожалел о том, что отказался от предложенного отцом вина, поскольку выносить этот бесконечный поток на трезвую голову было невероятно сложно. И это при том, что Зосиэль мужественно принял удар на себя и терпеливо отвечал Эвелине, отвлекая её от Тиры и Тревера. Орест попытался осадить племянницу, но слышал в ответ: — Дядя, не будь таким букой! Я так долго не виделась с братишками, так по ним соскучилась, а они столько всего повидали! Мне никогда не увидеть и десятой доли этого, так позволь хотя бы услышать! — Ты не знаешь, о чём жалеешь, — ответил вместо отца Тревер, — война — это не маскарад с кавалерами и салютами, а кровь, смерть и боль. Считать то, что нам пришлось пережить, увлекательным приключением — непростительная глупость. — Мне показалось, или ты только что назвал меня дурой? — изогнула красивую бровь Эвелина, глядя на Тревера так, словно видела впервые. — Не показалось, — процедил в ответ он, — ты лезешь к нам со своими вопросами, не задав самого главного — а хотим ли мы всё это вспоминать? Неужели мать так и не научила тебя себя вести? — Тревер! — воскликнула Грейс, прикладывая ладонь к груди. — Ну зачем ты так? Эва просто… — Хочет пощекотать себе нервы страшными историями о войне с демонами? Так для этого есть барды и писаки всех мастей, уже настрочившие кучу книг о нашем крестовом походе, пусть скупит их все и читает, — сжимая кулаки и не отводя пылающего гневом взгляда от тёти, продолжил Тревер. — Ни я, ни Зосиэль, ни Тира не хотим об этом говорить, неужели это так сложно понять?! — Ты снова расписываешься за всех, братишка, — пропела Эвелина, глядя на него без малейшей доли страха, а с откровенным вызовом. — То, что ты мужчина и старший брат, не даёт тебе права решать за Зосиэля и Тиру, а они… — Слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать тебе то же самое! — А своё воспитание ты где растерял? — тонко улыбнулась девушка, накручивая на палец длинный локон. — В Бездне. Утопил в своей и демонической крови. Такой ответ тебя устроит? — теперь он почти рычал, и Тира накрыла одну его руку своей и сильно сжала, надеясь хоть немного успокоить. — К сожалению, нет, поскольку это не ответ, а приманка, порождающая кучу новых вопросов, — Эвелина победно улыбнулась, — например, о Бездне. Мало кому из смертных удалось там побывать и мне безумно интересно узнать, какая она? А тот город… Алу-ши-ни-рра, да? — смакуя каждый звук, словно изысканное лакомство, протянула она. — Он действительно так непохож на наши и пронизан могущественной магией, заставляющей мосты летать? — Хватит! — Тревер грохнул кулаком по столу. — Я сыт Бездной по горло и не желаю больше слышать о ней ни слова! — Так не слушай, — пожала точёными плечами Эвелина, — как не услышал того, что я обращалась вовсе не к тебе, а к Зосиэлю, а он… — Ответит тебе после ужина, — попытался погасить зарождающийся пожар жрец, — зайди ко мне в комнату, и мы поговорим обо всём. Обещаю. — Спасибо, брат, — девушка благодарно улыбнулась и звонко поцеловала Зосиэля в щёку, — я обязательно зайду и клянусь не мучить тебя слишком долго. Шелин вознаградит тебя за терпение и доброту к своей слишком любопытной сестрёнке, — это было сказано голосом маленькой девочки, добившейся своего и крайне этим довольной. Тире даже показалось, что Эвелина еле удерживается от того, чтобы показать Треверу язык, как, судя по всему, не раз делала в детстве. Но, как бы то ни было, больше ни одного вопроса никому из них девушка не задала, только время от времени бросала на Тревера насмешливый взгляд, который он игнорировал, отгородившись от неё и остальных непроницаемой стеной мрачного молчания. И хоть Зосиэлю удалось не дать их стычке превратиться в полноценный и громкий скандал, настроение у всех было безнадёжно испорчено. За столом воцарилась тишина, нарушаемая только стуком столовых приборов, а вскоре Тревер первым поднялся, поблагодарил мать за ужин, кивнул отцу и пошёл к лестнице, сопровождаемый пристальным взглядом Эвелины и полным сострадания взором Грейс. Тира последовала за ним пару минут спустя, прекрасно понимая, как ему сейчас паршиво, и надеясь, что сумеет хоть немного развеять тучи, затянувшие его небосвод. Когда она вошла в их комнату, Тревер стоял у прикроватной тумбочки и пристально смотрел на прозрачные капли зелья, падающие в кружку с водой. Тира молча подождала, пока он поставит склянку и опустошит кружку несколькими большими глотками, услышала его шумный выдох и преувеличено спокойное: — Сегодня так будет лучше. Не хочу сорваться на тебя или мать. Или случайно показать Эвелине часть её обожаемой Бездны… ту, где живут рабыни… Я вот чего не пойму, она действительно, не соображает, что несёт, или наоборот — соображает прекрасно, потому и несёт? — Не знаю, — пожала плечами Тира, подходя к нему вплотную и обнимая за пояс, — я хочу верить, что она просто… слишком любопытна. Вспомни Нэнио, совершенно лишённую такта и рамок? — Сравнила, — криво усмехнулся он, запуская руку в её волосы, — безумную учёную и… Эвелину. Но к демонам обеих, я устал и хочу спать. И не дай богиня ей хотя бы попытаться испортить наше завтра! Вышвырну вон, и никто меня не остановит. Никто. — Не думаю, что до этого дойдёт, — негромко сказала Тира, гладя его по напряжённой спине, — завтра всё будет именно так, как мы хотим. Я знаю. — Поверю на слово, — касаясь лёгким поцелуем её губ, сказал Тревер, — и чем быстрее я усну, тем скорее закончится этот слишком длинный день.