Узник Бездны

— Не приходи сюда больше, Тира, — негромко и глухо произнесли его губы, а в неверном и тусклом свете свечи было решительно невозможно заглянуть в глубину тёмных глаз. Она видела только тени, такие же бездонные и непроницаемые, как глубины Ишиара, и на мгновение утратила дар речи, чего прежде не случалось никогда. И собственный голос тоже показался командору незнакомым и… до отвращения недоумевающе-жалким, равно как и запредельно глупый вопрос: — Что? — Не. Приходи. Больше, — тяжеловесно повторил Тревер, не отводя взгляда, и добавил чуть тише и мягче, словно извиняясь и желая подсластить невыносимо-горькую пилюлю: — Пожалуйста. Я никогда не забуду, чем обязан тебе, но… не приходи. — Ладно, — как можно беспечнее и равнодушнее бросила она, успев овладеть собой и натянуть на лицо холодно-равнодушную маску, — и если ты хочешь вернуться домой сейчас… — Нет, — резко перебил он, — я поклялся драться до конца и сдержу слово, просто… — Хорошо, — Тира чуть улыбнулась, хоть на самом деле было совсем не смешно, — но это ты всё-таки съешь, — быстро шагнув к столу, она поставила на его край корзинку с несостоявшимся совместным обедом, — увидимся в походе, — бросила, разворачиваясь и стремительно шагая к двери. Он сказал ещё что-то, совсем тихо и неразборчиво, но командор не услышала, да и какой смысл напрягать уши, если её только что выставили за дверь, не поясняя причин? Но какого демона?! Какая муха укусила Тревера, с которым ещё вчера они провели такой чудесный и тёплый вечер и ей даже удалось впервые увидеть его улыбку — робкую и мимолётную, но всё же… Что такого могло случиться с ним за ночь? Да и… какая теперь разница? До боли прикусив губу и сжав кулаки, Тира поднялась на самый верх башни, прислонилась спиной к холодным серым камням и закрыла глаза. Здесь её точно никто не увидит, не найдёт и не станет задавать идиотских вопросов, отвечать на которые она совершенно точно не собирается. Никому. Ни Сииле, ни Арушалай, ни, тем более, Угольку, которая обязательно ляпнет какую-то архидобрую глупость. Личная жизнь командора соратников не касается! Криво усмехнувшись, Тира тряхнула головой — личная жизнь, ага, вернее — полное её отсутствие, ведь мужчина, с которым она хотела бы разделить душу, сердце и ложе только что попросил больше не маячить у него перед глазами. Прекрасно, просто прекрасно! Это могло случиться только с ней, словно мало свалившегося на голову командорства, непрошенных сил и просто изумительного будущего! Обхватив себя руками за плечи, Тира съехала по стене на пол, не обращая внимания на холод и пронизывающий ветер — куда ему до холода, воцарившегося внутри от двух коротких и дьявольски обидных слов — не приходи. Почему? Хотелось выкрикнуть ей в равнодушное серое небо, но вместо этого Тира сжала кулак и изо всей силы саданула им по стене, сбивая костяшки и почти не чувствуя боли. И как её вообще угораздило влюбиться в… Как и когда это случилось? В «Блаженстве битвы», когда обходила комнаты, кипя от злости и сходя с ума от собственной глупости и беспомощности? Только последняя дура могла позволить демону обвести себя вокруг пальца и получить в награду нахиндрианский ошейник, снять который можно только вместе с головой! И этой дурой оказалась она — командор Пятого крестового похода, пожелавшая помочь Зосиэлю отыскать давно пропавшего брата. Инициатива наказуема — так, кажется, любил говорить отец? На самом деле, любимая отцовская поговорка звучала гораздо грубее и точнее и гласила — инициатива трахает инициатора, но этот вариант Тира услышала совершенно случайно и уже будучи достаточно взрослой, чтобы понять значение всех слов. И сейчас эта самая инициатива имела её по самое не балуйся, не собираясь останавливаться и давать перевести дух. Ну, хоть кто-то… промелькнуло тогда в её голове, а потом командор словно налетела на невидимую стену и резко остановилась, увидев сидящего в углу очередной комнаты израненного темнокожего гладиатора. Услышав её шаги, он вскинул голову и напрягся, словно готовящийся к прыжку могучий зверь, их взгляды встретились, а словно вытесанные из камня черты его лица показались Тире смутно знакомыми. Неужели ей всё же хоть в чём-то повезло, и это и есть… Тревер. Тот, ради кого она и ввязалась в это гладиаторское дерьмо и увязла в нём по самые кончики заострённых ушей. Не сумев совладать с желанием выяснить всё здесь и сейчас, она шагнула к гладиатору ближе, но… разговора не вышло. Казалось, он просто-напросто не слышит её, находясь в плену боли, терзающей покрытое старыми и свежими шрамами тело, и… чего-то ещё. Воспоминаний? Сожалений? Ненависти? Ответов на эти вопросы она не знала и сейчас, хоть с той памятной встречи утекло немало воды, но Тревер по-прежнему оставался столь же далёким. Иллюзия сближения, которой она тешилась до сегодняшнего дня, растаяла в прохладном воздухе, оставив после себя едва ощутимый запах свежей крови. Кровь… ну, конечно же, куда же без неё. Ни один день не обходится без того, чтобы Тира её не проливала — и хорошо, если только вражескую. Поморщившись, она достала из кармана платок и быстро вытерла окровавленную кисть. Хорошо, что этого тоже никто не видит, но лучше лить кровь, чем слёзы, потому что они никогда и ни от чего не спасают и не приносят облегчения, а просто делают слабой и жалкой, превращая грозную воительницу в обычную отвергнутую девицу. Она дала себе клятву не плакать в тот день, когда узнала, что отца — единственного родного и близкого человека в целом мире — больше нет. Слёзы не способны утешить и приглушить горе, в отличие от крови тех, кто лишил её всего, а значит — отныне и навсегда никаких слёз!

***

Суровый немногословный келлид, давно покинувший своё племя по неизвестной ей причине, был для Тиры всем: отцом, другом, опорой, строгим и требовательным учителем и самым близким человеком в мире. Он был рядом всю её жизнь, а самое первое — зыбкое и постоянное ускользающее воспоминание: его крепкие руки, осторожно и нежно качающие её, совсем ещё кроху, и голос — тихий и мягкий, напевающий колыбельную, слова которой Тира помнила до сих пор. Впрочем, гораздо чаще отцовский голос был совсем другим — зычным, громким и требовательным, невольно заставляющим не только слушать, но и слышать, и подчиняться. Не из страха. Нет. Тира никогда не боялась отца, но из уважения и любви, которой жила и дышала всё полузабытое детство и юность, доставившую им обоим немало хлопот. Послушание в быту и на обязательных тренировках, пропускать которые ей позволялось только, если чувствовала себя чересчур погано, мгновенно испарилось куда-то, стоило только очередной весне не только растопить снега, но и пробудить в крови неведомые прежде желания. Тира стала рассеянной и всё чаще думала не о полировке своих кинжалов, а… о сыне кузнеца из соседнего селения, который с недавних пор стал смотреть на неё совсем не так, как прежде. И улыбаться не так. И случайно касаться её руки, отдавая очередной отцовский заказ… — Даже не думай о нём, Тира, — в голосе отца — холод и сталь, заставляющие невольно вздрогнуть и опустить голову. — От этого му… кобеля не одна девица в селении плачет. Думаешь, не вижу, как зыркает на тебя? Да только не сердце ему твоё нужно, а то, что между ног. Горум, как же это всё… — отец покачал головой и кашлянул, — не дело мужчине о таком с дочкой, да только… Не для того я тебя растил, чтобы вертопраху этому досталась и в подоле принесла. Дитё, оно-то, конечно, радость, да только ежели вовремя и желанное. — А я? — сорвался с губ Тиры вопрос, который так давно хотелось задать, но не хватало решимости. — Я была вовремя? И, если так, почему тогда мы всю жизнь вдвоём? Ты обещал, что расскажешь, как вырасту… — добавила требовательно, поднимая на отца взгляд и видя мелькнувшую в глубине его глаз… боль?.. — Вовремя, — коротко ответил он, — а вдвоём потому, что мать твоя… — Умерла? — закончила за него Тира, видя, как болезненная гримаса исказила отцовское лицо. — Ты поэтому никогда о ней не говорил? — Да. Не знал я, что эльфийки слабее наших женщин и чаще родами мрут, на богов понадеялся да на чары… Зря, выходит, — каждое слово давалось ему так тяжело и сложно, что ей невольно стало стыдно и за вырвавшийся вопрос и за то, что не чувствует ровным счётом ничего к незнакомой эльфийке, когда-то подарившей ей жизнь. Это было неправильно, но ничего поделать с собой Тира не могла. Невозможно оплакивать ту, которую никогда не видела и совершенно не знаешь. И она сделала то, что привыкла делать, когда чем-то невольно расстраивала отца — решительно и быстро подошла, уткнулась лбом в крепкое плечо и пробормотала: — К демонам кузнецова сына, не хочу матерью никому быть, да и не люблю я его вовсе… просто… — Выросла ты, — тихо прозвучало в ответ, а отцовская ладонь привычно и ласково коснулась её волос, — думаешь, не вижу, что совсем большой стала? Ну, ничего, найду я тебе мужа, нашей, келлидской крови, настоящего воина, а не то, что этот… — Вертомуд? — Он самый, — теперь в отцовском голосе тоже слышалась улыбка, — и, если нужда заставит, сам к нему ходить буду. Нечего тебе басни его сладкие да лживые насквозь слушать и глазищи блудливые видеть! — это был уже запрет, нарушать который не стоило. Тира поняла это сразу и даже не пыталась спорить. Бесполезно. Слово отца твёрже камня и стали, да и желание прогуляться в ближайшую рощу с говорливым красавчиком уже почти совсем испарилось. А чтобы окончательно взять себя в руки и перестать думать о ерунде, нужно как можно скорее вернуться к тренировкам, чтобы порадовать отца и саму себя. Да и не нужен ей никакой муж, им с отцом и так хорошо. Было. Есть и будет. Всегда. Так она тогда думала и была совершенно искренна в своей уверенности, но… прошло несколько месяцев и в самом разгаре жаркого лета на пороге их хижины появились двое незнакомых Тире келлидов. — Лейв? Ардан? — изумлённо-радостно воскликнул отец, шагнув навстречу незваным гостям. — Вот уж не думал, что свидимся, через столько-то лет! — Сбежать от нас хотел, Хаук? — сурово сдвинул брови старший, тот, кого, отец назвал Лейвом. — Да разве от Горума спрячешься? Долго просил я, чтобы совет дал, в каком краю тебя искать, и, как видишь, не зря. — Вижу. — Отцовская улыбка, широкая и тёплая, заставила Тиру отпустить рукояти кинжалов, которые невольно стиснула, едва увидев незнакомых воинов. — Ну, чего на пороге-то стоим, ровно чужие, — он сделал ещё шаг вперёд и крепко обнял Лейва, а мгновение спустя привлёк к себе его молодого спутника — черноволосого, загорелого и синеглазого. — Экий ты вымахал, Ардан! И вроде вчера под стол пешком ходил, а поди ж ты, настоящим мужчиной стал! — Я прошёл посвящение в воины этой весной, — ответил, не тушуясь юноша, а по его губам скользнула горделивая улыбка, — мать боялась, что не справлюсь, но отец… — Сказал, что быть такого не может, — закончил за него Лейв, — не опозорит меня сын, не допустит этого Горум! И не допустил. Среди молодых — лучший воин, отрада моя и утеха на старости лет. — Нашёлся старик! — хохотнул отец, хлопая старого друга по широкой спине. — Мы с тобой ещё не раз молодым носы утрём, а начнём прямо сейчас. Тира, ну-ка стол поживее накрой, да лучший эль неси. Праздник у нас сегодня, радость нежданная и великая — брата моего да сына его Горум привёл! — Хорошо, отец, — негромко ответила она, чуть кивнула обоим гостям и скользнула внутрь дома, чувствуя спиной пристальный синий взгляд молодого воина и усиленно стараясь не думать о глупостях, навеянных неправильной весной. Да и сказал же отец, что братья они с Лейвом, правда, не похожи совсем, но раз так, то и Ардан этот ей родня кровная, а значит ничего и никогда между ними быть не может. Быстро и ловко исполнив отцовский приказ и решив, что ей за столом делать точно нечего, Тира оставила мужчин и поспешила на лужайку за домом, служившую её личным тренировочным полем. Пусть она не мужчина, но, благодаря отцу, может не только держать в руках оружие, но и сражаться, как настоящий воин! Правда, любимый отцом двуручник отказался слишком велик и тяжёл для неё — высокой, худощавой и хрупкой, унаследовавшей эльфийскую стать матери. Отец быстро понял, что ей — ловкой и гибкой — нужно совсем другое оружие и вручил два кинжала, с которыми Тира с тех пор не расставалась ни на день. Тренировалась до изнеможения, желая доказать отцу и себе, что сумеет приручить непослушную сталь и станет настоящей воительницей, и добилась своего. Отцовские уроки, казавшиеся поначалу изматывающими, тяжёлыми и болезненными, теперь превратились в то, без чего Тира не мыслила своей жизни, а смертоносные клинки стали продолжением её тонких, но сильных рук. Но в тот вечер отдать должное оружию она не смогла. Помешал внезапно раздавшийся совсем рядом голос неслышно приблизившегося Ардана: — Хаук сказал, что ты будешь тут, но чем занимаешься — утаил, а зря… — Вот как? — она мгновенно развернулась к юноше, сжимая в руках кинжалы. — А ты думал, я гусей тут пасу или коз дою? Я — воин, а не крестьянка! — она гордо вскинула голову, пронзительно глядя в невозможно-синие глаза келлида. — Вижу, — дразняще улыбнулся Ардан, — и диву даюсь, видимо, сильно Хаук сына хотел, да Горум за что-то разгневался и дочерью наградил, — откровенная насмешка, которую юноша не пожелал скрыть, резанула Тиру и заставила прошипеть: — А может, проверим, кто из нас больше мужчина? — она смерила оценивающим взглядом его могучую, мускулистую фигуру. — Мясо нарастить любой дурак может, да чем больше шкаф, тем громче падает! — Будь ты мужчиной, уже ответила бы за слова свои змеиные, — процедил, сужая глаза, Ардан, — но ты — женщина, и поднять на тебя меч я не могу. Да и… не хочу Хаука оскорбить, дочь его любимую изуродовав. Он — кровный брат моего отца… — С братьями только трахаться нельзя, — грубо перебила Тира юношу, — а драться — можно! Так что давай, топай в дом за ковыряльником своим и посмотрим, кто из нас воин, а кто так… для красы оружие носит! — Хаук тебе не сказал, чем кровный от родного отличается? — удивлённо приподнял бровь Ардан, не двигаясь с места. — Странно… У нас, келлидов, так зовутся те, кто в бою на крови побратались. Отец давно хотел Хаука найти, не верил, что сгубила его эльфийская ведьма, говорил: сердцем чувствует — живой брат, да племя оставить не мог, пока враги кругом. — Ведьма? — тихо спросила Тира, пропустив остальное мимо ушей и почти растеряв весь боевой запал и злость. — Ты и этого не знаешь? — изумлённо присвистнул Ардан. — Мать твоя настоящей кьонинской ведьмой была, занесло её каким-то поганым ветром на наши земли, там они с твоим отцом и сошлись. Как увидел её Хаук, голову потерял, обо всём забыл, ясное дело — зачаровала его ведьма остроухая, все это видели, кроме него. Отец пробовал его вразумить, да где там… — юноша махнул рукой. — Чуть врагами из братьев из-за неё не стали, а потом Хаук и вовсе из племени с ней ушёл неизвестно куда. Все думали — сгинул, только отец мой не верил, всё весточки ждал, Горуму молился, к колдунам и жрецам ходил, чтоб следы его отыскать, и вот нашёл… — Неправда, — процедила сквозь зубы Тира, прожигая юношу взглядом. — Врёшь ты всё мне назло! Будь она ведьмой, я бы тоже… а я — нет! Слышишь, дубина?! — Ну, значит, пожалел Горум Хаука и ты нормальной родилась, тонкая только, как эльфийка, да уши… — Что — уши? — уже начиная ненавидеть Ардана, выкрикнула она. — Не нравятся — не смотри! — Нравятся, — чуть улыбнулся он, — и не только они. Правда, строптивая ты больно, но… кто же мясо без соли ест? — Ты зачем сюда пришёл? Лаяться со мной? Уши разглядывать? Мать ведьмой обзывать? — задавая один вопрос за другим, Тира наступала на Ардана, желая стереть с его лица эту выводящую из себя ухмылку и заставить убраться туда, откуда явился. Умом она понимала, что ведёт себя глупо и по-детски, но остановиться уже не могла — слишком сильно бесил её этот высоченный, широкоплечий и такой… красивый юноша. — Познакомиться хотел, — эта улыбка была совсем мальчишеской, без малейшей доли язвительности или злости, — отец женить меня решил, а мне никто из племени не нравится, соли в них ни на грош нет, представляешь? — Ну так в других поищи! — буркнула она, чувствуя, как кровь бросилась в лицо и запылали щёки. — Мало их что ли, племён ваших? — Уже искал, — с преувеличенно тяжёлым вздохом, ответил Ардан, глядя ей в глаза, — да везде одно и то же, а мне такую надо, чтобы глаз не отвести и голову потерять, как Хаук когда-то… — Глупость какая, — фыркнула Тира, отводя взгляд и невольно вспоминая, как сама мечтала о том же, тщетно пытаясь заснуть пахучей весенней ночью. — Откуда ты вообще столько об отце моём знаешь и о… матери? — Так все наши знают, — пожал плечами юноша, — вождь историю эту всем воинам рассказывал, чтобы ошибку Хаука не повторяли и с колдуньями, особенно кьонинскими, не связывались, не гневили Горума и племя своё не бросали, на бабу братьев променяв. — Ясно, — она шумно выдохнула и отступила на шаг, окончательно остыв и осознав, что стоит слишком близко к Ардану, почти прижимается к его широкой груди. — Вот и слушайся своего вождя, у вас же так принято. И вообще, тебя за столом ждут, иди давай, хватит мне мешать! — Не ждут. Они столько лет не виделись, обо всём поговорить нужно. А я что там делать буду? Сидеть, как болван, глазами хлопать, щёки для важности надувать, поддакивать да эль хлестать? — в синих глазах юноши заплясали весёлые искры. — Я же не дурак, понимаю, что нужен там, как пятое колесо на телеге, не моего ума это дело, а эля или вина мы и с тобой выпить можем, правда, Тира? Она вздрогнула, впервые услышав своё имя, произнесённое мужчиной так — мягко, бархатно и почему-то волнующе, но не ответила ничего. Промолчала и даже отвернулась, всё ещё обиженная за «уши» и «кьонинскую ведьму», но тут же удивлённо уставилась на Ардана, услышав: — Я соврал тебе, когда сказал, что не дурак. Дурак распоследний и есть, весь ум растерял, как тебя с кинжалами увидел, и три короба ерунды нагородил, как мальчишка сопливый. Разве что за косы тебя не дёргал… — А хотелось? — не сумев удержаться от улыбки, спросила Тира. — Очень, — почти шёпотом ответил он, — только отцу не говори, ладно? — Не скажу, — теперь она уже засмеялась, искренне и от души, — я тоже хороша. Сама не знаю, что на меня нашло. Отец не так учил гостей встречать, и слушала вроде, а как до дела дошло, всё забыла и накинулась на тебя… Просто… я правда не знала… про мать и отца, а ты… — Вывалил всё, ровно баба базарная, — скривился Ардан, — и подумать не мог, что Хаук ничего тебе не сказал, я ж говорю — дурак… — он махнул рукой, помолчал и спросил: — Так эль или вино? — Эль, — после минутных раздумий, ответила Тира и, вскоре они уже сидели на мягкой траве тренировочной лужайки, потягивали лёгкий и светлый напиток из прихваченных в доме кружек, и говорили-говорили-говорили, то и дело перебивая друг друга, но уже не ссорясь. Если бы не отец, громко позвавший Тиру домой уже далеко за полночь, она бы, наверное, просидела с Арданом до утра, слушая его рассказы о жизни племени, чья кровь текла и в её жилах, и постоянно ловя себя на мысли, что была бы совсем не против, если бы юноша сел чуть ближе и даже обнял её за плечи, совсем по-дружески и почти по-братски. Но не просить же об этом в самом деле! Отец появился в тот самый момент, когда Ардан увлечённо рассказывал о своём испытании, яростно жестикулируя и, словно вновь переживая самую главную схватку со зверем в своей пока ещё недолгой жизни. Тира слушала, неотрывно глядя на юношу, и старалась не думать о том, что совсем скоро они с Лейвом отправятся домой, а она останется здесь, если только… отец тоже не решит вернуться, устав от одинокой жизни вдали от всего, что когда-то было для него родным. Но даже неохотно простившись с Арданом и послушно отправившись в постель, уснуть она смогла только под утро. Лежала, глядя на далёкие звёзды, и думая о том, какой может быть её жизнь в племени, о законах которого Тира не знала почти ничего. Отец никогда не говорил с ней о прошлом, словно оно до сих причиняло ему нешуточную боль, а она не решалась настаивать, ведь он и так улыбался очень редко. Это было бы слишком жёстко по отношению к нему — единственному родному и горячо любимому человеку в мире. Но, может, поговорить всё же стоит? И сказать, что хватит карать себя одиночеством и настало время вернуться туда, где осталось его сердце? Видела же, как засияли его глаза, когда на пороге появились Лейв и Ардан! Слышала искреннюю, неподдельную и огромную радость в голосе, чувствовала, как светло стало в его душе, а значит, надо сделать так, чтобы всё это не исчезло вместе с гостями, которые вскоре их покинут. Эта мысль совершенно не нравилась и ей самой, ведь таких, как Ардан, нет и не будет ни в одном соседнем селении, тот самый сын кузнеца и в подмётки не годится синеглазому келлиду! И как она вообще могла заглядываться на этого болтуна? Он же… В этом месте её мысли окончательно спутались, и Тира наконец-то заснула, надеясь, что гости пробудут у них хотя бы пару дней, и она успеет сделать то, о чём шептала ночами неправильная и безумная весна.