reunion

Дракена ощутимо подташнивает, и он не понимает, почему. Ладно, нет. Он понимает. Коридор, по которому его ведет Ран, пахнет сладким табаком и кровью, а еще Кена не покидает чувство тревоги: Хайтани молчит, сосредоточенный и немного бледный, и неоновые отблески, отражающиеся от хреновой кучи золота в интерьере, делают его похожим на неведомого ёкая или что-то типа того. Рюугуджи вырвет сейчас. — Тебе рассказать все сейчас, или ты хочешь сначала его увидеть? — Расскажи. — Кен шумно сглотнул. Его не оставляло ощущение, что тут что-то нечисто, что это ловушка, не может быть все так легко. Его определенно где-то наебывают. Ран аккуратно почесал тонкий аристократичный нос и фыркнул, опираясь спиной о стену. — Мы пришли. Присесть тут негде, тебя устроит послушать меня так? Дракен кивает. Господи, да насрать ему, как слушать, он просто хочет услышать уже хоть что-то. Он знает: Хайтани нельзя доверять, знает исключительно на уровне интуиции, но сейчас он предпочитает доверять своему чутью. — Во-первых, должен принести извинения за то, как именно к тебе попала информация о том, что с Майки что-то не так. Выйди мы на контакт открыто, у тебя и Сейшу могли бы быть проблемы, а кое-кто в нашей банде очень печется о благополучии Инуи. — Чего? — Дракен хмурится, силясь не наделать поспешных выводов. — Такемичи как-то связан с вами? — Упаси нас Ками-сама, — хихикает Хайтани. — Слухи работают очень хорошо. Сам посуди: пара дней и ты уже здесь, пытаешься прибить Харучиё. — Санзу сказал, что ждал меня месяц. — У него довольно специфичные представления об этом мире, — отмахнулся Ран. — Это правда то, что ты хочешь обсудить? Думаю, нет. Так вот: у Майки правда проблемы. Серьезные. Ты, должно быть, в курсе, что Майки не умеет проигрывать? — Он никогда не проигрывал, — вздохнул Кен, чувствуя неладное. Хайтани уныло растянул губы в притворной улыбке. — В пятнадцать — может быть. Но пару лет назад ему пришлось проиграть. Не буду сейчас заострять на этом внимание, потому что это не так важно. Важно то, что реальность, в которой он не всесильный и непобедимый, оказалась для него слишком тяжела, и он решил от нее сбежать. Дракена реально сейчас вырвет, потому что он слишком резво догадывается, о чем идет речь. Он слишком хорошо знает такие уклончивые фразы, они всегда идут к одному и тому же, ему приходилось иметь дело с наркозависимыми, и они всегда говорят именно так. — Он бы не… — начинает Рюугуджи, но Ран властным жестом заставляет его замолкнуть. Непривычно. Только один человек имел право заткнуть Дракена, и это был не Хайтани Ран, но сейчас он не в той ситуации, чтобы выяснять иерархию. — Сейчас я говорю, — осек его Хайтани. — А ты слушаешь. Спасибо. Тебе придется смириться с этим, но Майки начал употреблять. Сначала что-то легкое, чтобы расслабиться, — думаю, никто в наших кругах не безгрешен, — но потом он слишком далеко зашел. Думаю, ты понимаешь, что остановить его нереально, да? Рюугуджи хмыкает. Тут Ран прав: Майки можно остановить только последовательным чередованием пиздюлей и весомых доводов несколько циклов подряд, но мало кто решался поднять на него руку, а если и решался, — потом жалел. — Все дошло до того, что мне пришлось временно занять его пост. Нам правда нужна твоя помощь, Кен. Ты можешь ему отказать. Ты, но никто из нас. Дракен даже не хочет спрашивать, почему. Сам все прекрасно понимает. Манджиро с детства манипулятор, каких стоит поискать. А сейчас он — очень влиятельный манипулятор, за которым как минимум стоит еще и псих с катаной, который не фильтрует приказы, как это делал сам Дракен или другие основатели Тосвы. Именно поэтому в Тосве были отряды, — пусть Майки стоял во главе, и все решения проходили через него, банда могла самоуправляться, когда в этом была необходимость. Юный Майки почему-то был уверен, что его рано или поздно убьют, и хотел, чтобы Тосва продолжала жить. Только что-то нихрена не сходится. Слишком легко Майки выбыл из строя. Это совсем не в его духе: он бы не сдался просто так из-за одного поражения, он никогда так не делал, он бы вывернул все так, чтобы остаться победителем в итоге и пойти дальше семимильными шагами. Майки не из тех, кто бы поддался зависимости так просто, думает Кен. Но молчит. — Я пробовал вернуть ему рассудок, — вздыхает Ран. — Но меня он не слушает. А еще есть Санзу, который сделает все, что прикажет Манджиро. — Я заметил, — грустно усмехается Рюугуджи. — Но ты сможешь вправить ему мозги, — продолжает Хайтани. — Ты же можешь ему что-то запретить, верно? Он же тебя слушает. Мне всегда казалось, что слушает. — Иногда. Если смогу убедить. — Попробуй, — миролюбиво просит Ран. — Он в розыске, и мы не можем обратиться в наркологию, — после того, как ему помогут, его ждет тюрьма. — Никто же не знает имен членов Бонтена. Ран смотрит на него, как на умалишенного, и кисло морщится. — Он светился перед камерами. И еще… Татуировка, Кен. Я думал над тем, чтобы срезать ее, потому что он никого не подпускает к себе, когда он в сознании, и ни один мастер не успел бы свести ее за это время, но… Санзу. Он меня чуть не задушил, когда узнал об этом. — Я бы тоже тебя задушил, — пожал плечами Дракен. — О, ты так предан, — хмыкнул Ран, игнорируя рычащие нотки в голосе и явный настрой на угрозу. — Ты можешь зайти к нему. Больше я ничего не смогу рассказать. Дракен сглатывает вязкую слюну и пытается сфокусировать зрение. Слишком много дерьма для одного дня. Майки вляпался, — в этом нет ничего удивительного, он, можно сказать, привык. Майки нужна помощь, чтобы из этого вывезти, — что-то новое. Десять лет прошло. Неужели все так изменилось? Дверь слегка поскрипывает. Все пиздец как изменилось. Он не сразу замечает Сано: тот почти сливается с белыми простынями, маленький и худой, он скрутился в комок почти у самого изголовья и, кажется, спал. Если бы Ран ничего не рассказал, Дракен бы не узнал его. Майки похудел и будто бы высох, стал какой-то бледный, — почти как его мятая белая рубашка или белые короткие волосы. Совсем другой человек. Майки, кажется, совсем не вырос, но изменился почти до неузнаваемости. У Дракена в носу колет, будто бы лицо сводит спазмом, и он тратит все силы на то, чтобы остаться невозмутимым, потому что Ран Хайтани — не тот человек, которому можно доверить свои эмоции касаемо Майки. Не тот человек, которому можно доверять в принципе. — Оставишь нас? — просит Рюугуджи. — Нет, — спокойно пожимает плечами Ран. — Безопасность Майки — моя зона ответственности. Блять. Да что с ним не так? — Как же ты тогда собирался просить у меня помощи? Здесь ему нельзя оставаться, тут наркоту можно раздобыть, спустившись на лифте. Что-то не складывается, — не скрывая раздражения, шипит Дракен. Хайтани пакостно хихикает, прижимая ладонь, обтянутую перчаткой, к губам. — Кен, у тебя не получится его забрать, если ты думаешь об этом. Даже если я позволю, у тебя не получится. Санзу его не отпустит. — Да насрать мне на твоего Санзу, — рычит Дракен, и с трудом сдерживает себя, чтобы поучительно не въебать Хайтани по кислой роже. Что он себе позволяет? Почему он вдруг думает, что может решать за Кена и, что самое главное, за Майки? Тут явно что-то не так, Ран наверняка просто печется о своем месте главы Бонтена, и ему как нельзя выгодно то, что Сано большую часть времени пребывает в неадеквате. Тем более, Майки и правда не из тех людей, кто подсел бы настолько сильно. — Насрать тебе или нет — не имеет значения, — вздыхает Ран. — Но Санзу правда не даст увезти его отсюда. Ты когда-нибудь видел, как выкидывают домашних собак из машин? Отвозят подальше, чтобы они не нашли дорогу домой, выбрасывают и дают по газам, и псинки бегут за машиной до тех пор, пока не сотрут лапы до костей. Санзу такой же. Он верный пес, это правда. Он будет следовать за Майки, пока тот его не убьет, и сам с радостью убьет за него. Тут я могу его контролировать… у меня есть некоторые рычаги давления. Если вы будете где-то далеко — боюсь, я не смогу ничего сделать. Я сочувствую Майки, но у меня есть и другие дела. Я не смогу пасти его круглые сутки. — Я смогу, — вздыхает Рюугуджи, и воздух из его легких выходит с клокотанием. Ран усмехается. — Я знаю, — говорит он. — Я знаю, Кен. Поэтому ты и здесь. Но я его не отпущу. Попробуем пока так, — и, если он снова сорвется, будем думать, что с этим делать. Поверь, в делах, касающихся Майки, я тебе не враг. Я не стану обманывать… в этом. Ну конечно. Звучало бы чудесно, не будь Рану важно отсутствие Майки. Манджиро болезненно стонет, поворачиваясь на спину, и Дракен замечает, что у того открыты глаза, ставшие еще темнее, воспаленные и красные, с залегшими тенями под ними. Его рубашка распахивается, и на груди, прямо у излучины ребер, Рюугуджи видит еще одну татуировку, горизонтальную линию единицы, и почему-то ему больно на это смотреть даже не потому, что Майки худой до ужаса, но потому что он понимает, что значит эта татуировка. Майки всегда первый, — первый во всем, самый лучший, Майки непобедимый, Майки всегда знает решение всех проблем. Майки первый. И Майки один. Дракен знает: он чувствовал одиночество даже в толпе, не всегда, но такое случалось. Дракен знает: иногда Майки казалось, что ему мало всех обожающих его людей, ему нужно больше и больше, чтобы чувствовать столь необходимую причастность, чтобы быть уверенным в том, что он нужен и важен. Не от этого ли он пытался скрыться, когда впервые употреблял? Тогда в этом была бы хоть какая-то логика. — Кен-чин, — тянет Сано сквозь плотный туман, отражающийся в расширенных зрачках. — Ты снова пришел. Снова? — Он галлюцинирует, — предупредил Хайтани. — Не жди от него ничего важного ближайшие несколько часов. — Как вообще отпускает с этой дряни? Это же та новая наркота? — Как со спидболла, — говорит Ран. — Поочередно то тянет в сонливость и на глюки, то распирает энергией. Майки почти всегда ватный, только иногда буянит. Часов через десять, может, пятнадцать, придет в норму, если еще не вырубит. — Запри Санзу нахуй, — шипит Кен. — Или я ему сломаю ноги, чтобы он не подходил. Я останусь с ним, хорошо. Попробую поговорить. Не поможет — прикую к батарее, чтобы не мог достать еще. — Распоряжусь, чтобы для тебя подготовили соседнюю комнату, — говорит Хайтани, аккуратно доставая новенький смартфон из кармана брюк. — И запомни, никто не должен знать, где ты и зачем. Даже малыш Сейшу. Про него — особая просьба Коконоя. Придумай вескую причину, по которой тебе придется пропасть на ограниченный срок. — У меня есть определенные финансовые обязательства… — Если ты будешь полезен, мы возьмем их на себя, — перебил его Ран. — Это вообще не то, о чем ты должен думать. Ну да. Он не должен, но Кен не долбоеб и уж точно не из тех людей, которые смогут даже ради друга бросить всю свою жизнь и других важных ему людей просто так, не обустроив им подушку безопасности. Майки сонно ерзает по сбитым простыням. Дракен не может удержаться: поправляет задравшуюся рубашку, прикрывая голую узкую поясницу со светлым еле заметным пушком на ней, и накрывает Сано тяжелым бархатным покрывалом. Майки ворчит, но покрывало не сбрасывает, и бормочет что-то нечленораздельное. Кен не чувствует ничего. Он думал, будет хуже, думал, его сожрет гнев или тревога, но внутри него звеняще пусто. Он поможет. Он нужен, значит, он будет рядом, но его эмоции дали пик так быстро и ярко, что больше в нем не осталось ничего, кроме усталости. Тупой Майки, гребанный идиот Майки, как ты смог так сильно вляпаться? Зачем ты так поступаешь со всеми, кто любит тебя? — Кен-чин, отвезешь меня к морю? — бормочет Майки, и глаза Рюугуджи моментально влажнеют, — он только и успевает, что сморгнуть выступившие слезы, чтобы Хайтани не видел. — Отвезу, — обещает он, поглаживая холодную бледную щеку, запавшую глубоко и оставившую вместо себя лишь глубокую впадину. — Отвезу, ты только возвращайся обратно. — Он тебя не понимает, — вздыхает Ран, и в его вздохе слышится невысказанное «идиот». *** Казутора ерзает по сиденью машины, словно ему в задницу натолкали гудящих шершней, и выглядит жалобно и несчастно. Баджи легко улыбается ему, треплет спутанные и не до конца просохшие волосы — темные прядки при принудительном умывании намокли, и Ханемия, кажется, даже не обратил на это внимания. — Тора, ты как? — спрашивает он, ловя на себе загнанный взгляд огромных глаз. Казутора только сжимается в комок, и Чифую шикает на Кейске: говорит, что не надо доебываться. Чифую тоже немного раздражен, Баджи слишком хорошо его знает, чтобы заметить это, но Чиф старается не подавать виду, чтобы не тревожить лишний раз Казутору. Но Баджи решает продолжить говорить. Еще десять лет назад его голос хорошо влиял на Казутору, и сейчас этот эффект сохранялся. — Все будет нормально. Это же почти плановый осмотр. Что может случиться? — Вдруг мне надо будет… ну, вернуться в больницу? — Насильно тебя туда никто не запихает, — хмыкнул Чифую, уловив момент на светофоре и оборачиваясь на них. — Только если ты сам решишь, что это тебе нужно. — Мы тебя никому не отдадим, — миролюбиво сказал Баджи, притягивая Казутору к себе. Тот сдавленно пискнул и затих. Кейске на самом деле до ужаса переживает, потому что эта хуйня с утра его напугала до чертиков. Ну, его вообще-то сложно удивить или напугать, он отвык уже от таких переживаний, но утром, когда он нес Казутору в ванну, его сердце заходилось, как бешеное. Он вообще не знает, как реагировать в таких ситуациях. Он имел дело с истериками, у его мамы пару раз были приступы, когда она рыдала и молотила его кулаками, но в случае с Казуторой…. Это другое. Совсем другое. Казутора не пытается привлечь внимание, его доводит не поведение Кейске, который, нужно признать, никогда не был лапочкой. Ханемию переклинило просто так. Чифую думает, что это произошло из-за того, что он видел их, но Баджи в это не очень-то и верит. Ну, Казутора впечатлительный. Но не настолько же. Оставалось только надеяться, что врач разберется с произошедшим. — Баджи, могу я, эм… — тихо сказал Казутора, неловко расставляя руки в стороны, насколько это позволяли габариты машины. — Мне тревожно, и Чифую сказал, что мне можно просить о таком. — Не понял, — нахмурился Кейске, и Ханемия ощутимо поник и вжался в сиденье. — Дубина, он хочет обняться, — вздохнул Мацуно. — Не тупи и успокой ребенка. Баджи фыркнул, игнорируя полушуточное оскорбление, и позволил Торе обвить себя руками. Тот спрятал лицо на его плече. — Только не отстегивайтесь, — немного раздраженно попросил Чифую. Баджи вздохнул. Чифую бесится, видимо, потому что и правда считает, что это их — ладно, Кейске — вина. А еще потому что он ревнует, что бы он ни говорил. Поэтому Баджи старается лишний раз не давать поводов для ревности. Ну, зацеловать лицо Казуторе, чтобы он не нервничал, помогало всегда, — в их подростковом возрасте это всегда срабатывало, а сам Кейске был не против, но ему было слишком сложно завести этот разговор снова. Пусть Мацуно и дал понять, что для него имеет значение лишь честность. Чифую наверняка не понимает, о чем говорит. Баджи может найти себе оправдание в любой ситуации, но сейчас событий в его жизни слишком много, чтобы у него были силы на новые и новые оправдания. Казутора несмело касается его запястья, и Кейске сжимает немного потную ладонь в своей. У Торы очень фактурные руки: пальцы длинные и тонкие, как паучьи лапки, костяшки узловатые и все в шрамах, как и у всех них, только шрамы Ханемии ползут вверх до самых плеч, и это, ну, не следы былых драк. Он делал себе эти шрамы сам. Баджи не уверен, что ему стоит затрагивать эту тему. — Приехали, — вполне жизнерадостно говорит Чифую. — Выползайте. Казутора отшатывается от Кейске и судорожно пытается отстегнуть ремень безопасности, но у него ничего не выходит, и Баджи со смешком помогает ему. — Дыши глубже, — ласково советует он. — Нормально все будет. Чифую мягко улыбается и треплет его по плечу. — Пойдем, — зовет он. — Ничего страшного тебя не ждет, успокойся. Мы рядом, так что ты всегда сможешь сбежать, если станет совсем плохо. Баджи согласно кивает. Казутора благодарно улыбается.