Res Tua Agitur

      Я готов был простить каждого, кто стоял в декабре на площади. Каждого, кто плевал в меня. Мое сердце сжималось с каждым возгласом: "Ура, Константин!", "Да здравствует, Конституция!". Держался.       Не мог заснуть по ночам, потому что снились толпы людей, называющих меня убийцей и узурпатором. Терпел и мог простить всех. Кроме Вас.       Павел Пестель.       Это имя среди прочих мятежников резало больнее всего, хотелось лично выскребать его с листа бумаги, чтобы не задыхаться от обиды и гнева. Вы обещали быть рядом, но лгали с первого дня нашей встречи. Лгали все восемь лет, а я верил. Верил, потому что...Потому, что любил Вас, Павел.       Может глупо было при моем положении и возрасте, срываться, спешить к вам с очередного бала, зная, что кто-то да заметит отсутствие Великого князя. Может нелепо было шептать, со страхом в груди, слова любви, стыдясь запретных чувств и ждать простой улыбки :"Вы у меня навсегда". Навсегда? Под контролем? Во власти?...       Помните как кричали, после моей тяжёлой болезни, что не покинете, отгородите от любых бед? Все это было на ваших устах, но видимо не в сердце. Узнать это удалось во время допроса Трубецкого и Муравьева-Апостола. План был прост: внушить доверие, чтобы ближе подобраться к власти, к императорской семье. В глазах прослеживалось некое злорадство и самолюбие, когда они говорили об этом, думали я потерял друга, нет—большее. Вы сломали меня, погасили то, что сами долгое время разжигали.       Да, я был влюблен и наивен, вы же— холодны и расчетливы...       Мне нельзя говорить о своей тоске, сознаваться в безысходности. Не по статусу иметь слабость. Император должен быть непроницаемым, сильным, внушать поддержку и надежду в счастливое будущее. Как это сделать, если у самого императора её отняли?       Сегодня снилось наше последнее свидание.       "Ты у меня навсегда".       Да, навсегда, ведь до сих пор люблю тебя, Паша...