Какаши смотрел на каменное лицо приятеля уже вторую минуту молча. Просто пялился и думал, видно, о чем-то. Тишина в кабинете была тяжелой и твердой, будто ее можно было слепить в огромный булыжник и напряжением обрушить на красивые плечи оператора Ширануи. Хатаке тоже прогнулся под этим весом, когда последний, едва его смена закончилась, а нейрохирурга — началась, примчался к его двери. Стоял, хмуря брови и постоянно шаря глазами по округе, словно куда-то спешил.
Генма выложил все, без утайки, вместе с тем признавшись еще, что даже Райдо еще не рассказывал — посчитал несвоевременным. Он оказался прав, и случайный звонивший действительно терпел, как минимум, нездоровое к себе отношение. Русый психотерапевт выглядел подавленно, когда признавался, что, когда Хаяте ненароком упомянул болевшие руки и ссору с соседом, не заподозрил подвоха. А он был, и это очевидно. И почему он был таким слепым?
Седой врач закатил глаза и честно пытался вправить коллеге мозги, да только мозгоправом тут был не он, поэтому после пары бесплодных попыток так же погряз в раздумьях.
Ширануи помолчал еще минуты три, а потом издал хриплый звук, похожий на скрип ржавых шестеренок друг об друга. Прикусил губу, прокашлялся, и начал еще раз:
— Скажи. Как думаешь, если я заберу его к себе, это… Это может сработать?
— Ширануи, не будь придурком, — Хатаке завел руку в свои патлы и тяжело вздохнул, хмурясь. — Теоретически, да. Но не тебе ли лучше знать, как реагируют на окружение люди после абьюза? И ты знаешь его четыре дня. Не мало ли для переезда?
— Мне плевать! — Огрызнулся мужчина и вскочил, с размаху ударяя кулаком по столу, отчего все письменные принадлежности, на нем находившиеся, дружно подпрыгнули. — Человеку там явно трудно, а я тут сложа руки сижу!
— А ты уверен, что ты сможешь дать ему то, что ему нужно? Ты ведь понимаешь, что можешь поставить его в ту же ситуацию, что и прошлый «партнер»? — Какаши звучал предельно серьезно. Его единственный серый глаз стал ледяным и острым.
— Черт. — Пыл оператора поутих, и он снова упал на стул, уронив голову на руки. —
Черт! Что мне делать-то теперь…
— У тебя же был приятель из полиции? Привлеки как-нибудь. У Хаяте твоего доказательства кроме тела есть, что к нему применяли физическое насилие? — Нейрохирург поднялся из-за своего рабочего места и, заложив руки за спину, прошелся от окна до двери.
— Он не мой, — Тихо возражает Генма, бессильно пожимая плечами:
— К Райдо надо официально обращаться, а у меня и адреса-то нет, и там хуй его знает, может, этот чертила босса привлечет, чтобы конфликт замяли…
— Тоже верно, — Говоря это, Какаши кивает. — Тогда подождем, пока он свяжется с нами, и выведаем и адрес, и телефон. Почему, еще раз, он так мало говорит?
Русый поморщился и потер переносицу:
— Потому, что этот Баки-ебаки работает с полудня до поздней ночи, видимо? Потому, что у него нет телефона и он заимствует его у соседушки? Не знаю!
— Не горячись. — Седой протяжно хмыкнул и вытащил телефон, с чем-то сверяясь. Помрачнел и вздохнул:
— Мы и правда не можем сейчас сделать ровным счетом ничего. Могу только связаться с Тензо и попросить его задержать Баки на следующий день, чтобы ты сегодня свою принцессу в беде предупредить смог.
Ширануи кивает, мямлит «
спасибо» и думает о том, как бы ему связаться с другим человеком. Абсолютно другим. Он резко встает и выхватывает телефон из рук Какаши, открывая быстрый набор, и через пару минут простого созерцания клавиатуры вбивает-таки номер.
Хисаши отвечает быстрее, чем звонящий надеется. Поднимает трубку, усталым голосом спрашивает причины. Но, когда вкратце слышит ситуацию и короткую просьбу помощи, мгновенно замолкает и соглашается. Он — один из лучших травматологов в стране на данный момент, и определить род раны или синяка для него не составит труда, а потому, когда понадобятся доказательства, Хьюга придет на помощь.
Генма выдыхает, вешает трубку и отдает назад владельцу. Полдела из плана сделано. Осталось только дождаться ночи.
Но и этого спокойно сделать врач не мог; он носился туда-сюда, попадая под руки остальных работающих, и в итоге был выставлен за порог Центра секретаршей босса, Шизуне-доно, со словами «ваш рабочий день закончился, Генма-сан, возвращайтесь через часиков пять». Недовольно фыркнув, мужчина так и остался сидеть на асфальте возле входа в больницу. Уставился в ноги и задумался о своем, ненароком мельком пожалев, что бросил курить уже годика два — сейчас хотелось не сколько ощущения никотина, сколько чего-то между зубами. Ширануи огляделся и сорвал травинку-солдатик, очищая от лишних листов, и засунул в рот.
А что, если он не сможет помочь этому несчастному мальчишке? Хотя, какой мальчишка… Ему уже за двадцать. По голосу, правда, не скажешь. Но все же? Если он сейчас сидит там где-то, один, глядя на свои израненные руки, и думает, что ничего не выйдет? Перед глазами всплыла картина самого себя, когда ему было около четырнадцати. Когда мать отошла, а отец начал пить, потеряв любимую, и когда Генма чувствовал себя настолько виноватым за то, что просто хотел снова увидеть эту теплую и солнечную женщину. И как-то оба они дошли до того, что сын встал на перила моста, а отец схватился за пустую бутыль на манер биты. И если бы не подставленное вовремя плечо неравнодушного, то все бы закончилось плачевно…
— Что, совсем плохо?
Генма, кажется, удрейфовал в свои переживания, потому как не заметил подсевшую к нему Анко. Она протягивала ему открытую коробку с сигаретами, уже успев раскурить свою.
— Тцк… — Русый болезненно сморщился и пожал плечами в неопределенном жесте, — Перебьюсь.
— Как хочешь, — Вздыхает Митараши и прячет коробку в карман пальто, небрежно накинутого на плечи. Затягивается и выдыхает в воздух серое облачко табачного дыма.
Врач невольно думает, что дым похож на чьи-то надежды, бесследно растворяющиеся в беспечно-синем дневном небе над мегаполисом. Слащавый бред.
— Слушай, Генма, — Начинает женщина, не смотря на него, а пялясь себе в руки, на тлеющую сигарету. — Я знаю, что ты уже успел привязаться. Вся часть знает, глаза Сакуры надо было видеть. Ты только не забудься, очень тяжело знать границы.
— Да что вы все заладили?! — Огрызается Ширануи и прикусывает язык, поймав хмурый и тяжелый взгляд Анко.
— Я сама в свое время справилась с посттравматом, и это не шутки. Если ты сделаешь этому ребенку хуже, я лично сожру тебя с потрохами. — В голосе педиатра не слышно ни нотки шутки, только угроза, причем вполне реальная. А еще
страх. Старый и полузабытый благодаря Ибики.
Сама Митараши не распространялась об этом, но, как ее близкий приятель, Генма знал, что перетерпел этот невероятной силы человек. И Орочимару занимал в этой мрачной истории далеко не последнюю строчку. Морино же был молодым психотерапевтом, едва поступившим на работу, когда Анко наконец смогла вырваться из стальных тисков страха и поведать все, что с ней и другими пропавшими детьми произошло. Ужасные, кровавые вещи. Потом последовали пара тяжелых лет бумажной волокиты, разбирательств с врачами, судьями и полицией, регистраций и судов, пока, наконец, Орочимару не смогли разоблачить и отправить, куда положено. И Ибики был рядом с Анко все это время, за что Ширануи был ему премного благодарен.
Собственно, новость об их расписке прошлым летом никого уже не удивила.
В этом центре они все немножко сломанные, подумал Генма и прикусил травинку, шевеля ее кончиком туда-сюда. Все они смогли найти здесь силы помогать другим таким же сломанным, чтобы их ошибки не повторялись. Что, впрочем, уже было неплохим достижением, верно?
— Я помню, Анко, — Извиняющимся тоном говорит, наконец, оператор, сплевывая соломинку на дорогу.
— Дерьмо, а не сигареты, — Разрывает напряжение в воздухе в ответ подруга, туша бычок об асфальт и пряча в карман до ближайшей мусорки - муженек, небось, приучил к такому. Она поворачивается к приятелю:
— План есть?
— Никакого, — Качает головой Ширануи, откинув голову назад в попытках разглядеть небо и прищурившись. — Разве что узнать его адрес и вызвать ментов сегодня ночью.
Анко беззлобно хихикает:
— Смотри, не проколись, а то этот паренек убежит, вырастет в наемника и свернет тебе шею!
Они оба смеются, Митараши уходит на пару минут, чтобы выбить себе перерыв (просто вешает табличку, гласящую «
обеденная пауза»), и тащит Генму в ближайшую кофейню. Мужчина сомневается, что так можно во время работы, но эта девчонка нарушает правила всегда и везде, умело выходя сухой из воды. Именно поэтому к их возвращению никто не замечает, что они отлучались.
Потом, откланявшись и выплатив долг за кофе Анко, Генма уходит из центра, ощущая, как узел внутри немного расслабился. Остаток дня он проводит в зоомагазинах, успев проконсультироваться по поводу содержания кошки в доме. Естественно, если все получится, он должен будет потерпеть пару недель присутствие пушистого монстра в своем доме, поэтому лучше изучить неизвестность прежде, чем она нагрянет. Да и он сам, признаться, начал задумываться о том, что уж если партнеры у него долго не задерживаются, то хотя б котяра станет отдушиной. Завести или принять чужого - разницы нету.
Он приходит домой и страдает в квартире. Страдает, потому что сон не идет. Внутри будто туго сплели веревку, стягивающую ребра переживаниями, и в голову снова лезут ужасные мысли. А вдруг? А если? А может? Психотерапевт вроде, а сам себе помочь не в состоянии. Кино. Мужчина встает и тяжело вздыхает, не желая слышать болтовню телевидения или читать. Молча одевается, отмечая, что провалялся, пожирая сам себя изнутри, около трех часов. Ужасно. Хватает на перекус яблоко и кусок колбасы, чувствуя себя мазохистом, и покидает давящую на него пустоту квартиры.
***
Время ползет к восьми, а Генма уже просто бесцельно бродит по городу, разглядывая прилавки, окна магазинов и ресторанов, ничем не примечательных людей, проходящих мимо. Ему сказали, что время с шести до десяти отдали оператору из другой смены. Собственно, Яманаке, дочурке Иноичи, кажется? В любом случае, сейчас тусоваться в офисе не было смысла. Только мешаться будет.
Но ноги сами несут его назад, к зданию со стерильно-белыми стенами и красным знаком огня на огромной вывеске. «Коноха» поражала воображение размахом, и кто-то из знакомых Ширануи шутил, что внутри можно целую деревню спрятать. Ее окна светились, как сотни глаз, а в них видно было, как мелькают, словно зрачки в глазницах, люди внутри кабинетов и коридоров. Похожая на настоящий муравейник, больница-поликлиника кишит жизнью.
Навстречу мужчине вываливаются Какаши и Ирука, которые, не заметив его, утыкаются куда-то в темный уголок под подоконником первого этажа. Они путаются в собственных руках и ногах, не смея оторваться друг от друга и прячась уже на ощупь. Психотерапевт-оператор только закатывает глаза — ведут себя, как влюбленные подростки. Издевательство.
Впрочем, выскочившая за ними бабуля-гражданская с рулончиком из журнала, сжатым на манер оружия, всем своим видом кричала, что голубки уже успели чем-то провиниться и далеко от нее не уйдут. Генма только усмехнулся, но потом глянул на время, что показывали часы над главным входом: полдевятого. Сойдет.
— Йо! — Котетцу уже надевает на себя куртку, когда его приятель входит в помещение. — Не знаю, зачем ты так расщедрился и пришел раньше, но от души! Мы теперь с Изумо успеем на фильм!
— Я рад за вас. — Отрешенно кивает Ширануи, думая, что написать Камизуки о том, что он придет и сменит его пораньше, было странной идеей. Неужели он настолько над собой контроль потерял?
— Ты влюбился или что? — Изумо выглядывает из гардеробной с шарфом наперекосяк и позволяет своему приятелю с ворчанием приводить его в порядок, сам с любопытством глазея на Генму.
— С хера-ль? — Тактично. Зато лаконично.
— Да лицо просто такое, — Объясняет Камизуки, обводя рукой собственную образину. — На нем все написано. Переживаешь, все такое. Влюбился?
Генма не отвечает. Засовывает руки в карманы штанов и уходит к привычному глазу стеклянному офису, где еще досыпает свою смену Нара-младший. Молчит, смотрит на еще чистую маркерную доску, и думает, что ее пустота его пугает. Он видит в ней свое отражение и вспоминает, что не спал. И не ел толком. Перекус дома не в счет, это и не еда, если подумать. Но и кусок в горло не лезет, словно мысли «только бы вышло, только бы позвонил» стали реальной физической преградой.
— Не изводи себя, —
Спасибо, Какаши. У тебя по подбородку еще слюна течет.
— Все будет хорошо, —
Хорошо, Ирука-кун. Поправь хвостик и подтяни воротник.
— Поешь, ты совсем нехорошо выглядишь, —
Я не хочу, Куренай. Все в порядке.
— Успокойся, ты справишься, —
Я знаю, Анко. Я напишу, как все устаканится.
Ширануи усаживается за свой стол и роняет голову на руки. Он и вправду ужасно себя чувствует. Может быть, попробовать кроссворды порешать? Или что-нибудь нарисовать? Хотя он не умеет рисовать…
***
— Ширануи-сан. Ширануи-сан! — Его трясут за плечо все настойчивее и настойчивее. Генма с хриплым «
гм!» отрывает щеку от стола и жмурится — лампы резко бьют в глаза. Он уснул?
— Я спал? — Просипел еще не восстановившимся голосом оператор, протирая глаза и ощущая разбитость в теле.
— Немного… — Сакура склонилась над ним, с сожалением в глазах все еще не отпустив плечо. — Ино беспокоилась, поэтому я решила удостовериться.
— Ино?.. — Ах, да. Его замена на четыре часа. — Сколько я проспал?
— Ну… Сейчас около двух?
— Два часа и пять минут, — Сай пожал плечами, не прекращая улыбаться. Правда, кажется, в этот раз его улыбка просвечивала, и сквозь маску было видно переживание.
Генма громко чертыхнулся:
— Какого
хера меня никто не разбудил?! У меня же вахта!
— Митараши-сан сказала вас не трогать… — В апелляционном жесте подняла руки вверх Харуно.
— К хуям Анко! Он звонил?! — Получается слишком резко, и сам оператор уже жалеет об этом.
— Нет! — Хором отрапортовали дети, отпрянув от Ширануи на пару метров. Он с досадой почесал затылок и виновато потупился. Вот тебе и нервы, на ни в чем не повинных подростков наорал...
— Извините, ребят. Вызовы были? Много пропустил? Господи, я их даже не слышал… — Руки сами тянутся еще разок почесать глаза и с раздражением переместиться на переносицу.
Сакура понимающе улыбнулась уголками губ и кивнула, прикрыв глаза:
— Все в порядке, Ширануи-сан, мы с Саем все уладили. Вы, главное, еще поспите.
— Ну уж нет… — Прокряхтел старший, вылезая из кресла, и взял в руки маркер. — Партию в виселицу?
Но им не дали даже ответить — телефон зазвонил, прерывая дальнейшие идеи. Генма метнулся к аппарату, как ошпаренный, даже не присев. Так и замер. Стоя, поднял трубку, тяжело сглотнув:
— Слу-…
—
Адрес. — Ему даже не дали договорить. Без сомнения, этот голос он уже отличает от любого другого. Только теперь он звучит решительно и одновременно напугано, впопыхах.
— Прости?
—
Адрес вашего центра. — Отрывками пыхтит Хаяте, словно пытается справиться с тяжелой задачкой с занятыми руками. Слышится шорох ткани и мяуканье кота, прерываемое тихим «
тшш!».
Ширануи не думает, когда на автомате диктует адрес «Конохи», а потом вскидывает голову:
— Хаяте, что ты заду-…
И снова ему не дают договорить: короткие гудки льются из трубки обреченной струйкой. Телефон положили, и мужчина чувствует, как внутри него все обрывается. Что теперь делать? Где теперь искать, что это значило вообще?!
Он лихорадочно достает собственный мобильник, судорожно тычет пальцами в экран и уже чисто по памяти, на автомате набирает нужный номер. И Райдо, как бы ни был не рад ночным звонкам, слушает. Кивает, наверное, и ворчит что-то. На просьбу открыть этот сервер как можно скорее и отследить вызов реагирует почти болезненно — он не в офисе. Может приехать, конечно, но на вскрытие сайта понадобится еще пара часов. У Генмы их
нет.
Генма бросает трубку.
— Ширануи-сан! — Сакура не успевает даже схватить старшего коллегу за плечи, чтобы остановить — он сдергивает свою куртку со спинки кресла и чуть-ли не галопом выбегает из офиса. Мост? Нет, точно нет. Адрес спрашивали, значит, он идет сюда? Но откуда? А если его поймают? Этот ебучий Баки, будь он неладен!
— Генма?! — Шикаки не знает, что происходит, и его чуть-ли не по стенке размазывает, когда мужчина проносится мимо, прямо к выходу. Двери распахиваются под напором жесткого плеча, и глаза мечутся туда-сюда по пустой черной улице.
Где искать?
Никогда в жизни он так не нервничал, не переживал и не чувствовал такой сильной паники. Буквально каждый миллиметр его тела горел в агонии, а узел внутри завязался крепче, чем когда-либо. Беспомощность нахлынула с ужасающей волной тревоги — а если Баки найдет его раньше?! Что вообще этот глупый мальчишка решил устроить, почему ничего не сказал?! Ширануи хочет выть от отчаяния — что теперь делать?!
Он слепо ломанулся по проспекту вверх, лишь краем уха слыша приглушенные ритмом крови в ушах голоса коллег за спиной. Они что-то кричали. Просили остановиться? Кажется, кто-то даже побежал следом.
— Генма!
Задушенный крик пробивает пузырь паники.
Этот голос. Генма не мог ошибиться. Все внутри словно вздернуло в воздух невиданной силой. Он шарахнулся на звук бегущих шагов и разглядел только темно-зеленый свитер и старые серые джинсы — маленькое холодное тело с размаху врезалось в него, издав измученный жалкий мявк. Мужчина был уверен, что этот звук принадлежал коту. И первым его осознанным действием было обернуть руки вокруг человека перед собой, а уже потом наклониться и неверяще прошептать почти без голоса:
— Хаяте?
Человек в кругу рук затрясся и медленно осел на землю, утягивая за собой и Ширануи, который не смел, да и не мог разорвать объятия. Мир снова обрел краски, голоса, вспышки света, как-будто вынырнул из-под воды. Над ухом раздался цокот каблучков Сакуры, тяжелый топот прохожих и шум машин. А еще тихий плач. Генма все-таки осмелился и опустил взгляд на того, кого так крепко держал.
Перед ним и вправду был парнишка в зеленом свитере. Худощавый, в мешковатой одежке выглядящий смешно, со всклоченными черными волосами, которые почти доставали ему до плеч. Его била крупная дрожь. Из ворота свитера донеслось очередное недовольное шипение, и на свет тусклых уличных фонарей показалась серая мордашка с единственным огромным желтым глазом. Кот встряхнулся и фыркнул, всем видом показывая неодобрение по поводу происходящего.
Парень перестал всхлипывать, но не трястись, и поднял свое лицо к человеку напротив: осунувшиеся и острые черты словно подчеркивали болезненность, как и глубоко залегшие под нижние веки тени. Рассечена губа, на скуле виднеется синяк и пара мелких ссадин, но глаза… Живые, темно-карие, широко открытые и влажно блестящие. В них столько эмоций, что хочется задохнуться.
—
Ты настоящий… — Надломленным хриплым шепотом выдыхает, наконец, Хаяте, снова прижимаясь всем телом, и Ширануи, сидящий на холодном асфальте посреди промозглой улицы, чувствует, как огромный камень сваливается с плеч, а ледяной узел в груди развязывается со стремительной скоростью. Он прижимается к трясущемуся человеку в ответ, уже не сдерживая крупных слез.
Он настоящий.
