***
По дороге домой Чонгук ни разу не задумался о том, что же он делает. От него ничего не зависело. Где-то в дальнем уголке сознания кто-то – точнее, нормальный, разумный Чон Чонгук – говорил, что он повел себя как болван, что достаточно было вызвать полицию или «скорую», что поднимать раненого опасно, что он по-настоящему, серьезно обидел Соми, что ему придется спать на диване, что он испортил свой единственный дорогой костюм, что от незнакомца ужасно воняет… но Чон просто шел вперед, шаг за шагом, не обращая внимания, что руки болят и спину ломит и что прохожие странно на него косятся, – он просто шел. И вскоре добрался до своего дома, медленно поднялся по лестнице, оказался перед дверью квартиры – и только тогда сообразил, что забыл ключи на тумбочке в коридоре… Но парень вытянул свою грязную окровавленную руку – и дверь открылась. Никогда бы не подумал, что буду рад, если замок можно будет открыть без ключа , подумал Чонгук, внося человека в квартиру и закрывая дверь ногой. Он положил его на кровать. Рубашка Чона пропиталась кровью. Парень был в сознании: глаза закрыты, но веки подрагивали. Чон снял с него кожаную куртку и охнул, увидев длинный порез на левом предплечье. – Послушай, я сейчас вызову врача, – негромко сказал он. – Ты меня слышишь? Тот открыл глаза – невероятно красивые и испуганные. – Не надо, пожалуйста! Со мной все будет в порядке. Порез неглубокий. Мне бы только поспать… А врача не надо. – Но рука… – Завтра все будет в порядке… – еле слышно повторил он. – Э-э… ну ладно, – согласился тот. Тут в нем проснулся здравомыслящий Чонгук: – Послушай, можно хотя бы узнать?.. Но он уже спал. Чон достал из шкафа старый шарф с университетской символикой и туго перевязал рану. Не хотелось, чтобы тот истекал кровью у него на кровати и умер, прежде чем он успеет вызвать врача. Потом он вышел из спальни и бесшумно прикрыл дверь. Сел на диван перед телевизором и задумался, что же он натворил.***
Чонгук где-то глубоко под землей: в туннеле, а может, в канализационной трубе. Свет то и дело мигает, не рассеивая темноту, а словно подчеркивая ее. Он не один. Рядом идут какие-то люди, но во мраке лиц не разобрать. Они бегут по канализационной трубе, разбрызгивая во все стороны грязь и нечистоты. Капли воды срываются с потолка и медленно падают во тьму, поблескивая в тусклом свете. Он сворачивает за угол и видит зверя. Зверь огромный, едва помещается в трубе. Он пригнул к земле голову, напружинил щетинистое тело. Из пасти у него вырывается пар – в трубе холодно. «Похож на кабана», – думает Чон, но потом понимает, что это не так: кабаны гораздо мельче, а этот просто гигантский, как бык, как тигр, как автомобиль. Зверь глядит на Чонгука, ему некуда спешить, он вполне может подождать, пока человек поднимет копье. Чон чувствует, что сжимает копье, смотрит на руку, но это не его рука. Рука покрыта густыми черными волосами, а ногти грязные и длинные, как когти. И тут зверь нападает. Чон бросает в него копье – слишком поздно. Он чувствует, как зверь пронзает его своими острыми, как бритвы, клыками, как течет кровь, смешиваясь с грязью у него под ногами, как жизнь постепенно покидает его. Он понимает, что упал лицом в воду, которая становится почти бордовой от крови. Чонгук хочет закричать, проснуться, но не может даже вздохнуть. Он чувствует невыносимую боль… – Мучают кошмары? – спросил кто-то. Чонгук резко сел на диване, хватая ртом воздух. Шторы были по-прежнему задернуты, свет горел, работал телевизор, но сквозь щель между шторами пробивался тусклый серый свет, и Чон понял, что уже утро. Он отыскал пульт, на котором, как выяснилось, проспал всю ночь, и выключил телевизор. – Точно, – ответил он. – Кошмары. Чон протер глаза и с радостью убедился, что вчера снял хотя бы туфли и пиджак. Правда, остался в заскорузлой от крови рубашке. Незнакомец молчал. Он выглядел ужасно: грязный, окровавленный, бледный как полотно, очень худой и невыносимо красивый. И одет странно. Множество слоев потертого бархата и рваных кружев какого-то удивительного кроя. Словно он ограбил зал истории моды в музее Виктории и Альберта, нацепил все, что удалось украсть, и теперь разгуливает так по Сеулу. Волосы у него были волнистые, лицо аккуратное, так и манило к себе. Чон терпеть не мог тех, кто говорит очевидное, то, что просто невозможно не заметить, например, «Дождь пошел» или: «Глядите, у вас разорвался пакет, и все продукты упали в лужу», или: «Ой, вам, наверное, больно!». – А ты уже встал, – заметил Чон, всей душой в эту минуту ненавидя себя. – Чьи это владения? – спросил парень. – Хм… Чего? Он подозрительно огляделся. – Где я? – в Сеуле. Парень раздвинул шторы, щурясь и мигая от серого утреннего света, и выглянул наружу. Из окна Чонгука открывался самый обычный вид на одну из сеульских улиц. Удивленно распахнув глаза, юноша смотрел на машины, автобусы, газетный киоск, булочную, аптеку, винный магазин. – Я в верхнем Сеуле, – тихо проговорил он. – Ну да, в Сеуле, – отозвался Чон, подумав: «Что еще за верхний ?» – Ты вчера был в ужасном состоянии. И на плече у тебя рана. – Он замолчал, ожидая, что тот объяснит, что с ним произошло. Незнакомец взглянул на него, а потом снова принялся рассматривать автобусы и магазины. Чонгук продолжил: – Я, эээ… наткнулся на тебя на улице. Ты был весь в крови. – Не волнуйся, – серьезно ответил тот, – Кровь в основном не моя. Парень задернул шторы. И принялся разматывать шарф с запекшейся кровью, которым он ее перевязал. Осмотрев рану, он поморщился. – Надо сделать нормальную перевязку, – заявил он. – Поможешь? Чон растерянно посмотрел на нее. – Честно говоря, я не умею перевязывать раны, – пробормотал он. – Что ж, – отозвался тот, – если ты такой трус, скажи хотя бы, где взять бинт, и я сам все сделаю. Помоги только завязать концы, а то я сам не дотянусь. У тебя ведь есть бинт? Чонгук кивнул. – Конечно, – сказал он, – в аптечке. В ванной. Под раковиной. Потом Чон пошел в спальню и переоделся, мечтая о том, чтобы рубашка (его лучшая рубашка, подарок Соми, – о боже, она его просто убьет ) отстиралась.***
Розовая от крови вода напомнила Чонгуку странный сон, который ему однажды приснился, но он никак не мог вспомнить, что это был за сон. Выдернув пробку, он спустил грязную воду, наполнил раковину чистой и влил туда дезинфицирующий раствор. Резкий медицинский запах наполнил ванную и показался ему таким правильным, таким нужным, – словно запах мог излечить его от всего непонятного, что с ним произошло с тех пор, как он подобрал своего странного гостя. Незнакомец склонился над раковиной, и он стал лить ему на руку и плечо теплую воду. На самом деле Чон был вовсе не таким трусом, каким себя считал. Да, он не выносил вида крови: во время фильма ужасов или даже обычного сериала про больницу забивался в угол, закрывал лицо руками и бормотал: «Уже все? Скажите, когда можно смотреть». Но сейчас, когда кровь и боль были не на экране, все его страхи отступили, и он был готов помогать ему. Они вместе промыли рану, которая выглядела теперь не так ужасно, как накануне вечером, и перевязали ее бинтом, – паренёк держался изо всех сил и почти не морщился от боли. Чонгуку вдруг стало интересно, сколько ему лет и как он выглядит, если его отмыть, и почему он бездомный, и… – Как тебя зовут? – спросил незнакомец. – Чонгук. Чон Чонгук. Чон. Он медленно кивнул, словно стараясь запомнить его имя. Тут в дверь позвонили. Чон глянул на кровавые потеки в раковине, потом – на парня в лохмотьях и представил, как все это может выглядеть со стороны. – Вот черт! – вдруг воскликнул Чонгук, сообразив, кто к нему мог прийти. – Это наверняка Соми. Она меня убьет. Тревога! Тревога! – Побудь здесь, я сейчас, – сказал он гостю, закрыл за собой дверь в ванную и бросился в коридор. Открыв дверь, он облегченно вздохнул. Это не Соми. Это… Кто это такие? Мормоны? Свидетели Иеговы? Полиция? Кто их знает. В любом случае, их двое. Одеты в черные костюмы, не особенно чистые, слегка помятые, и даже Чон, который не слишком разбирался, как шьют одежду и как она должна сидеть, заметил, что костюмы скроены как-то странно. Словно лет двести назад их сшил портной, который ни разу не видел современного костюма и кроил с чьих-то слов. И силуэт, и отделка были какие-то странные. Лис и волк , невольно подумал Чон. Тот, что стоял впереди, действительно чем-то походил на лиса. Он был немного ниже Чонгука, с гладкими, лоснящимися волосами странного оранжевого цвета и бледной кожей. Когда дверь открылась, он широко улыбнулся, обнажив свои гнилые черные зубы, и сказал: – Доброго вам утра, сэр. Мы рады приветствовать вас в этот непередаваемо приятный и удивительный день. – Э-э. Здравствуйте, – отозвался Чонгук. – Мы проводим опрос на редкость деликатного свойства. Ходим от дома к дому, от двери к двери, чтобы добыть хотя бы крупицу драгоценной информации ради нашего благого дела. Позвольте войти? – Простите, но я сейчас не могу вас принять, – ответил Чонгук и спросил: – Вы из полиции? Второй незнакомец, похожий, как решил Чон, на волка, стоял немного позади, прижимая к груди пачку отксерокопированных листков. Это был крупный высокий мужчина с коротко стриженными черными с проседью волосами. Все это время он молчал – просто стоял и ждал. А теперь рассмеялся – басовито и гаденько, словно Чонгук смолол чушь. – Из полиции? Увы, нет, – сказал тот, что пониже. – К сожалению, мы не имеем счастья состоять в этой достойной организации. Конечно, профессия полицейского весьма привлекательна, и мы бы сочли за честь всячески служить уважаемому и почитаемому нами закону, однако госпожа Фортуна сдала нам несколько иные карты. Нет-нет, мы обычные люди. Позвольте представиться. Я – мистер Хван, а этот джентльмен – мой брат, мистер Джу. Они не были похожи на братьев. Чон вообще таких странных людей еще не встречал. – Ваш брат? – удивленно переспросил он. – Но тогда, наверное, у вас должны быть одинаковые фамилии? – Я потрясен до глубины души. Какой интеллект, мистер Джу! Какой острый ум! – Мистер Хван подался вперед, встал на цыпочки и заглянул Чонгуку в лицо. – Такой острый, что можно порезаться. Чон невольно отступил назад. – Можно войти? – спросил мистер Хван. – Что вам угодно? Мистер Хван изобразил скорбный вздох. – Мы ищем нашего малдшего, – объяснил он. – Сбившееся с пути дитя, упрямое и капризное, которое вот-вот разобьет сердце нашей несчастной матушки, безутешной вдовы. – Сбежал из дома, – тихо сказал мистер Джу и сунул Чонгуку под нос отксерокопированный листок. – Он немного… того, – добавил он, покрутив пальцем у виска. Чон посмотрел на листок. На нем было написано: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТОГО ПАРНЯ?» Под надписью красовалась черно-белая фотография того самого незнакомца, что сидел у Чонгука в ванной. Ниже он прочел: «ПРОПАЛ ПАРЕНЬ ПО ИМЕНИ ТЭХЁН. КУСАЕТСЯ И БРЫКАЕТСЯ. СБЕЖАЛ ИЗ ДОМА. СООБЩИТЕ, ЕСЛИ УВИДИТЕ. ОЧЕНЬ ХОТИМ ЕГО НАЙТИ. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕМ». И номер телефона. Чонгук еще раз посмотрел на фотографию. Да, это тот самый парень. – Нет, – сказал он. – К сожалению, я его не видел. Простите. Но мистер Джу его не слушал. Задрав голову, он тщательно принюхивался, словно почувствовал какой-то странный, неприятный запах. Чон хотел вернуть ему листок, но мистер Джу оттолкнул его и ринулся в квартиру, как волк, почуявший добычу. Чонгук бросился за ним: – Как вы смеете?! А ну-ка остановитесь! Вон отсюда! Нет, только не туда… Мистер Джу направился прямиком в ванную. Чон надеялся, что тот паренёк – Тэхён? – догадался запереть дверь. Оказалось, что нет, – мистер Джу толкнул дверь, и она тут же распахнулась. Он вошел в ванную, и Чонгук, как маленькая глупая собачонка, визгливо тявкающая на почтальона, последовал за ним. Ванная у Чона была небольшая. В ней помещались раковина, ванна, унитаз, на полочке стояло несколько бутылок шампуня, лежало мыло, на крючке висело полотенце. Пару минут назад, до прихода этих странных людей, над заляпанной кровью раковиной склонялся грязный, окровавленный юноша с аптечкой в руках. Однако теперь раковина и пол сияли чистотой. А самого парня не было. Выйдя из ванной, мистер Джу толкнул дверь в спальню. Зашел и огляделся. – Не знаю, почему вы решили, что можете вот так запросто врываться в чужую квартиру, – сказал Чон. – Но если сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову полицию. Тут мистер Джу, осматривавший гостиную, повернулся к Чонгуку, и тот снова ощутил себя той самой собачонкой, которая вдруг поняла, что тот, кого она неистово облаивает, никакой не почтальон, а огромное, пожирающее собак инопланетное чудовище из фильмов, которые никогда не смотрела Соми. Чон понял, что мистер Джу из тех, кому говорят: «Пожалуйста, не бейте меня!», и задумался, подействует ли на него такая просьба. Тут его приятель-лис сказал: – Мистер Джу! Что это на вас нашло? – И уже обращаясь к Чонгуку: – Видите ли, он очень тоскует по нашему несчастному братцу. Немедленно извинитесь перед джентльменом, мистер Джу. Мистер Джу кивнул и задумался. – Мне показалось, что мне нужно в туалет, – наконец сказал он. – Но я передумал. Простите. Мистер Хван двинулся к выходу, подталкивая мистера Джу. – Так вот, мы сейчас уйдем. Нижайше прошу простить моего брата за дурные манеры. Мы так переживаем за нашу бедную овдовевшую матушку и за младшего, который сейчас, в то время как мы с вами ведем любезную беседу, скитается по Сеулу, обездоленный, всеми покинутый, и некому о нем позаботиться, некому наставить его на путь истинный и вернуть в лоно семьи. Неудивительно, что мой братец, охваченный горем, совсем забыл, как следует себя вести в благородном обществе. Он неплохой малый, всегда готов прийти на выручку в трудную минуту. Не правда ли, мой крупный брат? Они уже вышли из квартиры и теперь стояли у порога. Мистер Джу молчал. Он был не похож на человека, охваченного горем. Хван повернулся к Чонгуку и снова улыбнулся лисьей улыбкой. – Сообщите нам, если увидите его, – сказал он. – До свидания, – отозвался Чон, закрыл дверь и повернул в замке ключ. А потом, впервые с тех пор, как здесь поселился, запер дверь на цепочку.***
– Я не толстый, – проворчал мистер Джу. Мистер Хван, перерезавший телефонный провод, как только Чонгук заявил, что вызовет полицию, вдруг задумался, тот ли это был провод, – он не очень хорошо разбирался в современных телекоммуникациях. – А я и не говорил, что ты толстый, – сказал он и взял у Джу ксерокопию. – Наплюй! Мистер Джу плюнул на оборот ксерокопии, и мистер Хван прижал листок к стене у двери Чонгука. Листок приклеился намертво. «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТОГО ЮНОШУ?» – Ты сказал «крупный». «Крупный» – значит «толстый». – А еще «крупный» значит «сильный», «крепкий», «мощный», «значительный», «выдающийся» и даже «важный», – заметил мистер Хван. – Ты ему веришь? Они спустились по лестнице. – Что я, идиот, что ли? – отозвался мистер Джу. – Я ее почуял.***
Чонгук немного постоял у входной двери. И только услышав, как хлопнула дверь внизу, отправился в ванную, но тут зазвонил телефон. Чон чуть не подпрыгнул от неожиданности, бросился к аппарату и снял трубку. – Алло! – сказал он. – Алло! Однако в трубке была тишина. Потом раздался тихий щелчок, и из динамика автоответчика, стоявшего рядом с телефоном, послышался голос Соми: «Чонгук! Это Соми. Жаль, что тебя нет дома, потому что больше я звонить не буду, к тому же мне бы очень хотелось сказать тебе все, что я думаю, лично, а не через автоответчик». Чон заметил, что провод, который вел к трубке, аккуратно перерезан почти у самого аппарата. Но все равно закричал: – Соми, я здесь! Подожди, не вешай трубку! «Чонгук, вчера вечером ты меня очень обидел, – продолжала Соми. – С меня хватит. Я разрываю помолвку. Не желаю тебя больше видеть и кольцо не верну. Надеюсь, ты и твой несчастный бомж сгорите в аду! Пока!» – Соми! – воскликнул Чон, словно надеясь, что если крикнет погромче, она его услышит. Автоответчик записал послание Соми, послышался еще один щелчок, и на аппарате замигала красная лампочка. – Плохие новости? – спросил чей-то голос. Он стоял у него за спиной в крошечной кухне. Рука у него была перевязана. Незнакомец вынул из коробки два пакетика чая и опустил их в кружки. Чайник уже вскипел. – Да, – ответил Чон. – Очень плохие. – Он подошел к нему и вручил листок «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТОГО ЮНОШУ?». – Это ведь ты? Паренёк поднял бровь. – Да, это моя фотография. – Значит, тебя зовут… Тэхён? Он покачал головой: – Нет, Чонгук-Чон Чонгук-Чон, меня зовут Дверь. Молока добавить? Сколько сахара? Чон окончательно растерялся. – Чонгук, – пробормотал он. – Просто Чонгук. Не надо сахара, – потом помолчал и сказал: – Слушай, я понимаю, что лезу не в свое дело, но все же – что с тобой случилось? Дверь разлил кипяток по кружкам. – Это тебя не касается, – спокойно ответил он. – Прости, я не хотел… – Нет, Чонгук, ты не понимаешь. Честное слово, тебе ни к чему это знать. Это не принесет тебе ничего хорошего. Ты и так сделал для меня слишком много. Выбросив чайные пакетики, он протянул Чонгуку кружку. Чон взял чай и вдруг заметил, что все еще держит в руке телефонную трубку. – Да ладно. Не мог же я тебя там бросить. – Мог, – отозвался Дверь. – Но не бросил. Прижавшись спиной к стене, он осторожно выглянул в окно. Чон подошел и тоже посмотрел на улицу. Мистер Хван и мистер Джу отошли от газетного киоска. На стекле красовался листок с надписью «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТОГО ЮНОШУ?». – Это действительно твои братья? – спросил Чон. – Чонгук, прошу, – устало ответил Дверь, – не мучай меня. Чон отхлебнул чая, пытаясь сделать вид, будто ничего особенного не произошло. – А где ты был? – спросил он. – Только что. – Здесь, – ответил Дверь. – Что ж, раз уж эти двое меня преследуют, придется позвать… – он запнулся. – Кого-нибудь, кто может помочь. Одному мне лучше отсюда не выходить. – А есть такой человек? Кому ты мог бы позвонить? Дверь взял телефон с обрезанным шнуром и покачал головой. – У моих друзей нет телефона, – сказал он и поставил такой одинокий и бесполезный теперь аппарат на стол. А потом хитро улыбнулся: – Крошки. – Что? – не понял Чонгук.***
Небольшое окошко в спальне выходило на крыши и водосточные трубы. Забравшись на кровать, Дверь дотянулся до него, открыл и насыпал на подоконник хлебных крошек. – Зачем ты это делаешь? – удивился Чонгук. – Я ничего не понимаю. – Ну разумеется, – кивнул Дверь. – Тихо! Послышалось хлопанье крыльев, и на подоконник сел сизый голубь с перьями, отливающими красным и зеленым. Он стал клевать крошки, и Дверь осторожно взял его в руки. Голубь с любопытством смотрел на него, но не вырывался. Они сели на кровать. Дверь попросил Чонгука подержать голубя, а сам прижал к его лапке записку и принялся приматывать ее ярко-синей резинкой, которой Чон перевязывал счета за электричество. Он не особенно любил голубей и совсем не умел их держать. – Зачем тебе это? – спросил Чон. – Голубь ведь не почтовый, а самый обыкновенный, из тех, что гадят на голову Нельсона. – Точно, – согласился Дверь. На щеке у него красовалась ссадина, грязные волосы были спутаны, хотя и не до такой степени, чтобы их уже невозможно было расчесать. А глаза… Чон вдруг понял, что не может сказать, какого они цвета. Не голубые и не зеленые, не карие и не серые, они напоминали огненный опал, мерцая голубыми, зелеными, красными и желтыми искорками, которые вспыхивали, гасли и тут же вспыхивали снова. Дверь забрал у Чонгука голубя, поднес его к лицу и заглянул птице в глаза. Склонив голову на бок, голубь уставился на него своими черными глазками-бусинками. – Значит так, – сказал Дверь и издал очень странный звук, похожий на голубиное воркование. – Значит так, Кррппллрр , ты должна отыскать Маркиза. Понятно? Птица заворковала в ответ. – Умница! Это очень важно, так что… Голубка прервала его громким, недовольным воркованием. – Прости, – сказал Дверь. – Ты и сама отлично знаешь, что делать. – Он поднес голубку к окну и выпустил на волю. Чон удивленно наблюдал за ним. – Надо же! Такое впечатление, будто она тебя поняла, – проговорил он, когда птица взметнулась в небо и скрылась за крышами. – Ну да, – отозвался Дверь. – Теперь придется подождать. Подойдя к книжному шкафу, Дверь взял с полки «Думай медленно, решай быстро!», – Чонгук и не знал, что у него есть эта книга, – и отправился в гостиную. Чон побрел за ним. Дверь уселся на диван и стал читать. – Это прозвище? – спросил он. – Что? – Дверь. – Нет. Меня так и зовут – Дверь. – Дверь? – Да, как то, что ты открываешь, чтобы куда-нибудь войти. – А… – Чтобы сказать хоть что-нибудь, Чонгук брякнул: – Что за имя такое – Дверь? Он поднял на него свои странного цвета глаза и ответил: – Мое имя, – и вернулся к чтению. Чонгук взял пульт и включил телевизор. Переключил канал – раз, другой, третий. Вздохнул. – А чего мы ждем? Дверь перевернул страницу и сказал, не отрываясь от книги: – Ответа. – Какого ответа? Дверь пожал плечами. – Ну ладно, – пробормотал Чон. Тут он вдруг заметил, что у паренька очень бледная кожа, – раньше это было сложно разглядеть под слоем грязи и засохшей крови. Интересно, он такой бледный, потому что чем-то болен? Или от потери крови? Или просто редко выходит на улицу? А может, у него малокровие? Может, он сидел в тюрьме? Хотя вряд ли, слишком уж он молоденький. А вдруг тот тип не соврал, и он действительно сумасшедший? – Скажи, когда те люди вошли… – Люди? – его опаловые глаза блеснули. – Хван и… ммм… Джон. – Джу, – Дверь на секунду задумался, потом кивнул: – Ну да, они похожи на людей. Две ноги, две руки, голова. – Так вот, – продолжил Чон. – Куда ты делся, когда они зашли в квартиру? Лизнув палец, Дверь перевернул страницу: – Я был здесь. – Но… – В его квартире просто невозможно спрятаться. А наружу тот точно не выходил. – Но… Послышался шорох, и из груды видеокассет под телевизором выскочил какой-то темный зверек, покрупнее мыши. – Господи! – воскликнул Чон и запустил в зверька пультом. Пульт ударился о видеокассеты и с громким стуком упал на пол. Зверек исчез. – Чонгук! – крикнул Дверь. – Не бойся, – сказал он. – Это всего лишь крыса. Дверь возмущенно посмотрел на него. – Разумеется, это всего лишь крыса. И ты ее, беднягу, сильно напугал. Дверь огляделся, потом тихо свистнул. – Эй! – позвал он и, отложив «Думай медленно, решай быстро!», опустился на колени. – Эй, где вы? Он снова сердито глянул на Чона. – Если ты ее покалечил… – с угрозой в голосе начал тот, а потом тихо и очень вежливо обратился к крысе: – Простите, он полный кретин. Вы где? – Я не кретин! – возмутился Чон. – Тссс, – шикнул Дверь. – Куда вы делись? Тут из-под дивана показался розовый носик. Через пару секунд зверек осторожно высунул голову и подозрительно оглядел черными глазками комнату. «Да, это точно не мышь, – подумал Чонгук. – Мыши гораздо мельче». – Здравствуйте! – радостно сказал Дверь. – С вами все в порядке? Он протянул руку. Зверек вскарабкался ему на ладонь, а потом пробежал по руке до локтя и там остановился. Дверь погладил его пальцем по пушистой шерстке. Это была темно-коричневая крыса с длинным розовым хвостом. К ее брюшку был привязан сложенный листок бумаги. – Это крыса, – сказал Чон, решив, что иногда говорить очевидное простительно. – Конечно, крыса. Ты не хочешь извиниться? – Что? – Извинись. Может, он не расслышал? Или сошел с ума? – Перед крысой?