Jin Ling's Most Important Word

Однажды Лань Сычжуй, Лань Цзинъи, Цзинь Лин и Оуян Цзычжэнь вместе с Лань Ванцзи и Вэй Усянем вернулись в Облачные Глубины после очередной ночной охоты, и Лань Сичэнь тут же почувствовал, как напряжение повисло в воздухе, тяжёлой пружиной сжимаясь где-то под потолком. – Итак, подведём итог. Вы утверждаете, что глава ордена Цзинь проклят и не сможет выговорить ни слова до тех пор, пока мы не отыщем то единственное слово, которое поможет снять это проклятье? – уточнил Лань Сичэнь после получаса достаточно сбивчивых и относительно невнятных рассказов о состоянии пресловутого главы Цзинь. Все синхронно закивали вместе с непривычно молчаливым Цзинь Лином, который, следует заметить, выглядел действительно обеспокоенным своим состоянием. Мальчик пробовал заговорить несколько раз, однако не смог произнести ни слова. – Я провёл некоторые исследования, Сичэнь-гэ, и убедился в том, что есть только один способ снять его, – уверенно объяснил Вэй Усянь, опуская на стол несколько свитков и книг, на страницах которых крылось подтверждение его словам. Лань Сичэнь сочувственно посмотрел на Цзинь Лина, которому предусмотрительно выдали кисть и бумагу, чтобы он мог поддержать разговор с ними. Затем Лань Сичэнь отметил про себя особенную бледность детей – они, очевидно, беспокоились за своего друга и – что куда важней – до безумия боялись того, с чем им непременно придётся столкнуться уже совсем скоро… – Вы уже сообщили своему дяде? – Лань Сичэнь решился, наконец, заговорить о слоне в комнате, который, кажется, оказывал на детей особенно ощутимое влияние – капли пота уже скатывались по их вискам. «Если я скажу ему, он разозлится. Я забыл сказать… ему. Ну, что я собираюсь на ночную охоту», – написал Цзинь Лин на своей бумаге, и Лань Сичэню оставалось лишь восхищаться безупречными линиями его каллиграфии – старания учителей и дяди, очевидно, оказались ненапрасными. Затем Лань Сичэнь легко вздохнул и прикрыл глаза. – Быть может, Цзян Чэн по-настоящему сломает тебе ноги в этот раз, – поддразнил Вэй Усянь Цзинь Лина, который тут же нахмурился и хмыкнул – несмотря на все старания скрыть свою нервозность ему не удавалось. Осознание того, что голос мальчика не пропал, что он просто временно не мог пользоваться словами, грело. – Давай попробуй сказать что-нибудь, – предложил Вэй Усянь. Вместе они могли бы попробовать найти то самое важное слово и решить проблему перед тем, как Цзян Чэн узнает о случившемся. Лань Цзинъи поднял руку, чтобы высказать предположение: – Ты ведь Цзинь, возможно, твоё самое важное слово – это «золото»? Или «деньги»? «Ты серьёзно?» – написал Цзинь Лин. – Ты Цзинь! – объяснил Лань Цзинъи так, будто этого могло быть достаточно для объяснения. Цзинь Лин закатил глаза и попробовал сказать эти слова, тем не менее голос так и не зазвучал. Мальчик показал язык Цзинъи, который закатил глаза. – Что ж, попробовать стоило. Следующим заговорил Оуян Цзычжэнь: – Может, попробуешь «Фея»? «Лучше, чем глупая идея Цзинъи», – написал Цзинь Лин. – Эй! Лань Сичэнь согласился, улыбаясь, – все знали, что Фея очень важна для мальчика. Цзинь Лин кивнул и попробовал позвать Фею по имени, однако с его губ не сорвалось ни звука. – Но Фея всё ещё хорошая девочка! – сказал Оуян Цзычжэнь, и все закивали головами, кроме Вэй Усяня, который вздрогнул от упоминания хорошей собаки. – Что насчёт слова «счастье»? – предложил Лань Сычжуй. Что ж, это могло сработать? Все вновь покивали головами с глубоким убеждением на лицах, а потому мальчик тут же попробовал коснуться этого слова. И снова зря. Все обернулись, когда заговорил Лань Ванцзи: – Суйхуа. – Ванцзи! Это прекрасное предположение! – улыбнулся Лань Сичэнь, и все сразу взглянули на меч, который мальчишка носил с собой всегда. Меч его отца. Суйхуа Цзинь Цзысюаня. Цзинь Лин попробовал, однако снова ничего не вышло. – Знаешь, говоря о Цзинь Цзысюане, – подчёркнуто задумчиво проговорил Вэй Усянь, и в его голосе блеснула издёвка, когда он ухмыльнулся. – Попробуй «павлин», – в тот же момент мужчина рассмеялся, подумав об отце Цзинь Лина, которого они дразнили, когда были подростками, мимолётно вспомнив, как они с Цзян Чэном называли Цзинь Цзысюаня павлином из-за его невыносимого характера и того «высокомерия», с которым он ходил тогда, как «павлин». Цзинь Лин нахмурился. – Ой, да ладно! Это могло бы сработать! Цзинь Цзысюань был тем ещё павлином! – настаивал Вэй Усянь, тыкая острым локтём Лань Ванцзи, который мог поддержать его по-своему, совсем незаметно для остальных. Цзинь Лин закатил глаза и решил развлечься, попробовав сказать это слово… – Па… Все охнули. – ЭТО ПОЧТИ СРАБОТАЛО! Цзинь Лин встряхнул головой и написал: «Я заставил себя. Теперь моё горло саднит». Вэй Усяню и остальным неожиданно стало не до смеха. – Хорошо. Что насчёт Пристани Лотоса? Ты ведь вырос там, да? – Цзинь Лин кивнул и попробовал проговорить «Пристань Лотоса», но это не сработало. – Юньмэн? Башня Карпа? Ланьлин? Цзинь Лин пробовал безрезультатно проговаривать каждое из предложенных – и не мог проронить ни звука. Он всё ещё не мог говорить. – Твои родители? – осторожно предложил Лань Сычжуй. Все знали о важности родителей для мальчика, видели, как он порой тосковал по ним. Цзинь Лин вздохнул. Отчего-то он не мог написать, что имена родителей были первыми словами, которые он попробовал произнести, узнав о природе проклятия. Цзинь Лин пытался выдавить из себя их имена, он тянулся к заветным звукам своим сердцем, своим разумом. Его душа звала их. Его родителей. Цзян Яньли. Цзинь Цзысюань. Он пробовал и имя Цзян Чэна, затем пытался произнести его вежливое имя, однако ничего не помогало. Проклятие никуда не делось. Цзинь Лин прикусил губу, и это было знаком того, что его обеспокоенность усиливалась. Самые худшие варианты развития событий проносились в его голове. Что, если они никогда не найдут правильного слова? Что, если он навсегда останется без голоса? Он не хотел этого. – Что насчёт твоей любимой еды? Курица? Лань Цзинъи нарушил неловкую тишину, и каждый про себя отблагодарил его. «Не все здесь как ты, Цзинъи», – написал он своему другу, закатывая глаза. – Мы можем попробовать! – настоял Цзинъи, пытаясь уберечь своего друга от чувства беспомощности. – Какая твоя любимая еда? Цзинь Лин понял мотивы Цзинъи и был ему почти благодарен, потому попытался сказать «семена лотоса», и в это мгновение кто-то резко ворвался в комнату. Громоподобное «Цзинь Лин» разорвало тишину комнаты. Все застыли на своих местах. Цзинь Лин знал этот голос… Он застыл на месте и лишь тихо моргал, поворачиваясь, чтобы увидеть своего дядю, Цзян Чэна, который стоял во всей красе, внимательно рассматривая своего племянника, скрестив руки. Ему даже не дали шанса заговорить (не то, чтобы он мог) – Цзян Чэн немедленно продолжил ругать его: – Лань Сичэнь послал мне бабочку, в которой говорилось, что тебя прокляли?! Взглядом Цзинь Лин тут же нашёл Лань Сичэня, который даже не смотрел на него – мужчина мягко рассматривал Цзян Чэна, и в его глазах мерцали искорки, – а когда он всё же заметил, что Цзинь Лин всматривался в него, то робко улыбнулся. «Неужели Цзэу-цзунь действительно хочет, чтобы мне сломали ноги? – подумал Цзинь Лин. – И когда это они стали обмениваться бабочками?» Цзян Чэн приехал в Облачные Глубины так быстро, как смог, стоило ему получить известия о состоянии племянника. – Что ты натворил, А-Лин? Я говорил тебе, чтобы ты сообщал мне, когда собираешься на ночную охоту! – Цзян Чэн приблизился к нему и осмотрел его, взгляд аметистовых глаз тщательно скользил по телу мальчика в поисках ран или увечий. Цзинь Лин не мог перебить его, а Цзян Чэн тем временем продолжал выговаривать ему. – Лань Сичэнь сказал, что ты не можешь говорить. И это достойное наказание. Теперь нам нужно найти способ… – ЦЗЮЦЗЮ! – вскрикнул Цзинь Лин. Все посмотрели на Цзинь Лина, голос которого прозвучал так громко, что все Облачные глубины, кажется, услышали его, и каждый подумал про себя, что старейшины Лань и Лань Цижэнь в тот момент – в какой бы из частей Облачных Глубин ни находились – в унисон проговорили отчётливо знакомое «В Облачных Глубинах запрещено кричать» вслух. Но Цзинь Лину было не до них – мальчик усмехнулся своему дяде и, встав, чтобы поравняться с дядей, топнул ногой. – Цзюцзю, ты не можешь перестать ворчать. Поэтому я не хотел, чтобы ты знал. Ты такой мнительный! – О? Значит, я мнительный? Если меня нет рядом, с тобой обязательно что-нибудь случается, и теперь ты не можешь… – Цзюцзю! Ты можешь успокоиться? – Цзинь Лин закатил глаза, скрестив руки на груди. – Откуда взялось это неуважение? Теперь ты перебиваешь меня? Своего цзюцзю?! – Цзян Чэн пристально смотрел на него, так же скрестив руки на груди. – Что ж, ЦЗЮЦЗЮ! Я проклят и не смогу говорить, пока не найду своего самого важного слова! – объяснил Цзинь Лин, не отступая от своего дяди и не опуская глаз. Цзян Чэн и Цзинь Лин обращали внимание только друг на друга, у обоих были скрещены руки, у обоих было хмурое выражение лица, глаза обоих сверкали. Они выглядели как близнецы. Цзян Чэн прищурился, глядя на племянника, и внимательно слушал его рассказ о проклятии. – И? Что это? Какое для тебя самое важное слово? – Я не знаю, я всё ещё не могу говорить, цзюцзю. – Цзинь Лин посмотрел на остальных, которые ошеломлённо таращились на них: Лань Цзинъи открыл рот, Оуян Цзычжэнь никак не мог проморгаться, а Лань Сычжуй смутился. – Итак, какие слова ты пробовал? Ты уже пытался позвать Фею? – Цзян Чэн сел рядом со своим племянником. – Ага, и это не сработало, цзюцзю. Нам нужно ещё подумать, – неуверенно проговорил Цзинь Лин, сильно задумался и сел вновь, коснувшись пальцем подбородка. И дядя, и племянник выглядели очень серьёзными, тщательно обдумывая следующий шаг. Они погрузились в собственные мысли. В другой стороны комнаты прозвучало неуверенное «Может, стоит сказать им?» Оуяна Цзычжэня, который в конце концов пришёл в себя и шумно шептал это улыбающемуся Лань Сычжую, пытающемуся удержать громкие смешки. Лань Цзинъи хихикал вместе с Вэй Усянем, который прятался за Лань Ванцзи всё это время; а последний лишь вскинул брови, наблюдая за поведением дяди и племянника. Лань Сичэнь был в восторге: его глаза светились весельем, он хихикал, прикрывшись рукавом. Цепкий взгляд его глаз не упускал движений Цзян Чэна, который немного выпятил губу – это была его привычка, которую Лань Сичэнь приметил совсем недавно; она проявлялась тогда, когда глава ордена был особенно глубоко в своих мыслях. – Что насчёт Цзыдяня? – Цзюцзю, ты серьёзно? – Семена лотоса? – Цзюцзю, я уже пробовал сказать это. – Золото? – Цзюцзю, ты что, Цзинъи? – Павлин? – Цзюцзю, ты хотя бы пытаешься? – Что за херня с этим проклятием? Почему ничего не работает? Сходи одолжи пару свитков для чтения у учителя Лань. Возможно, одно из слов оттуда сработает! – Цзюцзю! Дядя и племянник препирались, перебрасывались словами, кричали и хмурились, будто вовсе позабыв, что в комнате они были не одни. – Сёнчжан… – Не сейчас, Ванцзи. Лань Ванцзи начинал беспокоиться за состояние своего мужа, потому что Вэй Усяню было всё сложней удерживать свой смех в себе, всё это время тот продолжал шлёпать его по спине, одной рукой затыкая себе рот. Лицо Цзинъи постепенно становилось всё более фиолетовым – в тон одеждам Цзян Чэна, – когда он из последних сил старался сдержать смешки, отчаянно рвущиеся наружу. – Ты мог бы попытаться проговорить все четыре тысячи правил Гусу Лань? Может, заветное слово отыщется там? – предложил Цзян Чэн. – Цзюцзю! Вэй Усянь не мог больше сдерживаться – он взорвался звонким смехом, слёзы потекли по его щекам, он держался за свой живот, когда лёг на бамбуковую циновку, ногами пиная своего мужа, неизменно смотревшего на него с глубокой любовью. Цзинь Лин и Цзян Чэн внимательно посмотрели на него, скрещивая руки на груди. – Что с тобой не так? – сказали они хором. – О, я больше не могу смотреть на это, – задыхаясь, смеялся Вэй Усянь, стуча по полу. Лань Сичэнь улыбнулся и встряхнул головой после слов Вэй Усяня, чтобы затем обратиться к Цзян Чэну, который был буквально в секундах от того, чтобы постучать по своему брату вместо пола. – Ваньинь. Ты говорил с Цзинь Лином. Цзян Чэн вскинул бровь. – Ну да, и? Он сказал мне, что был проклят и не может гово…– Осознание расцвело в чертах лица Цзян Чэна, когда Лань Сичэнь хихикнул над ним. – ЧТО ЗА ХЕРНЯ, А-ЛИН? – он повернулся к своему племяннику, который, кажется, думал точно так же, как и он. – О. Цзинь Лин и сам не заметил, что уже говорил – он так привык препираться и общаться со своим дядей, что это вросло в подкорку его сознания и ощущалось чем-то совсем нормальным; и он позабыл о проклятии. Он вырос с голосом своего дяди. Цзян Чэн вздохнул, сжав переносицу. Он не мог поверить в то, что не заметил чего-то настолько очевидного. Неудивительно, что Вэй Усянь прямо сейчас умирал от смеха, да даже этот негодник Лань Цзинъи пытался не засмеяться вслух и лишь не слишком тихо фыркал. Он посмотрел на Вэй Усяня, которому до его гневных взглядов дела никакого не было. – Заткнись, Вэй Усянь! – Цзян Чэн, как ты мог не заметить? – ответил его брат, хихикая. – Надеюсь, ты подавишься слюной, – прикрикнул Цзян Чэн, а затем посмотрел на своего глупого глубоко покрасневшего племянника, который внимательно рассматривал своих друзей. Цзинь Лин дулся на них. – Ты такой проблемный негодник. Цзинь Лин хмыкнул. – Ты такой мнительный, цзюцзю. – Я ухожу. – Цзян Чэн развернулся, и его пурпурные одежды взмыли в воздухе. Твёрдым шагом он шёл к выходу из комнаты, не сказав ничего больше. Цзинь Лин показал язык своим друзьям, которые откровенно ухмылялись и смеялись над ним, и побежал за своим дядей. – Цзюцзю! Подожди меня! – закричал он, больше не беспокоясь о правилах Облачных Глубин. – Цзюцзю!  

***

  Лань Сичэнь провожал нежным взглядом уходящих Цзян Чэна и Цзинь Лина, наблюдал за тем, как мальчик догнал своего дядю и осторожно взял того за руку, когда они собирались возвращаться в Пристань Лотоса. – В итоге «цзюцзю» оказалось самым важным для Цзинь Лина словом, – задумчиво пробормотал Лань Сычжуй. Он был рад тому, что его другу удалось снять проклятие. – Ну, глава ордена Цзян вырастил его, – ответил Оуян Цзычжэнь. Он вырос в Юньмэне и всегда знал, как сильно Цзян Чэн любил Цзинь Лина и какими глазами Цзинь Лин смотрел на своего дядю. Лань Сичэнь незаметно улыбнулся своим мыслям. Конечно, самое важное слово для Цзинь Лина должно было быть о Цзян Чэне. Его любимом цзюцзю. Его память вдруг вернула ему образ из прошлого, и он отчётливо увидел перед собой тот день в Башне Карпа, когда маленький наследник Ланьлин Цзинь произнёс свои первые слова. Все думали, что они будут касаться его родителей или что это будет что-то бессвязное и случайное, однако в то мгновение, когда малыш Цзинь Лин заговорил, самый непоколебимый человек из всех, что они знали, вдруг уронил свою броню. – Цзюцзю. В тот день Лань Сичэнь увидел прекраснейшую улыбку из всех, что ему когда-либо доводилось видеть, – Цзян Чэн ослепительно улыбался своему племяннику.