Let me touch your heart

Казутора знает, что он в порядке. Он знает, что его больше не тянет выпустить наружу любой съеденный кусок; Он знает, что перестал просыпаться по несколько раз за ночь, терзаемый бесчисленными кошмарами; Знает, что его руки уже не трясутся, как при какой-то болезни. Казуторе едва исполнилось 26, и всё это он прекрасно знает. Ещё Казутора знает, что он влюблен в Чифую. Будто какая-то константа, или что-то заложенное на подсознательном, инстинктивном уровне: не влюбиться в Мацуно для него было абсолютно невозможным. А ещё Казутора знает, что делать вид, что он в порядке, глупая затея. Он знает это, но продолжает криво улыбаться, когда Чифую берет его за руку, а вместо описываемого в книжках тепла кожу пробирает озноб и ужас. Казутора знает, что с ним что-то не так. И несмотря на это, нагрузить своего парня очередной проблемой - последнее, что ему хочется сделать. Поэтому Ханемия пытается справиться сам. Пытается, пока ком тревоги от чужих рук, касающихся его, не накрывает с головой. Тора определенно не привык чувствовать тепло и заботу. Он больше не знал, как реагировать на все то, что зовется проявлениями любви. Они с Чифую встречались уже два месяца. За два месяца Ханемия ни разу не дал к себе прикоснуться. Между ними всегда держится расстояние не меньше полу метра, а Казутора до сих пор выдумывает отговорки, по которым не может спать с Мацуно на одной кровати и предпочитает жить в небольшой соседней комнате. И Чифую ждет. Он дает необходимое ему время. Он понимает, что Казуторе сложно, что ему непривычно, некомфортно, возможно даже страшно. Поэтому не давит и не принуждает. Ждет, пока тот сам будет готов пойти на встречу. И так проходит два месяца. Мацуно тоже человек. И он устает. Он хочет держать его за руку, хочет целовать снова и снова, хочет аккуратно провести подушечкой пальцев по его щеке. Он хочет прижимать его к себе во время сна, хочет держать его лицо в своих руках, хочет обнимать его со спины в конце тяжелого дня. Он хочет касаться того человека, которого он любит больше всего на этой земле. Но Казутора так и продолжает сбегать. Казутора не идиот. Он все понимает. И он тоже хочет дать Чифую все то, что сам от него получает. Но преступить через себя оказывается куда тяжелее, чем Ханемия когда-либо мог себе представить. С началом третьего месяца, Казутора делает шаг, к которому оказывается не готов. Они сидят на диване в гостиной. Между ними привычные пятьдесят сантиметров, в телевизоре показывают старую черно-белую комедию. Мацуно внимательно смотрит на экран, пока Казутора нервно перебирает пальцы, хрустит костяшками, поглядывает на сидящего рядом Чифую. В квартире тихо, на дворе поздний вечер. В такой обстановке каждое движение слышится особенно четко. Ханемия в последний раз бросает взгляд на свои руки, перед тем как привлечь к себе внимание. - Чифую. Мацуно поднимает свой взгляд на Казутору, пока тот начинает заметно паниковать: теряться в словах, запинаться, бубнить что-то под нос. И Чифую это видит. Он это видит, поэтому придвигается чуть ближе и улыбается, тепло и уютно, давая понять, что все хорошо. Что он здесь. Что он готов выслушать все, что Ханемия хочет ему сказать. Между ними тридцать сантиметров. - Я знаю, что выгляжу как полный дурак, но... если ты хочешь, ты можешь меня касаться, знаешь, брать за руки, целовать и все такое..., - последние слова он уже почти мямлит, глубоко дыша, пытаясь справиться с накатившей тревогой. Между ними десять сантиметров. - Хорошо, - Мацуно улыбается, - всегда хотелось тебя поцеловать. И Чифую целует. Очень аккуратно, очень нежно. Это даже не поцелуй, просто секундное соприкосновение. Легкое и короткое. Но сердце Казуторы стучит до ужаса быстро, а уши заметно краснеют. И дело не в легком смущении. Это паника. Казутору будто душат. Он задыхается. Петля, что до этого делала несколько оборотов, медленно затягивается вокруг его шеи. "Всегда хотелось тебя поцеловать". В голове проносится чужой голос. От воспоминаний о нем начинает заметно подташнивать. Вокруг все плывет, а обеспокоенное лицо Чифую перед глазами сменяется на знакомый образ, который Казуторе всем сердцем хотелось бы забыть. "Развлечемся с тобой сегодня, малыш Казутора?" Сумасшедшая ухмылка, длинные свисающие серьги, татуировки на руках. Ханемия ощущает себя противным и грязным, самым отвратительным, когда вспоминает руки Ханмы, что исследовали его тело во всех доступных местах. Казутора ненавидел себя. Он слаб и беспомощен. Он чувствовал себя побитым котенком, которому было некуда идти, так что он снова и снова возвращался к издевавшемуся над ним хозяину. "Чего дергаешься от каждого прикосновения, я не делаю тебе больно, когда ты ведешь себя как паинька" Язык Ханмы проходит по плечу в сторону шеи и поднимается выше, оставляет влажную дорожку до самого уха. Кожу неприятно жжет. Каждая отметина и касание отпечатываются будто тяжелым шрамом. Пятно, которое не выводится даже спустя почти одиннадцать лет. Казутора был лишь подростком. Казутора плачет. Казутора пытается что-то сказать, но задыхается в панике. Казутора думает, что сейчас сойдет с ума. Чифую видит его состояние и он не знает, что ему делать. Он зовет Казутору по имени, пытаясь привести его в чувство. Но тот уже не слышит. Чифую боится, что еще одно касание сделает ситуацию только хуже. Приступ неконтролируемой паники длился около десяти минут. Казутора успокаивается, пытаясь восстановить дыхание. Он дышит глубоко, стирает слезы с щек и поднимает взгляд на Чифую. Мацуно сидит прямо напротив. Глаза широко открыты, почти слезятся. Казутора уверен, что напугал его до смерти. Он шепчет тихое "прости". Казутора действительно оказался не готов.