Слепые доводы

Скарамучча давно забыл, что значит не напрягаться. Казуха уходил куда-то каждый божий день. В будние дни, даже если он уставал после работы, в выходные, когда у Скарамуччи в планах было целый день лежать в кровати, посылать нахуй всех, кому от него что-то было надо, и обнимать-обнимать-обнимать Казуху, лежащего рядом с ним — правда, эти планы редко исполнялись,  по праздникам — причём, как говорил Казуха, по праздникам ему почему-то особенно важно идти туда. И «туда» — это примерно всё, что знал Скарамучча о месте, где ежедневно по нескольку часов шатается Казуха. Он где-то там с каким-то другом. И ладно, если Скарамучча этого друга хотя бы знал, но Казуха не то что не знакомил их, а даже чужого имени при Скарамучче не называл. И тем более ладно, если бы это продолжалось какой-то небольшой промежуток времени, но нет. Казуха стабильно каждый день уходил куда-то из дома на протяжении нескольких месяцев их совместной жизни. Несколько месяцев. Скарамучча как-то раз задумался об этом и прикинул, что как минимум пару суток, которые Казуха провёл чёрт знает где, он мог провести с ним, но потратил их на что-то другое. «Кажется, у него есть любовник», — сказал как-то раз Тарталья, доливая вино в их бокалы, когда они вместе собрались «культурно выпить», и Скарамучча выпалил все свои переживания, не сдержавшись. «Долбоеб», — ответил Скарамучча, отняв у своего криворукого сводного брата бутылку и продолжив разливать вино самостоятельно. Тарталья тихо рассмеялся. «Не может быть такого». «А по-моему всё только так быть и может. Семьи у него, насколько я помню, нет», — Тарталья сделал на этом паузу, словно спрашивая, не ошибается ли он. Скарамучча всё понял и кивнул. «Кроме Итэра, кажется, знакомых у него тоже нет. Будь он на самом деле с другом — давно бы вас познакомил». «Казуха бы не стал изменять», — поморщился и отвернулся Скарамучча. Конечно, такой вариант мог сидеть в голове Скарамуччи, но тот сразу же пресекал подобные мысли, потому что такое поведение просто не в стиле его Казухи. «Наверное, я слишком много выпил. Я не могу дать тебе совет. Раз так, то он, в конце концов, просто не хочет вас знакомить. У него тоже есть личная жизнь, пойми», — пожал плечами Тарталья, вздохнув и подперев голову ладонью. «Но если хочешь, могу рассказать, что у нас с Чжун Ли новенького». «Ага, мне вообще насрать, что у вас там», — Скарамучча сделал ещё один глоток вина и прикрыл глаза. В его голове снова всплыла мысль о том, какой же он — друг Казухи, и захотелось удариться о стол, за которым он сидел. Личная жизнь. Разумеется, она может быть у Казухи, нет, она у него должна быть, и Скарамучча вовсе не против. Просто ему до жути хочется познакомиться с этим «замечательным» другом, хотя, скорее, сразу познакомить свой кулак с его лицом, потому что Скарамучча безумно устал видеть, как с этих самых прогулок Казуха из раза в раз возвращается в слезах. Их отношениям со стороны завидовали абсолютно все, они, очевидно, сближались всё сильнее, ведь после того, как съехались, стали вместе делать работу по дому, вместе отдыхали, ходили гулять в парк, но лишь одна тема всегда оставалась закрытой — друг. Казуха просто молчал, отворачиваясь, чтобы Скарамучча не видел его глаз. И если Скарамучча ещё какое-то время сдерживался, чтобы не прижать Казуху к стене и не заставить всё рассказать, то со временем контролировать себя становилось всё сложнее и сложнее. Да и будь на месте Казухи кто-то другой — уже давно бы выпалил признание под долгими пытками и расспросами. Но Казуха особенный. На него давить не позволяло что-то, что Тарталья назвал совестью. Но та же самая совесть и так мучала Скарамуччу, который понимал, что его парня каждый день доводит до слёз какой-то мудак, а он ничего не предпринимает. Лишь в самом начале ясно дал понять, что с любыми проблемами Казуха может к нему обратиться. Слава богу, что Каэдэхару хотя бы не трогают — синяков Скарамучча пока не видел, иначе давно бы просто выследил, с кем и куда Казуха ходит, хотя раньше черты сталкерства за собой не замечал. Они жили так ещё какое-то время, но скрытность и эта таинственность Казухи напрягала, ведь планы у Скарамуччи, между прочим, были вполне серьёзными. И Скарамучча помнил, что сегодня их годовщина — два года со знакомства. Ну, точнее, помнил Тарталья, а Скарамучча решил воспользоваться тем, что ему напомнили об этом, поэтому он проснулся с мыслью, что сегодня Казуха точно без него никуда не пойдёт, раз есть такой замечательный повод навязываться. В голове были мысли о том, что Казуху заставляют ходить на эти встречи, хоть и плакать он, кажется, в последнее время стал меньше, судя по его глазам. Казуха выглядел всё менее зажатым, хотя, казалось бы, если над ним вечно издеваются, то он должен был стать, скорее, апатичным и привыкшим к этому. Возможно, Скарамучча в чём-то сильно ошибался, но сам этого допустить не мог. Раз он думал так, то всё именно так и должно было быть, ведь «никаким заблуждениям его мысли не подлежат». Скарамучча оторвал взгляд от окна, за которым светило солнце, но дул сильный холодный ветер, нагибающий деревья, и повертелся на кровати. Его лицо оказалось прямо напротив лица спящего Казухи, и он чувствовал, как чужое дыхание доходит до него. Казуха во сне пробубнил что-то про вкусный чай и поблагодарил кого-то за шоколадные вафли, и Скарамучче это показалось одновременно милым и очень нелепым, поэтому он протянул руку к волосам Казухи и стал смеяться, поглаживая его по голове. Послышалось сонное мычание Казухи, и тот вскоре разлепил глаза, проснувшись от смеха и касаний Скарамуччи. — Поздравляю, ты не захлебнулся чаем во сне, — услышал он сразу, потянувшись, а после уткнулся носом в чужую шею. — Тебе тоже доброе утро, Скар. Казуха почувствовал, как его обняли, запустив руки под футболку, и поцеловали в висок. Спать уже не сильно хотелось, поэтому он ответил, осыпав касаниями губ щёки и шею своего партнёра. — Скар, уже сегодня наша годовщина… и я бы хотел поблагодарить тебя за то, что ты есть. Я уже не могу представить, каково это — засыпать и просыпаться в пустой кровати- — Боже, как всегда много тарахтишь, — Скарамучча перебил его так, словно ему было неинтересно слушать эту речь дальше, но на деле он отвёл взгляд и попытался скрыть от Казухи свои покрасневшие щёки. Его так легко смутили. — Извини, да, я снова много говорю. — Не-не, можешь не затыкаться. Казуха ещё раз поцеловал его, а после собрался вставать с кровати и идти в ванную. Скарамучча схватил его за запястье, ещё не намереваясь никуда отпускать. — Скар, пусти, я быстро. — Погоди ты, надо же сначала еду нам заказать. Раз сегодня праздник, будем целый день лежать в кровати и смотреть в зомбоящик. — Ох, хорошо, ты прав. Предлагаешь заказать пиццу? — Можно и её, что хочешь. Заплачу с карточки Чайльда. — Не стои- — Я шучу. — Хорошо. Тогда давай закажем пиццу, я приму душ, а затем до вечера мы будем лежать в кровати, как ты и сказал. — До вечера? — Да, я бы хотел ещё немного прогуляться с другом… «Началось», — подумал Скарамучча, и внутри он уже начал закипать. — Я тебя не отпущу. — Не отпустишь?.. То есть? — В коромысле, — не в тему ответил Скарамучча, — так и скажи своему другу. — Я… — Казуха запнулся, обдумывая что-то в своей голове, — вообще-то я думал над тем, чтобы позвать тебя с собой. Я давно хотел вас познакомить, если ты не возражаешь, но никак не мог решиться. Скарамучча, мягко говоря, удивился. Всё пошло даже лучше, чем он предполагал, и он, разумеется, с удовольствием согласился идти гулять вместе с Казухой. Они все-таки заказали пиццу и включили на телевизоре «Гадкий Я», решив до вечера устроить марафон по просмотру всей трилогии этого мультфильма. Казуха лежал у Скарамуччи на плече, внимательно наблюдая за происходящим на экране, а тот параллельно ещё и переписывался с Тартальей, хотя, судя по его выражению лица и нервной печати, в очередной раз раздражался из-за него, ведь «нет, Тарталья, выбирай подарок на Новый год сам, так как я понятия не имею, что может нравиться всяким дедам». И Скарамучча, конечно, обнимал Казуху, потому что не обнимать такое чудо, ластящееся к его рукам, просто невозможно, как думал он, и было так приятно на душе от осознания, что это самое чудо ещё два года назад досталось ему. Только вот какой-то идиот об этом, судя по всему, не знал, ибо решил, что регулярно доводить Казуху — отличная идея, словно Скарамучча не сможет ему за это лицо размазать. Ещё как сможет. И вечером, когда Казуха сказал, что уже можно одеваться, Скарамучча в предвкушении собрался за минуту и ждал парня в коридоре. Казуха сказал, что идти недалеко, и Скарамучча кивнул, взяв его за руку. Они шли по узким маленьким улицам, близким к окраине города, которые до этого Скарамучча никогда не обходил, и чем дальше они заходили, тем более странная атмосфера была кругом — всё какое-то серое, заброшенное, гнетущее. Ещё и погода менялась очень некстати, ведь солнце стали закрывать крупные тучи, подгоняемые сильным ветром. Скарамучча стал понимать, что происходит на самом деле, только когда они подошли к огромной железной калитке, на которой висела небольшая железная табличка с выцарапанной надписью. «Кладбище». Того, что Казуха ходил на встречи с покойником, Скарамучча и представить не мог. Но сейчас всё казалось настолько очевидным с самого начала, что ему хотелось хорошенько ударить себя чем-нибудь по голове за всё, о чём он думал ранее. Казуха опустил голову, но шёл довольно уверенно и вёл за собой Скарамуччу, совсем не глядя по сторонам. Он знал наизусть, как пройти к нужному месту. И Скарамучча понял, что они там, когда оказались у небольшой могилы, окруженной низким железным заборчиком, который местами облез. Под каменной плитой с написанными лишь именем и датой лежали цветы. Земля была идеальной — совершенно не заросшей, в отличие от многих могил вокруг, но оно и неудивительно. Сюда явно кто-то приходит очень часто. Казуха сел на маленькую деревянную лавочку и усадил Скарамуччу вместе с собой. Ещё день назад Скарамучча мог составить целый список того, что собирался сделать с этим другом Казухи и что ему сказать, но сейчас они были здесь все вместе, втроём, и он не мог подобрать ни слова. Скарамучча был уверен, что ударит его, будь он хоть самим сыном президента. Только вот этот друг Казухи оказался совершенно обычным парнем, а бить его Скарамучча почему-то не стал. — Собственно, вот, — начал говорить Казуха, не поднимая взгляда, и улыбнулся, крепче сжав руку Скарамуччи, — Томо, я обещал, что познакомлю вас, и этот день наконец-то настал. Это Скарамучча. Скарамучча слушал, чувствуя, как быстро заколотилось его сердце. Свободную ладонь он положил на ногу Казухи, молча его поддерживая. — Я уже говорил, что он замечательный, и я его сильно люблю. Я, конечно, знаю, что ты хотел бы познакомиться с ним гораздо раньше, но я уверен, что ты не сердишься. Ещё у меня немного болит голова, так как мы практически целый день пролежали в кровати. Не то чтобы годовщина — особенный праздник, который стоит отмечать, но в целом мы не делали ничего особенного, так что я не вижу никаких проблем… ох, извините, я снова начинаю много говорить. Казуха вздохнул и положил голову на плечо Скарамуччи, который в это время, кажется, даже не дышал. — Знаете, хотя вы оба кое в чём похожи. Вы постоянно говорите, что любите слушать мои долгие монологи, и я за это очень благодарен. Правда, сейчас, наверное, даже мне нечего сказать, — Казуха сделал небольшую паузу, потянувшись, — кроме того, что вы оба для меня очень важны, конечно. У Скарамуччи в горле стоял ком. Просидев в тишине после этого какое-то время, он почувствовал мелкую дрожь лежащего у него на плече Казухи, и понял, что тот не плакал, но был к этому близок. Скарамучча среагировал быстро, взяв ладони Казухи в свои и погладив их. Обернувшись на каменную плиту, он решился заговорить. — Пусть твой друг знает, — Скарамучча несколько секунд пилил взглядом выгравированное имя, которые, кажется, запомнит на всю жизнь, а затем посмотрел Казухе прямо в глаза, — что ты в надёжных руках. Я о тебе позабочусь, хорошо? Он притянул его к себе, сжав в сильных объятиях. Казуха заметно расслабился, а дрожь и желание расплакаться от него отступили. — Я люблю тебя, — ответил Казуха, слабо улыбнувшись, — и я думаю, что он тебе благодарен.