Heal me.

Арсений не злится на Антона, в самом деле. А лишь переживает за общее состояние, от которого на операциях зависит очень многое, и если из-за усталости мужчина начнёт «зависать», то промедление может стоить кому-то жизни. Ещё Арсений Сергеевич испытывает раздражение: какого чёрта эксплуатируют ЕГО врача в чужих целях? Шастун закреплён за отделением Попова, и пока этого никто не отменял. А у Владимира и своих специалистов достаточно. Вспомнив о таких бессовестных поступках коллеги, шатен снова фырчит в раздражении. Оставляет кружку на тумбочке, чтобы вымыть их позже, и оглядывается на Антона Андреевича. Чай с пирожками. Начинка оказывается неожиданно жидкой и остаётся на нижней губе Антона, который, прикрываясь кружкой, прибирает свои поросячести языком. Тщательно прожёвывает вкусность от Лидии Яковлевны, потому что это действительно невероятно вкусно, а главное, натурально и без всяких добавок. Антон от пирожков в восторге, словно маленький ребёнок, но сдерживается внешне, уплетая быстренько второй пирожок за обе щеки, а после запивает чаем и поднимается с дивана после Арсения, за которым послушно следует, а у двери, которую осторожно прикрывает, меняется в лице. — И давай ты перестанешь выкать? — интересуется, уже выходя за дверь. — Но это моя вежливость и уважение. Я не могу иначе, Арсений Сергеевич. Тем более вы заведующий отделением и, подчеркну, самый лучший хирург. Да и в иерархии… Я нахожусь под Вами, я не имею права. И просто… Вы старше меня. — Шастун и правда считает его самым выдающимся и грамотным, потому что даже Владимир не уступает ему своей грубостью, тяжестью рук, но оно и понятно, ведь он военный, хотя если придаваться сравнению уровня, то Попов — явно выделяется современностью, высоким уровнем квалификации и умением сработать непривычным способом. С губ мужчины от объяснений Шастуна срывается недовольное фырчание, а сам шатен вот-вот обиженно засопит: ну что за дела, а? Он старше всего на восемь лет, а ему выкают, как пенсионеру. Голубоглазый только ничего не говорит больше, задумчиво сворачивая в сторону палат, и совершенно не ожидает практически в первой же из них наткнуться на не дремлющую медсестру, что при виде Попова начинает щебетать со скоростью пулемётной очереди. Арс вскидывает в удивлении бровь, радуясь всё-таки отлично выполняющему свои обязанности сотруднику. Шастун не в счёт. У того вообще бзик какой-то на идеальность во всём. Похвально, но порой перебор — Арсений Сергеевич продолжит ворчать на это. В одной из палат сидела знакомая, кудрявая медсестра, заполняющая документы и отчётливо следящая за сегодняшним, первым пациентом Арсения. — Здравствуйте Арсений Сергеевич. Валера в порядке, спит, словно младенец. Помните, на позапрошлой неделе завезли новый снотворный препарат? Я тщательно изучила состав и наблюдаю за переносимостью пациентов, могу сделать вывод, что этот лучше, чем предыдущий. А ты чего тут делаешь, Антон? — молодая женщина аж нахмурилась, заметив Антона за плечом Арсения, который принял максимально непринуждённое лицо и взглядом указал на мужчину перед собой. Мол «это не я, это он придумал». — Ты молодец. Отчёты о препарате составляешь? Занесёшь мне потом. — мужчина добродушно улыбается подчинённой, проходя мимо неё к пациенту, чтобы проверить датчики на аппаратуре рядом с койкой прооперированного сегодня Валеры. Но вопрос женщины сначала остаётся без ответа. По крайней мере, устного. Но Арсений оборачивается вовремя, чтобы заметить жест Шастуна, и хмыкает — вот же мелкий засранец. Сам остался на дежурство, напросился на обход, а теперь сваливает всю ответственность на него? Заведующий отделением закатывает глаза и отводит взгляд от анестезиолога. — Я попросил Антона Андреевича помочь с кое-чем. — произносит негромко и без излишней откровенности, направляясь к выходу из палаты, где свободны ещё несколько коек. Шастун счастливо улыбается, когда Арсений его роль хвостика своеобразно оправдывает самостоятельно и сразу же ретируется от подозрительных взглядов своего сотрудника. Зеленоглазый с неизменной, мягкой улыбкой провожает взглядом мужчину, после чего следует дальше. Он мимо Шастуна проходит, придерживая для него дверь, и направляется дальше по коридору с немного приглушённым светом. Следом слышит размеренные шаги коллеги, который не слишком-то мешает. Пациенты все спят. Персонал больницы, иногда встречающийся в коридоре или палатах, бодрствует, занятый своими обязанностями Мимо пролетают тёмные окна, во дворе больницы фонари еле освещают само здание и большее внимание отдано тропинкам и проходу к главному входу. Там где-то шастает один из охранников, во все оружии, высокий, статный боевой работник. После нескольких несчастных случаев было решено выделить средства на более грамотных и подготовленных специалистов, нежели бывший на посту дядя Витька с пузом от бесконечных пьянок и синяками под глазами. Антона даже передёргивает от воспоминаний и он обнимает свои оголённые руки, следуя по отделению словно мышка. И лишь в последней палате обнаруживается не спящий подросток, который прячет телефон под одеяло и притворяется спящим, услышав чужие шаги рядом с дверью. Но Арсений Сергеевич слишком внимателен, чтобы пропустить это. За стеклянным окном размером с палаты, что означает только одно: хоромы для богатеньких, где сидит сынок какого-то папаши, с которым явно знаком Арсений, его уверенное поведение с Егором типично для Попова, а вот сам молодой парень явно ниже авторитетом даже при наличии отца с огромным кошельком. — Если хочешь быть менее заметным, снижай яркость на телефоне. — произносит с лёгкой усмешкой в голосе, а потом слышит недовольное сопение пациента, у которого накануне удалили аппендицит. — Так заметно было? — интересуется мальчишка, лежащий в одиночной палате. Папаша неплохо заплатил за то, чтобы любимое дитя никто не тревожил. Арсений жмёт плечами, проверяя показатели и отмечая их в истории болезни, а потом смотрит на анестезиолога. — Антон Андреевич, очень заметно было? — спрашивает, намеренно обращаясь к мужчине на «вы», чего очень давно уже не делал. А потом смотрит на пациента, протягивая руку. — Давай мне телефон. Утром занесу. Режим для всех один. И если не можешь соблюдать его самостоятельно, значит, недостаточно взрослый и за этим будут следить другие. Его телефон за мутным стеклом было сложно не спалить, так что на вопрос от хирурга Антон предательски уверенно кивает, подтверждая слова заведующего и закрепляя его совет. Подросток тут же возмущённо оглядывает обоих мужчин, крепче сжимая в ладони телефон, и мотает головой: — Не дам. Я взрослый, сам буду соблюдать. — Тогда телефон на тумбочку и спать. — Попов замолкает, дожидаясь, когда Егор уберёт мобильный и уляжется на койке. Треплет тут же в похвале мягкие светлые пряди, улыбнувшись. — Умница. Спокойной ночи. И только попробуй взять телефон в руки до утра — отберу и отдам только при выписке. Или отцу расскажу, что режим не соблюдаешь. Арсений, конечно же, отцу Егора не стал бы ничего говорить. Уж слишком тот суровый, и пацан побаивается его. Но в этой ситуации определённо точно страх сыграет на руку — малец едва ли станет нарушать просьбы хирурга. Попов ещё раз проверяет датчики и покидает палату, прикрывая за собой бесшумно дверь, оборачиваясь к вышедшему первым Шастуну. — Ну, Антон Андреевич, ведите к пациентке, из-за которой сбежали в чужое отделение. — произносит по-прежнему на «вы» и по имени-отчеству, поправляя на переносице очки, за поблескивающими стёклами которых голубые глаза. После проверки юного пациента Арсений просит его провести, шутит снова о том же и вызывает у Шастуна улыбку доброй неловкости с капелькой вины. Пора прямо сейчас перестать «сбегать»… Через пару минут они уже следуют по коридору чужого отделения, где ещё тише и реже встречаются сотрудники. Шастун находит нужную палату, там сидит медсестра под руководством Владимира Георгиевича, но Антон осторожно просит у неё разрешение на осмотр. — Арсений Сергеевич хочет проверить мою работу. — шепчет Антон. Логично, ведь причин для посещения палаты с тяжело больным больше нет. Мужчине с большими, зелёными глазами, что блестят как изумруды, отказать явно сложно, тем более за его спиной Попов. Девушка кивает и поднимается со своего места, сразу здороваясь со вторым заведующим данного заведения. Шастун уступает проход коллеге в очках и подходит после него к койке с противоположной стороны. На голове у молодой особи не осталось волос после бритья, были наложены швы, к груди и вискам присоединены датчики, на пальце зажим от тонометра, а на сгибе руки капельница в катетере, установленном ещё в операционной самим анестезиологом. Кое-что для себя подмечает и Шастун: отсутствует нужное вещество для инфузий. Хотя он делал пометки после операции и просил предоставить нужную дозу необходимого компонента. Исполнено это не было, судя по излишне бледному крову в области тонких тканей и их выраженной влажности. — Елизавета, пожалуйста, поставьте ей через пол часа в капельницу пятипроцентный раствор глюкозы 400 миллилитров в час. — Это… — Это 150 капель в минуту. — А зачем? — Как это зачем…? У пациентки низкий сахар в крови. У Вас анализы на столе лежат. — Но она же того… Ну… — Какая разница? Мы должны обеспечивать пациентам лучшие условия. Если не мы, то кто тогда? — Антон уже хочет выразить, что сам проследит ночью за девушкой, но рядом стоящий Арсений… И язык анестезиолога словно завязывается в узел. Шастун пару мгновений смотрит на него и вздыхает, надеясь, что такое наплевательское отношение Лизы к пострадавшей от опухоли испариться также быстро, как и нарочитая педантичность Антона при строгом виде Попова. Арсений окидывает взглядом измученную болезнью девушку, пока Шастун разговаривает со слишком уж обнаглевшей медсестрой. Смотрит из-под очков, но молчит. Антон не маленький, сам разберётся, хотя стоило бы поставить эту особу на место, чтобы не задавала лишних вопросов и молча выполняла все распоряжения врача. Мужчина занят внешним осмотром девушки, но взгляд анестезиолога на себе чувствует всё равно. Поднимает голову, продолжая держать в руке тонкое запястье пациентки, по-старинке проверяя пульс под большим пальцем, и буквально читает в коллеге «а-ля я останусь сам дежурить около неё». И тут же хмурится, сдвигая брови к переносице, потому что нет. Хрен тебе, Шастун, а не дежурства даже не в своём отделении. — С ней пока всё в порядке. Вы молодец, Антон Андреевич, — произносит ровным голосом, выпрямляясь. А потом бросает взгляд на вернувшуюся медсестру. — А вам я советую лучше следить за пациентами, если не хотите, чтобы эта смена стала вашей последней не только в этой клинике, но и вообще. С плохими рекомендациями вас вряд ли примут в достойное учреждение. Арс не дожидается ответа — выходит из палаты с мыслями, что стоит поговорить с Владимиром. Персонал у него слишком уж распоясался, как, собственно, и некоторые в отделении Попова. Он вдруг вспоминает, что вообще не видел сегодня Оксану. — Фролова где? — спрашивает, развернувшись к Антону. Настроение из спокойного сменяется лёгким раздражением. А всё из-за безответственных медсестёр. — Ты выполнял работу с препаратами у Лидии Яковлевны вместо Фроловой. Где она? Шастун следует за Арсением, привычно из-за переживаний теребит свои тонкие руки, с осторожностью скользит взглядом по спине, а после резко сталкивается с недовольством взгляда и выныривает из мыслей. — Я последний раз видел её сегодня утром, я не знаю, Арсений Сергеевич… — честно сознаётся, а после накидывает пару безобидных идей по поводу сестринской, буфета и регистратуры, но разъярённый заведотделением думает об Оксане чуточку иначе, нежели наивно верующий Шастун… Даже на фоне всех претензий от Фроловой к зеленоглазому он считает её хорошим человеком. Она тоже просто устаёт, а Антону не трудно помочь, подхватить, правда вот ругаются на это больно уж сильно… Взгляд заведующего отделением от Шастуна не отлипает и через пару секунд после того, как он ответил. А идея завтра провести летучку только закрепляется. Давно не получали взбучку? Получат её с утра. Все до единого. Мужчина снова разворачивается к коридору, прикидывая, где может отсиживаться Оксана, если ни в одной из палат и на посту её не было. А затем решает проверить курилку — мало ли — и «слепые зоны», места, в которые врачи заглядывают редко за отсутствием необходимости. Антон и Арсений настигают развилки в два разных отдела с лекарствами, где тупик-конец одного почти перед носом. Как и Оксана, сидящая на коленках одного из редких умельцев-медицинских братьев — Юры. Шастун в шоке и молчит, лишь тянет за локоть Попова. Со всем сожалением глядя на пару медицинских работников. Сейчас будет взрыв… В этом Шаст уверен, и чувствуя, как растёт напряжение между ними всеми, скрещивает руки на своей груди и мельком поглядывая на голубоглазого мужчину, надеется и чуть ли не молится на снисхождение к этим двум… Заведующий итак недоволен, что его работников эксплуатируют в самых тяжёлых целях, так некоторые ещё и в дёсна откровенно лобызаются и не следят за пациентами. Но понятно сразу две вещи: так у всех и то, что Юру охомутала Оксанка. Получается какая-то школьная потасовка, и правда нелепая, ведь ты находишься на рабочем месте в медицинском учреждении, а у главного нет времени разбирать эти Санты Барбариски поздно ночью. — Арсений Сергеевич… Простите, я. Я… — не в силах найти себе оправдание щебечет девушка, отряхивая свою форму от невидимой пыли, пока светловолосый мед брат встал, словно статуя и наглаживает с щенячьим видом своё плечо. Бедолага… Стоящий чуть позади Шастун не может наблюдать, как от злости темнеют глаза заведующего. Равно, как не могут этого наблюдать и медработники, увлечённые друг другом больше, чем переживаниями о своей дальнейшей судьбе. И когда его всё-таки замечают, проходит несколько секунд. Арсений Сергеевич редко злится. Именно злится, а не ворчит, скорее для вида. Но сейчас чаша его терпения преисполнена. Он молча смотрит на Фролову, что оправдывается и поправляет одежду, на застывшего без слов Юру, и складывает руки на груди. — Вам сейчас лучше замолчать, Оксана Владимировна. — произносит наконец, смерив девушку взглядом. — В мой кабинет все. Сейчас же. Шастун измерил девушку взглядом. В ответ она смотрела на удивление уверенно на него, пока Попов разворачивается, чтобы направиться в сторону своего кабинета. Антон сразу же последовал за ним, до самой двери, возле которой изнутри остался ждать. Попов разворачивается и уходит первым туда, пока за спиной переглядывается застуканная на месте парочка. Кажется, Шастун идёт следом, хотя он и не при делах вообще. Арсений убирает кружки и достаёт из папки два чистых листа и пару ручек, оставляя их на столике перед диваном. А когда компания из сотрудников его отделения проскальзывает наконец в кабинет, мужчина кивает: — Пишите объяснительные, почему вместо выполнения своих прямых обязанностей вы занимаетесь обустройством личной жизни в рабочее время. Оба получаете выговор и лишаетесь в этом месяце премиальных. И каждому по три ночных дежурства. В разные смены. — перечисляет всё тем же ровным голосом, совершенно не заботясь, что наказание немного несоизмеримо с провинностью. Однако накипело. И пока Юрий с Оксаной заняты написанием объяснительной, Арсений переводит взгляд на Антона Андреевича, которому кивает в сторону кресла. Молчит. Надеется, что Шастун и так всё поймёт. И тот послушно садится на место. Светловолосый парень стал заполнять лист бумаги отпиской, сидя поодаль от Оксаны, с которой он явно больше не будет связываться, с учётом того, что до этого являлся отличным работником, а из-за этой мадам это подорвалось. Арсений просит остаться и тот искренне послушно кивает, начиная слушать выговоры сестре по несчастью. Пару раз глядит на напряжённого коллегу — Шастуна, но не ищет в нём помощи с осознанием собственного провала. Пока двое подчинённых корябают на бумаге строчки, шатен не сводит с них глаз, сидя за рабочим столом. И поэтому, когда на него провинившиеся поднимают взгляды, протягивает руку. В неё через пару мгновений ложатся два листа. — А теперь я хочу послушать, с каких пор вы позволяете себе безалаберное отношение к работе. — говорит, наспех прочитывая объяснительные. Убирает их в папку и откидывается на спинку кресла, снимая очки. — К вам, Юрий, претензий до сего дня не было. Но останьтесь и, пожалуй, послушайте. А вот вы… Арс на несколько секунд замолкает, тяжёлым взглядом впиваясь в хрупкую фигуру Оксаны, которая не глупая девочка, но слишком уж наглая и ленящаяся. В кабинете стоит тишина, поэтому Попову даже голос повышать не нужно — его негромкая речь и так прекрасно слышна. — Вы, Оксана, позволяете себе слишком многое. Начиная от безответственного отношения к работе, заканчивая отсутствием вежливости к другим работникам отделения. Во-первых, почему Антон Андреевич, который вообще-то врач, перебирал сегодня вместо вас препараты у Лидии Яковлевны? Во-вторых, я вам ещё раз напомню — он врач. Вы — младшая медсестра. Поэтому если я ещё раз увижу — а я не слепой, представьте себе — как вы неподобающе к нему относитесь, то вылетите не только из моего отделения, но и клиники. С этого момента к Антону Андреевичу только на «вы» и без повышения голоса, приказов и пренебрежения. Если вы думаете, что в моём отделении подобное проходит мимо меня, то ошибаетесь. Я ясно выражаюсь? Оксана же теребит ручку, взгляд у неё максимально безучастный, словно ей по барабану вообще, что говорит Арсений Сергеевич и когда упоминается Лидия Яковлевна: — Я его не просила, вообще-то. — чуть ли не огрызается та, обернувшись на Антона, который лишь хотел помочь, но что-то пошло не так… Дальше она закипает только сильнее, учитывая то, как она должна будет общаться с человеком, которого она органически не переваривает с самого начала без ведомой на то причины. — Ещё чего. Ответ девицы вызывает у Арсения реакцию в виде вскинутой в удивлении брови. Мужчина хмыкает спокойно, хотя внутри весь кипит от раздражения и злости. Он достаёт очередной чистый лист бумаги, берёт со стола одну из возвращённых ему ручек, и поднимается с места. Когда шатен припечатывает ручкой о стеклянную поверхность столика листок бумаги, только громкий и резкий звук выдаёт его настоящие эмоции. Зеленоглазый даже губы поджимает, уведя изумлённый взгляд над ответом девушки заведующему. Юра же застыл, сжимая меж ног собственные руки. Тоже в шоке. — В таком случае пишите заявление по собственному. — обращается Попов к Фроловой и складывает руки на груди. — Терпеть подобное отношение к себе и коллективу от какой-то зазнавшейся девицы я не стану. Завтра утром зайдёте за остальными документами. Рекомендации и характеристики вам выдадут не самые хорошие. Уж я об этом позабочусь. Благо, за вами, Оксана, достаточно промахов. Юра, вы свободны. Зайдите к Лидии Яковлевне, узнайте, чем необходимо ей помочь. И потом проверьте пациента из вип-палаты. Если Егор вновь в телефоне, пригрозите, что обо всём узнает его отец. — произносит Арсений, отпуская молодого человека восвояси, но по-прежнему глядя на Фролову. У Юры с Антоном даже мурашки по телу бегут после упоминания увольнения и мужчины замерли в ожидании, до момента, пока Юру не отпускают на волю и он с благодарностями-извинениями покидает кабинет, сразу убегая на пост к Лидии. Голубые глаза Арса выражают полное безразличие к дальнейшей судьбе сотрудницы. В них арктический холод плещется, и ни капли тепла, которое Попов испытывает к каждому из своего отделения. Но такими вот поступками оно постепенно угасает, пока не превращается в потухший фитиль, который больше никогда не зажечь. Когда захлопывается дверь, тишина длится не так уж долго. Арс утихомирить свои эмоции и простить Оксану, так просто спустив ей всё с рук, не торопится. Заведующий отделением через её плечо смотрит на Антона, притихшего в том же кресле, куда и сел несколько минут назад. Оксана получила сполна и анестезиолог не особо рад такому раскладу, хоть и виновата та сама. Её жаль, искренне обидно, именно так Антон продолжает на неё смотреть. Сотни мыслей посещают голову голубоглазой девушки, ей кажется, что такая «защита» в адрес Антона от Арсения Сергеевича что-то подкупное. Этот высокий паразит делает всё возможное, чтобы подсолить ей. И теперь ещё просить у него прощения? Какой абсурд. — Здесь вы останетесь работать — и то в очень шатком положении — только если сейчас же извинитесь перед Антоном Андреевичем. Так, как подобает — со всей искренностью и раскаянием. — говорит, снова взглянув на скривившуюся медсестру. — И мои предыдущие наказания останутся в силе. Как и требования по общению с нашим анестезиологом. Обычно люди, не способные на искренность, всегда сомневаются в её наличии у других, потому Шастун является для неё оплотом притворства. За милые глазки и особую услужливость он остался любимчиком Арсения. Ей не хочется верить, что Антон — предан своей работе и всегда рад помочь и не брать ничего взамен. И сегодняшний, ночной нагоняй подтверждает подобного рода подозрения в дурной голове юной леди, которая разворачивается к анестезиологу на стуле. Сразу прищуривается, пока этого не видит Попов, но при его приближении расплывается в натянутой улыбке, после чего подходит ближе к Шастуну и держа руки в замке у живота, судорожно кивает, будто сама себе. — Простите меня, если сможете, Антон Андреевич, за моё поведение. Я больше так не буду. Прямо сейчас ему совсем не хотелось верить ей, абсолютно нет. Он откашливается в кулак, наклонив голову в сторону. Растерянно гуляет глазами по полу и неуверенно кивает: — Всё… Хорошо, Оксана. Спасибо. — мужчина поднимает недоверчивый взгляд, полный холода в глаза девушки и со всем желанием уже хочет вылететь отсюда. Работать с Оксаной им придётся всё равно. С учётом даже её лицемерия, что врач прочувствовал прямо сейчас, глядя в самые настоящие глаза притворности и наглости. Ему бы такой уверенности в себе… Попов со стороны наблюдает за всё новыми открывающимися в медсестре человеческими качествами и кривится. Мерзко. Противно. Так лживо и с наигранным раскаиванием на памяти Арсения ещё никто не извинялся. Мужчина тратит последние тёплые чувства к Оксане Фроловой, на которую и смотрит с трудом — не понимает, как можно быть такой сучкой. Шатен отворачивается от неё, больше не желая видеть эту девушку. — Я могу идти, Арсений Сергеевич? — Займитесь наконец работой, Оксана. У вас последнее предупреждение. Ещё один промах — будете уволены. И помните, что даже у стен есть уши и глаза, поэтому не надейтесь, что ошибки будут вам как с гуся вода. — отвечает, складывая бумаги в папки на столе, и убирает их.