Зайдёте на чай?

— Уютненько, — мужчина прервал неловкую тишину, старательно разглядывая незамысловатый интерьер кухни. Серые обои с простеньким абстрактным узором, приукрашенным в некоторых местах кривыми детскими рисунками; гарнитур, выполненный под мрамор, раковина с небольшой горкой немытой посуды, неяркая лампочка без люстры или ещё чего-нибудь, что прикрыло бы провода из потолка, по которому кое-где тянулись темные полоски трещин. О чистоте этого места вряд ли кто-нибудь заботился, но и захламленным всё это сложно назвать. А потому уютно. — Ага, — девушка упорно разглядывала своё отражение в чёрном чае, подмечая растрепанные после концерта волосы и синяки от вечного недосыпа под глазами. В голове было пусто, в холодильнике тоже, только полка с чаем и печеньем ломилась под натиском травы, что делала людей счастливыми. Ну, тех самых людей, кто балдеет от высушенных листьев смородины, клубники или вишни; тех самых людей, которые заваливаются в любое удобное и неудобное время с пачкой конфет или упаковкой пироженых лишь бы скоротать время за чашкой чего-то горячего; на этих самых людей Розария ругалась за частые визиты и всё равно покупала очередную коробку гринфилда или тесс. — Вы живёте здесь одна? — Чжун Ли прервал чайные размышления девушки, неловко встал и подошёл к окну, всматриваясь в беззвёздное тёмное небо. Во дворе шумела компания подростков, лаяли собаки и редко проезжали машины. — Почти. Венти и Сяо редко тут ночуют. Либо возвращаются под утро, либо не возвращаются, хотя платят исправно, — эти двое вечно пропадали где-то в барах, клубах или у друзей, однако их редко можно было увидеть по-настоящему пьяными и почти никогда — по отдельности. С момента их встречи они неразлучны, будто стали неотъемлемым приложением друг к другу. Сяо быстро освоился в группе, а вскоре и в новой квартире, что они решили снимать втроём в целях экономии. Из вещей он не перевез почти ничего, хотя казалось это было всем, что у него было и всем, что было ему нужно. В этот список попали и настенные часы, которые, как оказалось, тикают довольно громко, если прислушиваться. Или если в комнате нет других звуков, кроме треска холодильника и подтекающего крана. — Насчёт ваших долгов по истории… — мужчина всё также разглядывал ночные пейзажи. — Кажется, я делала какие-то работы, сейчас посмотрю. Розария неловко встала из-за стола и, выверяя шаги, чтобы не идти ни быстро, ни медленно, направилась в комнату. Её немного трясло и отчего-то ноги стали ватными, всё-таки она не до конца понимала зачем позвала мужчину к себе домой. И она боялась этого понимания, поэтому старалась сосредоточиться на мелочах, а именно работах по истории. Спальня встретила девушку привычным кошмаром. Разбросанная одежда равномерно покрывала незастеленную кровать, рядом с которой валялись упаковки от чипсов и другой, вредной для здорвья физического и полезных для здоровья ментального, еды. По углам валялись медиаторы, забытые соседями по квартире, и игрушки, забытые племянницей Кэйи; полузасохшее растение покоилось на подоконнике рядом с бодрым кактусом с налепленными глазами, они явно по-разному относились к редкому вниманию со стороны хозяйки. По всей стене над кроватью висели фотографии с концертов, ранних и не очень, с прогулок и пьянок, с каждым членом группы по отдельности и со всеми вместе. И только в углу, оплот чистоты, стояло пианино, простенькое на вид, прекрасное в своём великолепии. В кучи тетрадок, книг и бумаг, что стояли неровными рядами под письменным столом, Розария искала нужные листы с заданиями, так любезно решёнными одногруппником всего за несколько сотен. — Впечатляет, — Чжун Ли, ничуть не стесняясь, прошёл в комнату, остановился у инструмента и поднял крышку, обнажая белые и чёрные клавиши. В комнате было не так много света, отчего атмосфера была интимной, не такой, когда люди трутся телами друг о друга, но когда души могут соприкоснуться в их одиночестве и разделить его на двоих. Девушка ударилась головой, когда резко попыталась встать из-под стола, дабы выпроводить гостя из святая святых, всё-таки не зря же Барбара иконку приносила, но гость уже сел на явно низкий дня него стул и на пробу выдал несколько звучных нот. Соседи вряд ли лестно отзовутся об этом вечере, однако девушке было не до этих несведующих в хорошей музыке людей. Словно в трансе она следила за тем, как из-под тонких бледных пальцев один за другим вырываются аккорды; сливаясь в печальную мелодию они повествовали обо всём и ни о чём, о многом и в то же время об одном единственно важном. Спустя мгновение она обнаружила себя сидящей рядом и с усердием подстраивающейся под ещё неизвестный для неё мотив, отдаваясь ему без остатка, позволяя мелодии вести эту партию. Их музыка заполнила собой всё пространство, мгновенно вызывая зависимость, как тяжёлый наркотик, но так же быстро, как началась, она затихла, оставив послевкусие эйфории и бабочек в поджелудочной. Слова оказались неуместными, а тело неуклюжим и отчего-то невесомым, будто кто-то перепутал гравитации Земли и Плутона. Его глаза сверкали, словно чистейший янтарь и она смотрела в них, пока не утонула и даже после, когда кислород оказался в чудовищном дефиците, не хотела отводить взгляд. Их губы невесомо соприкоснулись, мгновенно напитываясь жаром друг друга, но зайти дальше не решились. — Я боюсь мне пора домой, — Чжун Ли, терзаемый моральными сомнениями, встал и пошёл на выход. Розария, прихватив долги по истории и всё чувство стыда, что могла, поплелась следом. Она что-то сделала не так? Кажется что-то в её сердце надломилось, а затем надломилось и в сознании, раз она в несколько мгновений преодолела разделяющее их расстояние и впилась жадным, просящим поцелуем в губы, на которые так вопиюще непристойно смотрела во время лекций. И он ответил, также напористо, будто отбросил наконец нравственные установки, в которые входили только деловые отношения со студентами, и заменил их одним исключением, колючим и дерзким исключением, что совершенно не вписывалось в размеренную жизнь простого преподавателя, зато отлично вписывалось в ту жизнь, о которой он думал, выискивая взглядом яркие бардовые растрепанные волосы во всех аудиториях. Наконец оторвавшись друг от друга, они тяжело дышали и ни о чём не сожалели. Чжун Ли, с большим усилием вернув самообладание, едва заметно довольно улыбнулся, забрал пачку листов из рук Розарии и исчез в дверях, кинув на прощание многообещающее: — Жду вас после пар в моём кабинете.