***
В университете, где преподавал Арс, тогда начался период многочисленных прогулов: половина девчонок специально пыталась заболеть чем и как угодно, спрашивая потом у знакомых о поведении самого привлекательного препода в день их отсутствия. Разумеется, все врали как дышали о причине своих заболеваний, и каждый или каждая хотели стать тем самым соулмейтом прекрасного Арсения Сергеевича. По глупости влюблённые в Попова студенты, даже не давали шансов своим соулмейтам, параллельно еще и мучая последних фактически ежемесячными болезнями. На физкультуре уже даже вводилась некая «Зотовская справка», лишь бы не позорить детей перед всеми. Но перестроились достаточно быстро и проблем не возникало. Какая же вакханалия начиналась, когда прогул одного из «тестеров удачливости стать соулом Арса» совпадал с болезнями Антона: те «богом поцелованные» уже выбирали себе свадебное платье и имя будущего ребенка, а парни закупались в ближайшей аптеке — на всякий случай и будущее. Этого человека-везунчика начинала уважать и одновременно ненавидеть, как минимум, треть коллектива, но продолжалось это ровно до того момента, когда графики болезней Шаста и везунчика начинали разниться. А Шастун просто отлеживался дома, пересматривая «Кондитера» и принимая таблетки, только когда приходилось вставать в туалет — только ради таблетки он выныривать из-под одеяла не станет. Эффект от болезни соулмейта Шасту не был знаком от слова совсем, а вот Арс бедный изъерзался в жестком кресле, пытаясь понять кто из хлюпиков в аудитории его родственная душа, хотя ощущение дикого возбуждения в штанах думать слегка мешало. Наверное, вместо «константа» видел «простата», бедолага. Вот же умные люди: таблетки для эрекции мы придумаем, а против — нет.***
В отношениях с Арсом многое в жизни меняется: Антон теперь носит шапку со второго месяца осени, хотя раньше даже в зимнюю пургу шатался с застегнутым до предела капюшоном и без перчаток, постоянно забывая их на всех горизонтальных поверхностях. Теперь он чаще посещает оздоровительные секции, обращается к врачам, а не забивает на свое здоровье, пропивает свой первый курс витаминов. Арсению же удавалось не заболевать даже в моменты осенних вирусов, а если он и чувствовал, что начинает хандрить, то экстренно брал отгул и целый день проводил в компании чая с лимоном, «Супрастина» и перцовых пластырей. От какого-то больного горла не оставалось и следа. А что Антон? Антон молча поражался устойчивости своего соулмейта, лежа под одеялом с температурой из-за того, что его свалила простуда. Причина — утреннее желание выйти на балкон покурить без шапки. Попов, кстати говоря, ни разу не обмолвился о состоянии своего организма в этот момент, что оставалось для Антона загадкой. Он просто носился вокруг температурного младшего, тыча в него «Звездочкой», пока тот не поправится. Антон был и будет благодарен всегда, но… Шаст даже порой сомневался, реально ли они соулмейты: вместо вдохновляющей тату — единственное слово, и то несуществующее, так еще и эта дурацкая закономерность болезнь-стояк отсутствует. Это долгое время мучило его. Но нет, Антон не переставал любить его ни на минуту, просто хотелось банального осознания того, что они такие же как и все, что у них тоже идет все, как надо по конченной теории Зотова. Антон чуть ли не возненавидеть успел этого лысого очкарика, похожего на того самого сынулю маминой подруги, который во всем преуспеет и за жизнь матом ни разу не ругнется. Однажды озвучив свои мысли, Антон словил от парня такой обиженный взгляд, а Арс на секунду застыл таким ранимым, как будто он только что дал близкому другу разблокированный телефон позвонить, а тот, прочитав все его переписки, еще и слил их, куда не надо. Наверное, Антону нужно чаще следить за тем, что вылетает из его поганого рта. Младшему тут же стало стыдно, а Арс, не сказав ни слова, ушел на кухню. На балкон. Курить. Дурной, очень дурной признак. Шастун тогда начал извиняться, а Арсений произнес то, что до сих пор заставляет Антона верить в искренность их отношений и пускает мурашки по коже: «Если ты ко мне ничего не чувствуешь, то тебя никогда не заставят чувствовать ни Зотов, ни «нужён», ни, тем более, — я. Так что, Тош, если…» — конец этой фразы тонет во всхлипе Антона и вздохе Арса при объятиях младшего. Последний еще долго чувствовал вину и тот самый «камень на душе», который был скорее скалой, чем камнем. Да какая, в конце концов разница, кто, кому, и в какой позе соулмейт? Добрая половина людей вообще их не находили, а пожилая часть населения, считая это бредом, отбирала еще и чужих соулмейтов. Так что Антон должен быть, мать его, благодарен, а не выделываться, как школьница, которой не понравился узор на тетради, и она закатывает истерику, вырывая с головы блондинистые волосы и размазывая тушь. Антон таял в Арсении, а старший отдавал всего себя в каждом жесте, в каждом слове, в каждой мысли. В каждом поцелуе на ночь, в каждой кружке горячего чая, когда он спрашивает сколько холодненькой подлить, чтобы было комфортно, в каждом мытье посуды, что Шаст не переносил на дух, в каждом подтыкивании одеяла и взбивании подушек, когда после секса у младшего что-то болит.***
С открытия Зотова прошло немного-немало, а полтора года. Антон просыпается и, глянув в окно, за которым слабо забрезжил рассвет, понимает, что солнце еще не встало, недаром, что на улице зима. Шаст запоздало понимает, что встало кое-что другое, точнее кое-кто другой — Арсений сидит рядом, зевая и слабо тормоша того за плечо, опустив взгляд. — Тош, иди давай в душ, у меня раскалывается голова. Стирать простыни опять я не буду, — тихо произносит Арс, и, слегка коснувшись непривычно холодными пальцами щеки парня, разворачивается на бок и начинает размеренно посапывать, почему-то громче, чем обычно. А до Антона доходит: встало. Не солнце, не Арс. Антон запускает руку в спальные шорты, будто надеясь что-то новое узнать о себе. Шаст впопыхах пытается вспомнить, что ему такого эротического наснилось. Из оставшихся в памяти снов Антон имел только такую картину: он в детском лагере, проиграл в игру «три скрипа» (игра заключалась в том, что если кровать скрипит хотя бы у одного человека в комнате, и это повторяется еще дважды, то все товарищи отправляются бегать кроссом на футбольное поле). В следующем вспомнившемся куске Антон удирал от мужа главной вожатой, который бежал за ним с хворостиной в руке, намереваясь его отпиздить за то, что Шаст съел «Доширак» и спалился. Все-таки, пять лет назад мозгов ему и правда не хватило на большее, чем выкинуть обертку от лапши в ближайший куст и молиться, чтобы уборщики ее не обнаружили. Обнаружили. Дочка главной вожатой. Проверила камеру, (кто вообще ставит камеры реально для того, чтобы их смотреть, тем более, в детском лагере?) спалила ведь, крыса. И что из этого вызывает у организма Антона столь прекрасный отклик? Противный внеплановый стояк хотелось бы убрать, Антон уже согласен на дрочку, но как самый стойкий мужчина на свете, у которого стоит только на своего парня, несколько раз умывается холодной водой, впоследствии полностью перемещаясь под контрастный душ, но помогает не особо. Телу холодно, мозг так и не проснулся до конца, а эрекция так и не проходит — в ход все же идут плотские утехи правой рукой, после чего слегка отпускает, и Антон, выйдя для верности на пару минут на балкон, вдохнув морозного воздуха, заваливается к Попову, тыкаясь лбом ему между лопаток. Кондиционер для белья, которым пользовался Арс, еще не выветрился, им пропахла даже ночная футболка — младший чувствует себя котом, прильнув к нему всем телом и пряча нос от холода где-то в складках футболки теплого Попова. Шастун готов поклясться, что слышал ночью слабый кашель.***
От чего Шастун просыпается, подумаете вы? Правильно, вы правильно подумали. Очень странное ощущение, однако — в достаточно широких домашних шортах непривычно тесно, (обычно, когда возбуждение было настолько сильным, шорт уже на нем не имелось) а организм, не проснувшись до сих пор, даже не вдупляет, мысли проходят длиннющий путь от «В какой я вселенной» до «Блять, а стояк-то откуда». Мысли пролетают (читай: пытаются набрать скорость, дергая одним залатанным крылом), путаются и сталкиваются между собой, вгоняя в еще больший ступор. У Шаста пролетает мысль, что такими темпами он останется наедине с импотенцией в сорок лет, а то и раньше. И тут единственная двукрылая мысль, видимо, решила пожертвовать собой, но донесла до сонного мозга здравую мысль, и в сознании Антона сложился паззл: Арсений кашлял и громко сопел ночью, и он уже дважды за последние десять часов имеет стояк из ниоткуда. Ну, как из ниоткуда, теперь можно не сомневаться в Зотовской теории. Мысль об Арсе ударяет в голову вторым бодрящим потоком: значит, ему сейчас жутко плохо! В подтверждение мыслей Шаста, старший, лежащий по правый бок от него, начинает возиться и комнату заполняет тихий звук, похожий кашель, когда только-только заболеваешь. Антон мигом подрывается на кровати, тут же покрывшись мурашками от измененного состояния организма. Попов даже немножко подпрыгивает на ней, издав недовольное «Тош, что случилось». Его лба коснулись сначала ладонью, затем, ничего не определив, губами, опять же, безрезультатно, а потом ему всунули непривычно холодный градусник. От разности температур по всему телу Арса бегут мурашки, и он коконом закручивается в светло-серое махровое одеяло, пытаясь согреться.***
Арсений был отличным человеком, умел готовить всякие тортики, считая это своим хобби, являлся образцовым преподавателем Питерского университета — ангел непорочный. Только отношения у него со студентом уже седьмой месяц идут — значит, просто «ангел». Тем более, Попов умел мастерски скрываться, то отпрашивая своего парня с последней пары, когда они хотели побыть вместе, то самостоятельно ни свет ни заря придумывая ему правдоподобную записку о прогуле, то — любимое Попова — прорабатывая с Антоном большинство контрольных работ, что он собирался дать детям на следующий день. Считал ли Арс, что это непрофессионально? Да. Что это так уж плохо? Ни в коем случае. Во-первых, у Шаста хорошая успеваемость, во-вторых, знающий ответы Антон помогал фактически всей аудитории, в-третьих, последствия второго — репутация Попова, как самого доходчиво объясняющего препода и зарплата неплохая. Тот, кто хотел и правда знать предмет, гуляющими ответами из воздуха предпочитал не пользоваться, что и показывалось на контрольных работах, что создавало начальство, а не Попов. Антон чисто из любви к Арсу учил эту проклятую профильную математику и неплохо разбирался в ней.***
Обычно, когда выкинутые из гнезда бывшие школьники переезжают в общагу, они узнают, что посуда, оказывается, не по волшебству моется, что надо покупать ватные диски и палочки, и что унитаз в доме родителей по ночам оттирал не домовой. Вот и Антон сейчас чувствует что-то похожее, более получаса пыхтя над вафельницей, которая никак не хотела поджарить нормально кусок теста, (а еще Шаст жрал половину всего, что успел приготовить, но сейчас не об этом). Повоевав с банкой ванильного йогурта и чуть не замарав все стены, Антон решил, что Попов зря не берет деньги за то, что встает ни свет ни заря, так еще и готовит так, чтобы дом не спалить. В итоге забив хуй на вафельницу, Антон заказывает доставкой какие-то салатики и мясо, и тут же ретируется в спальню, к Арсу. Ртутный градусник бесстрастно показывает «38,2», чем нехило напрягает Антона. Попов же выглядит очень непривычно (редко же болеет): блестящие глаза, красные щеки и нос, видимо, от растущей температуры. Шаст тут же рванул на кухню, в «кармашке» холодильника нащупывая «Нурофен» (со вкусом клубники, да, блять!) и тащит бутылочку вместе с оранжевым недо-шприцом, предусмотренным для маленьких детей, в комнату. Арсений, даже не возмущаясь, принимает лекарства, правда, выглядит настолько порнографично, вытирая с губ капли лекарства, что Антон, к своему стыду, вспомнив про стояк, убегает в ванную, предварительно укрыв своего парня одеялом и поставив окно на микропроветривание. Хорошо, что сегодня воскресенье, и Арс заваливается спать, неизвестно зачем наспех пригладив волосы, одернув на себе белую майку-безрукавку и нарвавшись на комплимент. Вот же нарцисс! Выходит Антон из душевой кабинки с красными ушами. Он, блять, такими темпами себе на правой руке натрет мозоли — третий раз за сутки, а сейчас даже не обед! От залипания в стену и проклинания Зотова, который, по сути-то, ни в чем не виноват, Шаста спасает приехавший курьер. Решив пока что не будить мужчину, Шаст быстренько ставит в холодильник «Цезарь», заказанный для него же, и принимается за свою порцию. Поворчав на шефа, который не доложил ему в салат курицы, а на мясо пожалел соли, Антон находит на холодильнике записку, прикрепленную магнитиком. Антон даже догадывается — это список продуктов, который обычно составлял Арс, а ездили в супермаркет они как раз в выходные. Антон выходит из квартиры, не забыв приобнять Арса, который был похож капусту из одеяла, на что тот дернулся и засопел. Через пару минут пришлось вернуться за ключами от машины и списком продуктов. А что делать, если этим всегда занимался Арсений?***
Антон уже минут десять кружит по «Метро», между ровными рядами продуктов, с пустой тележкой. Извините, конечно, но он на ногах стоять ровно не может от возбуждения. В джинсах — чтоб их, они после стирки сели, кто дёрнул его их надеть?! — слишком тесно, и теперь его «проблема» ещё и болит. В Интернете ничего полезного Антон не находит, ожидаемо. Кто-то советует банально как можно быстрее лечить соулмейта, кто-то — думать о мертвых хомяках, а кто-то — принять успокоительное. Большинство советов звучали, как «Занимайся самоудовлетворением, пока можешь». Некоторые советовали нанять проститутку. Как животные, серьезно! Хреновые советы, в общем. Спустя все пятнадцать кругов Ада в корзине валялось все по списку: десяток яиц (ибо он все яйца ухандокал утром на вафельницу), пачка масла, хлеб для тостов, пакет с помидорами и какие-то разноцветные прищепки для пакетов со специями, которые просто понравились Антону и были по акции. Единственным пунктом оставалась сметана, а Антон в душе не ебет, какая сметана нужна Попову, стоя перед десятками видов, каждый из которых с разной жирностью и для чего-то предназначен. Вот вы видели сметану на основе топленого молока? Шаст тоже нет! Выход только один: звонить его Величеству Поповскому и спрашивать, какая сметана приглянется его вечно худеющей заднице. Как будто прочитав мысли хозяина, телефон в кармане джинс начинает вибрировать, сообщая о входящем вызове, заставляя Шаста чуть ли не всхлипнуть от того, как сейчас ему одновременно приятно и, в какой-то степени, дико. Его аж передергивает пару раз, пока он пытается вытащить из переднего кармана телефон. Глубоко вздохнув пару раз и явно напугав девчонку лет пятнадцати, которая клала в корзинку молочный коктейльчик «Чудо», Антон, скрипя зубами, отвечает контакту «Арс». — Тош, все хорошо? — из динамика слышен кашель и звуки воды — умывается, наверное. — Ты позавтракать хоть успел? — услышав «Угу», Попов продолжает: — Ты же в магазине? Купи сахарной ваты! Мужчина явно не торопится затыкаться, а вот организм Антона советует хозяину поторопиться, если он не хочет как последний бесстыдник дрочить в туалете «Метро», если до туалета-то добежит. — Арс, какая сметана тебе нужна? — напролом спрашивает Шаст, топчась на одном месте уже минут пять, не в силах стоять по стойке смирно (в отличии от члена в его штанах). — С божьей коровкой! — как же сейчас Антон бы хотел не висеть на звонке, а чатиться — хриплый голос Арса не даёт его итак воспаленному мозгу покоя. — Понял. Завтрак в холодильнике, целую, пока, — Антон уже бесконтрольно лупит пальцем по экрану, пытаясь скинуть вызов и скрыть вкладку, и, поставив устройство на блокировку и положив предусмотрительно в карман куртки (подобных «встрясок» с вибрацией ему больше не надо), отправляется на поиски сметаны. Кто-то смотрит на жирность сметаны, кто-то на срок годности, а Антон, как какой-то неадекватный, ищет на крышке сметаны божью коровку. И это выглядит настолько тупо и настолько его раздражает, что хочется кричать: поиск этой ебаной коровки отдаляет его от того, чтобы приехать домой поскорее. Хорошо, Арс не уточнил, какую ему сладкую вату. Ляпнул бы ещё бреда какого, и Шастун купил бы все виды разом, лишь бы не искать нужный шарик из прозрачной плёнки. Шастун чувствует себя ребенком трижды за день. В первый раз, когда он, чуть ли не плача (хотя лицо, сто пудов, было красным), искал консультанта, беспомощно умоляя его найти сахарную вату. Во второй раз, когда на кассе прямо перед глазами Шастуна оказываются блестящие упаковки с контрацептивами. Антон отчетливо осознает: сколько бы он ни орал, прямо как тот пацаненок лет шести за соседней кассой, мать не купит ему ни шоколадку, ни игрушечный пистолетик, прямо как парень точно так же не может позволить себе свои радости. В третий раз, когда на кассе он пытается удержаться на месте и не завопить от того, насколько ему хочется попасть домой, а не выслушивать про бонусную карту, накопленные баллы, круглые наклейки в буклет, где после того, как соберешь все, можно получить в подарок сковороду убогого качества. Антон садится в автомобиль, закидывая сумку с продуктами на пассажирское сиденье, почему-то немного боясь потерять управление, если его прихватит. В сумме с гололедом и отсутствии песка на дорогах (как и совести мэра), Шаст выбирает ехать медленно и аккуратно. С удивлением он подмечает, что на предпоследнем светофоре его подотпустило. — «Видимо, «Нурофен» подействовал. Слава небесам, блять.» — устало думается Антону. Домой младший заходит очень тихо. Быстро раскладывает все продукты по ящикам и полкам, а в дверцу холодильника отправляется та несчастная сметана, ради которой и затевался весь этот переполох. Краем уха Антон узнает мелодию заставки своего тайно, но горячо любимого, сериала. Звук доносится из их с Арсом спальни. «Великолепный век»! Прислушавшись к разговорам персонажей Шаст быстро понимает, что остановился его парень не где-то на первых сериях, а аж на конце второго сезона! И даже не говорил, что смотрит! Больше удивляясь и радуясь, чем негодуя, Антон подходит к кровати, на которой в положении полу-лежа задремал Арсений, и треплет его по волосам. Кладет рядом шарик сладкой ваты, заранее немного надрезав упаковку. Попов просыпается, фыркает; как старый дед, просит потом показать чек, и распаковывает на половину угощение. Он откусывает сладость прямо от объемного пушистого шара, пачкая нос и рот. — Ты сам погляди: я тут на романтические сериальчики залипаю, пока ты по делам уматываешь, — улыбается Арсений. — Прямо как девчонка-девятиклассница. — Тогда ты самая сексуальная девчонка-девятиклассница, которую мне когда-либо доводилось видеть. Антон упирается ладонями в подушки по обе стороны от плечей Арса, вовлекая мужчину в долгий поцелуй. Да в такой чувственный, что даже болезни старшего не надо, чтобы у Шаста опять жар по венам пошел. Парень чувствует на губах сладкую вату и привкус клубничного «Нурофена». Эх-х, черт бы побрал этого Зотова вместе с его теорией.