«И вряд ли это верный путь, А значит надо как-нибудь свернуть на верный. И если есть какой ответ, Куда идти тому, в ком нет ни капли веры… Я стою на краю и вижу пропасти объятья. Вряд ли эту игру чёрт придумал, чтоб проиграть в неё». (Почти Счастье feat. Pauline Seaver — Спутник)
Сколько себя помню, мне всю жизнь было до безумия больно от одной только мысли причинить вред какому-нибудь другому живому существу. Даже если нечаянно, даже по глупой неосторожности, или же неосознанно! Так просто нельзя. Страх сделать вдруг кому-нибудь плохо… это всегда оказывалось гораздо сильнее меня. И часто настигало в самом неожиданном месте. Какая же я неуклюжая. Помню, как однажды в далёком-далёком детстве нечаянно заигралась и по своей глупой неосторожности раздавила домашнюю улитку одной соседской девочки. Девочка равнодушно ответила, что в этом нет ничего страшного — она давно уже знает, где можно добыть ещё таких, и даже намного лучше. Вспоминая об этом сейчас, я хорошо понимаю, насколько же это было тогда забавно. Ведь я зарылась лицом в подушку и проплакала весь оставшийся вечер, а после ещё довольно долгое время боялась смотреть в глаза этой подруге. Ну как же так! Из-за меня погибло другое, маленькое и беззащитное, живое существо. Я места себе не находила. Или вот другой такой случай. Уже в немного более сознательном возрасте. Когда по телевизору нечаянно вдруг услышала, что где-то в странах третьего мира вот прямо сейчас голодают и умирают люди. И я даже не могу ничего с этим поделать! Да никто не может, если задуматься. Но почему тогда у меня, изнеженной городской маленькой девочки, есть все роскошные блага нашей цивилизации, а у них — не хватает даже, элементарно, еды и воды?! Это несправедливо. Сейчас это всё запросто покажется кому-нибудь ерундой — глупой детской прихотью маленькой недалёкой девочки, которая не знает настоящую жизнь. Но тогда, и лично для меня, оно имело колоссальнейшее значение! И очень крепко било по моей не окрепшей ещё детской психике: должно быть, я была очень добрым и чувствительным ребёнком. Увы, главным образом — себе во вред. На самом деле, таких случаев было великое множество. Со временем я просто стала больше ограждать себя от пагубностей этого мира, и даже где-то научилась прикрывать глаза на то, чего мне видеть просто не следует! Но только не всегда это выходило у меня так уж успешно — закрывать глаза. Ведь всякий раз, едва я узнаю вдруг, что хоть кто-то из моих близких страдает, то плохо становится и мне самой. Тучки сгущаются моментально. Счастливые мысли попросту останавливают свой ход. А что-то внутри меня — какой-то странный механизм, отвечающий буквально за всё — он словно ломается. Снова. Поэтому сейчас, после всего уже с нами случившегося, мне хочется задать только один короткий вопрос. Он предельно простой. И звучит так: «Почему жеты всё ещё
не подохла?»
— Вы собираетесь вот так вот просто уйти, дорогие мои дамы и господа, и пропустить коронацию нашей новой Принцессы Отчаяние?! Боже мой. Побереги лучше свои последние силы. Что ты вообще несёшь… Ну, вот. Все опять глядят в твою сторону. Ты довольна? Ещё бы. — Сегодня я лишь хочу воздать должные почести, — как и всегда, абсолютно ни с того ни с сего начинаешь ты. — Единственному человеку, без которого вся наша нынешняя посиделка не стала бы возможной! Поприветствуем же её! Смелее, активнее! Я не вижу ваших оваций!!! Ну, это просто кульминация бреда. Твои руки закованы в смирительную рубашку, ты сама давно уже привязана к стулу и не можешь управлять не то, что этим чёртовым местом, но даже собственное тело сдвинуть не в силах. А продолжаешь нагло мнить себя аж целым Пупом Земли. Блядская Королева Мира. Сил моих больше нет. Мне б хоть кусочек от твоей роскошной самооценки… и жизнь стала бы гораздо-гораздо проще. Фанфары тебе больше не зазвучат, никогда. — Ведь наша горячо-горячо любимая Саёри не просто собрала нас всех здесь сегодня ради Пятого Дела! Она же получает и высочайшую награду «За Существенный Вклад в Убийственную Игру», а также моё персональное расположение! Эх, девочка. Я б с превеликой радостью пожала тебе сейчас руку — да сама видишь: обстоятельства несколько связывают… Даже вопреки всему своему потрёпанному и побитому виду — словно бы тебя во всей этой мешковатой нелепой одежде, прямо как есть, привязали за ноги к лошади и протащили по тротуару километров так десять… Ты продолжаешь сверкать сумасшедшей улыбкой и вещать на зачарованную тобой публику, как главная приглашённая звезда вечера. Об одном только тебя прошу. Умри уже, пожалуйста. Но ты совсем не слышишь меня и продолжаешь: — Ибо благодаря тебе и только тебе наши списки уже пополнены такими кричащими именами, как: Моника… Себе я больше не вижу смысла врать, так что… даже не знаю. Она же ведь всё равно собственной смерти искала? Не человеку вроде меня судить, разумеется, но… если ты кому-нибудь даёшь подряд сто двадцать восемь грёбаных шансов не вести себя, как последняя гадина, вырывая каждое следующее «я тебя прощаю» из себя чуть ли не с мясом, щипцами, и переступая через собственное самоуважение, пот, кровь и слёзы; и все сто двадцать восемь раз благополучно спускаются в унитаз по итогу… н-а-в-е-р-н-о-е, т-а-к-а-я е-ё с-у-д-ь-б-а? Моника бы снова повторила её, держу пари. Как человек она была на троечку с минусом, при всей её некогда безупречной успеваемости. А это означает — как знать: должно быть, что-нибудь подобное она и заслуживала? А мне бы искренне хотелось, чтобы выжил кто-то ещё, и мой выбор был сделан. — …Севен… Заткнись, заткнись, тварь, просто заткнись! Я не хотела всего этого! Мне не нужны были такие последствия. Мне не нужны были жертвы! Нет, никогда… Я просто сделала то, что посчитала правильным. И до сих пор так считаю. — …Она ведь поспособствовала отправке на Тот Свет даже настолько важной птички, как наш верный Мо-орти-и! Это уже далеко не Двойное Убийство! Это три в ряд! Би-би-би-би-бинго-о-о! А если мы припомним ещё Ольгу и даже Нацуки, взаимодействие которых с тобой также обрекало их на верную и мучительную- — Какое твоё блядское дело. Даже если и так. Кто-то говорит совсем-совсем близко, почти что моим голосом. Сама же, тем временем, уже быстро затыкаю уши. Больше я тебя не слушаю. Не слышу — не слышу — не слышу — не слышу — не слышу — не слышу — неслышунеслышунеслышунеслышунеслышенес- Мой собственный внутренний голос перекрывает твой бессвязный трёп, уже обращая его в бессмысленную какофонию! А между тем, внутри меня, где-то в районе живота, лишь разрастается мой злейший враг: холодная, леденящая душу и кровь, медленно убивающая изнутри пустота. Меня всю трясёт. Я ненавижу себя. Мне одиноко и холодно — нет ни одной счастливой мысли на горизонте, что смогла бы отогреть в эту проклятую бурю. Ни единой живой души, которой по-настоящему было бы дело. Но есть одна истина. И я хватаюсь за неё обеими своими руками — как утопающий за соломинку! Чтобы его не смыло новой волной! Эти люди — вернее, многие из них — оплачивали свою пошлину кровью, чтобы другие, кто остался в живых, смогли двигаться дальше. Это не защищает меня и не делает лучше. Банальная и наивная истина. Вот только подобные неожиданные, и даже порою ненужные мне подарки уже не отдариваются назад отправителю. Это ужасный грех — неуважение к последней воле усопшего! Да. Это правда — я каждый час вспоминаю тяжкую долю тех, кто погиб с нами. Моника. Севен. Нацуки. Ольга. Рёма. Другие ребята. И я виню себя за это. За каждый грёбаный вдох, который я почему-то по-прежнему делаю, а они уже нет. Но я должна идти вперёд! Если после всего уже произошедшего я буду по-прежнему рваться из-за каждой вставшей на пути трудности к ним… то дорвусь же. И если мы там встретимся с ними потом, на Том Свете, когда-нибудь… они мне никогда такой трусости не простят. Как мне потом смотреть в глаза людям? … … … Ты и не думаешь останавливать свой словесный поток сейчас, правда же? Плотины, воздвигнутой мной, уже едва хватает. — Я тоже ведь своего рода психоаналитик, вы знаете? — наклонив свою голову набок, точно ОЧЕНЬ сломанная кукла, ты смеёшься. — Знавала парочку сложных случаев до всего этого. И ваша знакомая девочка жутко напоминает один такой! — Пауза. — Саёри. Между нами. Ты говоришь, что искренне желаешь покончить с этой ужасной игрой и прекратить все мучения для себя и других? О-о-о. Какие же благие намерения. Но ведь это же ложь, самая настоящая ложь! Хватит себя обманывать. Тебя вполне устраивает всё так, как оно пока есть, правда ведь? Пока ты полезна, ты счастлива. А что с тобой будет, едва вы все окажетесь в просторном и безжалостном внешнем мире? Холодном, незнакомом и злом. Где нет больше сторон. И не будет друзей. Жизнь раскидает вас по разным частям света, и поминай, как всех этих людей вообще звали! Готова ли ты к таким переменам, а, моя милая девочка? Что у тебя такого есть там, чего нет здесь? Твои связи в социуме? Общение? Крыша над головой? Семья? Может, цели на жизнь? — … Я холодею. Потому что предельно чётко понимаю, что… нет. Выбор кажется очевиднее некуда, но… я ни чуточки не готова. Мне никогда ещё не было настолько страшно перед открывшимися возможностями. Чем ярче я понимаю, что это всё сильнее меня, тем шире ты улыбаешься. Ведь ты права. Мои губы беззвучно двигаются. Не в силах возразить тебе хоть чем-то внятным, тупо стою перед экранами и молча гляжу на тебя. Раздавленная и поражённая простотой твоих доводов. Не в силах ни принять так предлагаемый тобой титул, ни отринуть его. Я поздравляю. Ты меня победила. Раздавила и смешала с грязью. Ненавижу. Но… Может ли быть, что, и в самом деле, я… лишь приношу всем отчаяние? Своими попытками добиться чего-то для них, своей борьбой. Стоило с самого начала просто сидеть потише и не отсвечивать. Есть ли- — Если ты хочешь уйти, то ты знаешь, где дверь. Я больше не могу управлять ловушками: они выключены. Я не двигаюсь с места. Ноги будто не слушаются. Я… не могу. — Или оставайся жить дома. — … — Принимай свои королевские почести, мисс Принцесса Отчаяние! Никто не произносит ни единого слова. А после ты надломленно и очень-очень хрипло смеёшься. Почему я не могу просто взять и удалить тебя уже, наконец? Как любой вредный файл с моего домашнего ноутбука. Прямо сейчас. Как скоро ты просто закончишься? Когда ты перестанешь мучать этих невинных людей, ну когда ты, наконец-то, насытишься?! Хотя, мне кажется, что мы обе уже превосходно знаем ответ: этого не произойдёт никогда. Так умри же. — На самом деле я немного обманула тебя. Да. Выйти-то из комнат казней ты сможешь. Даже, может быть, пройдёшь лабиринт, открывающийся следом за ними. Я пальцем никого из вас там даже не смогу тронуть! Всё так. Но есть одно «но». Если вы с друзьями всё-таки преодолеете этот непростой путь, не заблудитесь, не перегрызёте друг друга и не умрёте от голода… тогда вам всем откроется последняя дверь. Она же — ваш единственный выход наружу. Она же — Врата Абсолютной Аннигиляции. …что? — Я вижу твоё удивлённое личико, радость моя, — склонив голову набок и хищно оскалившись, ты хохочешь настолько громко и омерзительно, что у меня даже уши закладывает. Смотришь мне прямо в глаза. — Что, рыжий мальчик перед погибелью не поведал никому из вас? Быть такого не может! Он ведь уже знал… Ай-яй-яй, — качаешь ты головой. Что-то внутри меня словно бы лопается и обрывается. Я холодею. О чём… о чём он знал? — О-о-о, это такая коварная штука, которую даже я не смогу выключить! Даже если захочу. С ней можно только как-то договориться. Когда обменяешь одну ценность на другую. Самый равноценный в мире обмен, моя деточка! Скорми же кого-нибудь этой волшебной двери, и она выпустит тебя наружу! Весьма милосердный обменный курс, вы не находите? Жизнь за жизнь. — … — Не надо так печалиться, солнце моё! У тебя всё ещё остался прямо-таки роскошный выбор: доживать отведённые тебе судьбой дни здесь, радуясь такой жизни. Либо стать чьей-нибудь жертвой по выбору. Либо самой выбрать жертву! Не торопись. У тебя вся жизнь будет на размышления. Я быстро отворачиваю свой взгляд от тебя. Всё моё лицо мокрое. Это какой-то пиздец. Тебя же по-прежнему скручивает в дичайшем приступе хохота. — Ну, а пока мы с вами ещё не разошлись, позволь же мне передать тебе мой последний подарок! Дорогая моя новоиспечённая Принцесса Отчаяние… принимай свои королевские регалии! Кто-то говорит совсем близко, очень-очень похожим на меня, тихим голосом. — Пошла. Нахер. Из моей головы. Какой ещё «подарок»? Меня просто трясёт. Но ты сейчас уж больше не отвечаешь. А, между тем, вокруг творится нечто странное и… достаточно жуткое, чтоб описать простыми словами. Но я попробую. Итак. Первое, что я замечаю — это отвратительнейший, закладывающий уши, будто бы режущий всё моё естество насквозь, скрежет, до боли похожий на то, как вдруг пытаются привести в работу очень старые, покрывшиеся вековой пылью и ржавчиной механизмы, которые давно отжили свой чёртов век. Но тебе всё равно. Ты словно толкаешь старый поезд голыми руками. Сломанными. По не проложенной колее. В тщетной надежде, что он вдруг опять поедет. Ты точно готовишь нечто, что повергнет меня в высочайшую степень отчаяния, здесь двух мнений быть не может. Но… Даже ценою своей чёртовой жизни, даже обрекая себя на самую настоящую агонию? И ты всё ещё рада? Как так? Я никогда этого не пойму. Но не без удовольствия наблюдаю отпечаток всего этого страдания на твоём уже не настолько красивом лице. Носом у тебя вовсю пошла кровь, только вот ты всё не останавливаешься, словно не замечаешь этой досадной маленькой неудачи. О, боже мой. За всю свою короткую жизнь я, кажется, уже бессчётное количество раз могла слышать, как кто-нибудь говорит, что у него пошла кровь из глаз. Обычно так любила сказать Моника. Чаще всего — когда её опять не радовала очередная серия любимого сериала, или… чьи-то весьма незадачливые стихи, да. Я много раз слышала. А теперь вот и впервые увидела. И это… крайне мерзкое зрелище. Не знаю, буду ли я спать этой ночью. А на лице моём застывает непрошеная широкая улыбка. Я больше не желаю отводить своего взгляда. Тебе же сейчас… тоже больно, да? Я хорошо вижу это. Она появляется где-то там, под самым потолком, и начинает медленно-медленно опускаться, чтоб где-то на середине пути застыть совсем. Петля. Так вот о каких «почестях» ты тогда говорила? Сквозь зубы отвечаю тебе: — Банально. И это всё? Так быстро? Тебя теперь хватает только на маленькие прелюдии? Пытаешься прочитать на моём лице свою излюбленную эмоцию при виде этакого «подарка», но не видишь её. Как жаль. Полученное вместо этого, похоже, повергает тебя в неслабый такой шок. Тебе обидно? А, может быть, ты просто боишься? Боишься, но по какой-то своей крайне глупой причине по-прежнему продолжаешь страдать. И мне это здорово видно — моё местечко в самом первом ряду, как-никак. Тебя колбасит и корёбит так, словно ты сама сейчас задыхаешься. Ты, а не я. Сучишь ногами по земле, как умирающее животное, елозишь в кресле, а кровь всё активнее капает на твою испачкавшуюся одежду. Теперь небольшие алые ручейки добавились ещё и из ушей. Руками ты бы, наверное, охотнее всего сейчас схватилась за собственное горло, только вот они связаны. Крепко-накрепко. Ты продолжаешь пытать себя так, словно за каждый сантиметр своего движения вниз этот зловещий механизм вырывает по новому куску живой плоти из твоего вконец измученного тела. Это зрелище может вызывать только лишь омерзение. В конце концов, твоя борьба всё же окончена. То, чем ты так упорно спешила меня порадовать, оказывается на приемлемой высоте. И уже теперь, если я вдруг попробую достать это… залезть прямо на свою кафедру, дотянуться и ухватить, вот так… Мне нужно только потянуть гостинец вниз со всей своей силой! Что тогда ты почувствуешь?! Я вкладываю в эту хватку всю себя и подтягиваюсь на нём — теперь механизм поддаётся ещё совсем немного, прежде, чем застыть до конца, а твои губы расходятся в непередаваемом цифровом вопле. Мне тоже достаточно неприятно. Я буквально вишу на тебе — мои ноги едва чувствуют поверхность стола. Только этого по-прежнему крайне мало в оплату за долг. За всех и за всё, что ты сделала с нами! Я начинаю тянуть вниз так, что у меня ужасно заболевает и, кажется, почти отнимается вся моя левая рука. Это ничего. Правая уже приходит на помощь своей верной боевой подруге. Вместе им становится легче! Ибо сколько бы тебе ни осталось тупо глядеть на меня оттуда, из этого кресла, по-прежнему сверху вниз, я намерена сократить этот срок, минимум, вдвое. Хочу ли я избавить тебя, таким образом, от огромных мучений? Хе-хе-хе, о, не-ет. Как раз очень даже напротив. …После очередного сеанса нечеловеческого утробного крика ты изгибаешься на своём кресле. Теперь тебя обильно рвёт, чем-то кроваво-бурым и очень мерзким. На самом краю затуманенного сознания я слышу отдалённые смутно знакомые голоса, которые на все лады призывают меня прекратить это, остановиться. Ну, что же… Я их игнорирую. Тебя рвёт ещё разок. Только теперь от сеанса увиденного тошнить начинает уже и меня: ибо внизу, на полу, около твоих ног — там, в крови и блевотине я замечаю каких-то очень странных и блестящих опарышей. Они противно извиваются в этой зловонной луже и переливаются всеми цветами радуги. Сначала удаётся разглядеть только парочку, но чем активнее, чем внимательнее я вглядываюсь… Скорее бы они уже сожрали всю тебя изнутри. Теперь вот ты блюёшь уже в третий раз. Я со столь новым, вовсе не знакомым для меня ранее, но так будоражащим до кончиков пальцев интересом какого-нибудь заправского безумного учёного из кинофильмов стараюсь отстранённо засвидетельствовать этот противный процесс. Ибо есть, что: на этот раз внутри тебя практически нет хоть какой-нибудь жидкости. Теперь оттуда с невыносимыми утробными звуками выходят почти одни только черви. Какая прелесть. При виде всего этого действа мне делается до ужаса страшно, противно, больно и… из-за чего-то очень весело. Сама толком не знаю. Но теперь, когда вся ненависть нашла выход, накатывает волна божественного освобождения, умиротворения почти что — моя голова понемногу пустеет, и во мне постепенно зарождается, разгорается всё сильнее и ярче один новый вопрос: а что будет, если я надавлю на тебя всем своим весом? Буквально, всем. Повисну на тебе целиком. Да, этого окажется не особенно много, но и тебе не шибко долго осталось здесь — ты себя вообще видела? Я утяну тебя за собою на дно. Ты меня слышишь? Горло уже обвивает знакомое и почему-то до боли привычное ощущение. Что же, рискнём? Вместе будет не так одиноко, правда? Улыбка расползается по моему влажному лицу ещё шире, но что-то упорно не даёт сделать этот решительный последний шаг, когда я уже набросила петлю окончательно. Что-то силой удерживает мои ноги на кафедре! И мешает сорваться. Я отбиваюсь, отбиваюсь опять — а оно снова мешает! Утягивает куда-то назад и вниз… назад и вниз…***
— Осторожно, осторожно… помогай мне, я держу её за ноги! Да, вот так, — Рантаро и Юри бережно вытаскивают расслабившуюся и обмякшую девушку из петли. — Ещё немного… да, хорошо. Молодец! А в это же время взволнованная, но так и не решающаяся подойти ближе к своему недавнему обидчику и вмешаться в налаженный процесс спасения Чабашира наматывает рядом круги и озадаченно грызёт свои ногти. Когда «освобождение», наконец, завершается, Саёри, поначалу вяло брыкавшаяся, как-то разом обмякает на плечах у Амами и закрывает свои глаза. — Оставайтесь или нет, — тихо и холодно говорит Рантаро, невидяще глядя куда-то перед собой. — Это ваше дело. А мы уходим отсюда, раз и навсегда. — Как ты? Сможешь её понести? Я тоже могу помочь, если надо… — Пока нормально. Без паники. Она намного легче, чем кажется. Амами и Юри вместе со своей незадачливой ношей медленно направляются в сторону выхода, в уже не работающие теперь комнаты казней. За их спинами воцаряется мёртвая тишина. Тенко поначалу желает присоединиться к их скромной процессии, но на половине пути вдруг резко разворачивается: это чужая семья, и она явно там станет лишней. Двое из этих троих ей, скорее всего, будут просто не рады. А один — так и вовсе попытался совсем недавно убить её. Тенко не станет обузой, нет, ни за что. — Жалко, конечно… — к этому моменту Сири уже откашлялась. Подле её ног по-прежнему шевелилось несметное количество безобразных опарышей, а рот её всё ещё оставался грязным. Во многих смыслах. — Эх, а у меня ведь такая хорошая речь была заготовлена на Братика-Без-Сестрёнки и на нашу Девочку-Брошенку. Да не судьба, увы… Она сделала долгий вдох. А после наклонила свою голову чуть вбок в опасно широком оскале: — Но у меня же ведь, — Сири улыбнулась со знакомым задором, оглядела оставшихся. Ещё пару раз откашлялась кровью и звонко продолжила. — По-прежнему остались все вы. Правда? И вам совсем нечего делать там, в том опасном, холодном и злом внешнем мире. — Н-да?! Ты, блять, это серьёзно? — сердито ответила ей Ирума. — А может быть, ты просто заткнёшься и мы пойдём уже нахуй отсюда?! Она схватила было Электроника за руку и собралась тащить прочь. — Да, может быть. Я ведь никого силой тут не удерживаю… нет, больше нет. — … Ирума застыла под этим пронзающим взглядом, словно бы вкопанная. — Как мило, что ты первая со мной об этом заговорила, подружка. А мне напомнить, — Сири подозрительно сощурилась. — Из-за чего ты оказалась… ну, не здесь даже… а на первой своей убийственной игре? Тебя пригласили на шоу из-за таланта, серьёзно?! Ой, не гони, подруга. Да ты даже память себе захотела подрихтовать. — Она довольно пронаблюдала, как её слушательницу всю передёрнуло после нахлынувших снова тех самых воспоминаний. — Потому что свято надеялась, что хоть теперь-то тебя, наконец, все снова полюбят! Или себя полюбишь хоть ты, если забудешь о главном. — Н-г-гх-х… — Ирума тесно сжала опущенные кулаки, плотно прижатые к её телу. — Или я не права? Ну, да… ты можешь кое-что делать своими руками, Ирума Миу. Это похвально. Вот только домой, на свою малую родину — да что там, даже к себе в страну — тебе сейчас путь заказан, дорогая моя. — А что там такого страшного было? Тенко чего-то не знает? Звучало так, — Чабашира неуверенно почесала затылок. — Словно ты готовила на кого-то важного покушение или вроде того. — А, Миу самыми разными способами осквернила один ваш важный памятник на какой-то святой праздник, — постарался припомнить Сыроежкин рассказанное ему одним вечером, — а после сделала ряд не самых приятных заявлений про неких важных людей в своей стране. Перед телекамерами. Извини, — он соболезнующе посмотрел на подругу. — Я думаю, будет лучше, если они всё же узнают. — Ничего себе… Тенко даже не представляла. Может быть, она мало смотрит телевизор? Хотя — да, Миу похожа на того человека, который смог бы так сделать… п-прости. — Нормально. Я тогда была пиздец не в себе, народ, — едва слышно поделилась вся красная, словно рак, Ирума, неловко соединяя указательные пальцы обеих рук. — Мой вам блядский совет: не прикасайтесь к запрещённым веществам, особенно — накануне самого важного дня в вашей ёбаной жизни. Даже если чувак, который толкает их, твой давний кореш, и он вдруг говорит, что сегодня особым клиентам скидки. Даже если это вообще последняя партия! У вас тогда всё по пизде пойдёт. Запомните эти слова… Весь зал, тем временем, потонул в осторожном молчании, слушая тихую «исповедь» Миу Ирумы. Никто не спешил выказывать негодования. Тогда она всё-таки продолжила. — Многое из той хуйни, что я тогда перед ними наговорила — это не какие-нибудь всратые оценочные суждения. Это чистая правда. У меня одно время были свои источники, знаете. По телеку, скорее всего, это всё вырезали. В инете? Я до усрачки испугалась даже вводить своё ёбаное имя лишний раз после того случая! Кое-кто из тех людей управляет сраными якудза, ахах, — она посмеялась с улыбкой приговорённого. — Если я вернусь назад, домой… они меня просто убьют. Пиздец… Сири лишь понимающе улыбнулась в ответ на это. А Электроник громко проговорил, сияя своей светлой улыбкой и приобнимая закрывшую лицо руками подругу за плечи: — Я говорил тебе тогда и скажу прямо сейчас, Миу! То, что тебя кто-то там плохой дома ждёт — беда не такая и страшная. Мы всё решим. В крайнем случае, построим новый! Советский Союз — страна огромных возможностей! В ней для всякого человека место отыщется: любых вероисповеданий, наций и взглядов! Мы всякого примем и обогреем. Дела идут хорошо: страна на подъёме, нас любят и уважают по всему свету и- — На всякий случай, я проясняю, — тихо вмешалась вдруг Сири, изображая из себя Мисс Серьёзность. — А? — Вернётесь вы все только в один единственный мир. Наверное, мне следовало пораньше сказать? И в одно время. Это будут наши дни. Стоп, погоди. То есть… ты ему даже ничего не сказала? — негромко спросила женщина, изучающе глядя в сторону одного конкретного человека и усиленно пытаясь сдержать свой громкий смех. — Хо-хо-о… а мне-то казалось, что говорить правду своему партнёру — первое правило крепких и долгих отношений… — Я не хотела разбивать наивному ребёнку его мечты!.. — громко воскликнула Миу почти сорвавшимся голосом. — Он же… когда обо всём этом грезил, всегда такой забавный и милый был. Блять, блять, блять… какой же это пиздец… — О чём грезил? — Тут Электроник вдруг заметно напрягся. — И почему ты вдруг стала так ругаться? — П-помнишь… когда я тебе сообщила, в каком мы сейчас году? Ну, так, примерно, по моим ощущениям — календарей-то у нас на борту никогда не было. Чтоб ты не чувствовал себя таким уж оторванным от коллектива, я немножко приврала, — виновато потупилась Ирума. — Самую малость. По своим собственным соображениям, лет этак на двадцать, хе-хе… Сыроежкин застыл, пытаясь переварить эту новую для себя информацию. Потерянно усмехнулся. Сказал, уже без столь явного счастья в его огромных глазах: — То-то я радовался, до чего дошёл прогресс… ну, и… как там тогда, хах, в этом вашем будущем? Достроили уже, наконец-то, Дворец Советов? Всегда мечтал там побывать… — Это, — Миу виновато отвернула свой взгляд в поисках помощи. Но Чабашира сама упорно старалась смотреть в любую другую сторону, а на лице Зена оказалось красноречивое: «Ты это заварила, ты сама и расхлёбывай… к тому же, мне оно тоже стрёмно и непонятно». Других людей во всём Зале Суда, к сожалению, больше не оставалось. — …явно н-не самое главное, что тебе пока стоит знать о внешнем мире. Кхем. — Ну что же, не стану лишать тебя этого удовольствия! — задорно подмигнула Ируме Сири, как старой любимой подруге. — Не упусти ни одной маленькой детали! Я верю: ты у нас дама достаточно начитанная, чтоб разбираться в значительной части той ситуации. Вперёд и в бой же. — … — Для всех, кто слишком увлёкся или вдруг подзабыл, ещё раз поясняю, — коварно захихикала умирающая богиня из машины. — Вы — некоторые из здесь собравшихся… набраны из разных реальностей. Кое у кого они между собой будут до боли похожими. У некоторых смогут найтись некоторые отличия, не особо значительные. Однако за дверью выхода, в любом случае, вас поджидает только один мир. Назовём его базовым. По сути своей, что-то типа среднего арифметического. Ни то, ни это, но нечто ровно посерединке, подразумевающее большинство из вышеперечисленного. Ну, так уж вышло. Некоторые из вас попадут в украденные и «реставрированные» тела ваших же оригиналов оттуда, чтобы продолжить жизнь… там, где они и остановились, фактически. Кое-кому повезёт даже чуть больше, чем могло быть положено — их посвежевшие шкурки мы отстроили лично, так как успел минуть слишком уж большой срок от положенного. Морти настаивал, из каких-то своих соображений, и я спорить не стала. Но это не означает, что вы не отыщете руины всего, что когда-либо было вам дорого, на задворках нового мира. Печальные перспективы, правда же? А будет и ещё одна категория людей. Между нами, мои любимые! Такие, ну, — Сири пожала плечами. — …Попросту своих домов не отыщут. Даже на картах. Ни на одной! Потому что их здесь тупо нет. Миром ошиблись. Как называлась та часть Японии, девочки? Что вы теперь станете делать, товарищи-попаданцы? Ну, вот сидите и думайте! Нужен ли хоть кому-нибудь подобный «выход из зоны комфорта»? Добро пожаловаться или посторонним вход воспрещён!!! — Злобно захихикала она и опять закашлялась. Электроник же, между тем, долго и потерянно смотрел в сторону Миу, практически не моргая. Девушка отвернулась и, казалось, боялась даже пошевелиться, даже взглянуть в его голубые-голубые глаза. Она ощущала на себе этот потерянный взгляд, как ношу на усталых плечах. Рука сама наощупь нашла и легонько сжала широкую ладонь молодого человека. Ирума молчала, лишь губы её иногда ещё растерянно шевелились. — Ну, если тебе вдруг нужно время, чтобы подготовиться к объяснениям, то я подожду, — очень спокойно произнёс Электроник. — И не стану тебя торопить. Не переживай. Всё образуется, как и всегда. — Кстати говоря, о «поговорить», — снова задумчиво заговорила Сири. — Если не ошибаюсь, мои милые голубки́ и голу́бки… то действие вот тех самых чипов, которые — ну, вы же не забыли ещё? — внедрены к вам в мозг и помогают понимать речь друг друга… оно тоже закончится, едва вы вновь окажетесь на свободе и снова проснётесь. Неловко, правда? Но такова цена. Это реальный мир. А за пределами зоны покрытия сервиса, — женщина досадливо цокнула языком. — Все ваши подписки будут приостановлены! Так-то. Как вам теперь лицо Настоящего Отчаяния?! Ирума резко опустилась на корточки и, схватившись за заплаканное лицо руками, чуть слышно что-то забормотала. Её всю дико трясло. Зен схватился за кафедру и опустил голову, мрачно цедя: — С-сука… тебе уже не ввергнуть нас в ещё большее отчаяние, как ни пытайся. Это предел, а ты… Ты же ведь питаешься с этого или что-то типа того, да? — Пауза. — Ну, тогда просто пошла нахер. Мне приходилось заучивать пару достаточно объёмных ролей для выступлений на иностранном языке — естественно, вникая в весь смысл прочитанного. Так что английский я немного знаю и понимаю на достаточном уровне, чтобы вести простые беседы, можно сказать. — Я… тоже в своё время интересовался этим языком, — неуверенно произнёс Электроник. — Не так, чтобы прямо сильно, но… Шура настаивал на его освоении. Он говорил что-то вроде: «как ты собираешься допрашивать предателя Родины, если не сможешь его даже понять?!». Долгая и довольно мутная история, хех… соу, лет ми спик фром май харт, так сказать! — Хоть в чём-то нам твой бывший, да пригодился. Над произношением надо бы слегка поработать только, — слабо улыбнулась Ирума, утирая непрошеную слезу и вновь поднимаясь во весь рост. — Когда окажемся по ту сторону, первым делом найду тебе хорошее европейское порно. Первые двадцать минут там одни диалоги. Будешь слушать хорошо поставленную разговорную речь. Я сама так очень многому научилась. Она взяла его за руку. — Будет ещё много дерьма. Пойдём же скорее отсюда. Я не хочу сталкиваться с некоторыми демонами из своего прошлого… но и назад, в ад, возвращаться тоже не собираюсь. — Что бы там ни было, вряд ли уже станет хуже… — Электроник позволил себе приобнять девушку за талию, и возражения не последовало. — Пока мы вместе, хоть не так страшно! Да и плохое если всегда делить на двоих, уже не так плохо получается! — Ну вот, — Сири проводила уходящую парочку грустным, немного потерянным взглядом. — Теперь и эти двое тоже ушли, оставляя нас троих в одиночестве. Какие же они скучные. Затем её болезненный взор вновь обратился к оставшимся. — Что до тебя, то… — теперь она, по-птичьи наклонив голову, глядела, не мигая, на бледную, всю сжавшуюся Чабаширу. — Хоть номерок свой нынешний мне оставишь, а? Знаешь, пускай это всё у нас случилось довольно спонтанно, неловко и было много крови, но… я ведь побывала в тебе, а правила приличия обязывают уважающего себя партнёра хоть иногда- — Замолчи! — не стала дослушивать собеседница, заливаясь краской и закрыв уши. — Заткнись, заткнись, заткнись, просто заткнись, И ВСЁ!!! Тенко тебя больше не слушает! — … — И не позволит больше делать с ней что-либо непростительное! Уходи! Я тебя ненавижу… — … Ответом ей, внезапно, стало лишь гробовое молчание. — Минуточку, это, что… типа… взаправду сработало? — Не поверила обрадовавшаяся мастерица нео-айкидо, утирая непрошеную слезу. — И ты теперь не станешь говорить Тенко, как, ну, здорово ей бы было остаться?.. Сири улыбнулась, отрицательно покачивая головой: — А с чего бы? Кому здесь вообще когда-нибудь бывало до тебя дело, пустоголовая идиотка? Даже новая подружка, и та оставила. Миру опять плевать! Занимайся, чем хочешь. — Чт- Чабашира застыла, будто пронзённая мечом насквозь, пригвождённая к месту. Её сжимающиеся и разжимающиеся в кулаки руки заметно подрагивали. — Если мне не изменяют память и та информация, которую я всё ж таки сумела отыскать на тебя, моя дорогая, то ты ввязалась в свою первую смертельную игру, чтоб не ухаживать за собственной больной матерью? И заодно доказать забулдыге-отцу, что его слова гроша ломаного не стоят, и ты вполне в силах сама о себе позаботиться. Ну как, всё вышло хорошо? — женщина заботливо наклонила голову. Мастерица нео-айкидо теперь даже не пыталась сдерживать вырывающиеся наружу, душащие её и уже бегущие по щекам слёзы: — Э-это не правда! Всё не… совсем так, — тихо всхлипывала она. — Тенко пыталась собрать деньги на лечение маме! Она просто хотела в этом стать независимой… — Не слушай её, — Зен закрыл собой плачущую уже навзрыд девушку. Продолжил он сквозь зубы. — Просто забей! Она опять играет с тобой. Эта тварь боится остаться здесь совсем одна, вот и лепит свою околесицу. — Уж кто-о бы говорил… — настолько наигранно вздохнула Сири, что фальшь можно было бы услышать даже за версту. Глухому. — Милый мой, милый Сайдкик. — Что?.. — Зен опешил. — Все те, кого ты любил и кому так стремился помочь, теперь умерли. А из круга близких на воле у тебя остался лишь человек, с которым вы сильнее всего «на ножах»: этот… Джу-Джу, или… как там его зовут? — постаралась припомнить Сири, лениво прикрыв один глаз. — Богатенький мажорик, короче. При упоминании знакомого имени лицо актёра вмиг перекосило. Его всего затрясло. Он упорно держался, но терпения не хватило надолго: — Иди ты к дьяволу!.. — Ах, да, наверное… мне стоило бы припомнить ещё и последнюю волю твоего дражайшего недавно почившего друга? — глядя на сонмы копошащихся личинок подле себя, Сири довольно хихикнула. — Люсиэль не был большим любителем поболтать о своей семье. В его работе это дело чреватое! Поэтому даже мне пришлось здорово поднапрячься, чтоб раздобыть информацию… В Зале Суда повисла долгая пауза прежде, чем она продолжила свой монолог. — Твой друг воспитывался и рос вместе со своим братом-близнецом в крайне… небогатых условиях. Опекой озорных малышей занималась нерадивая мать, медленно сходящая с ума всё сильней каждый новый день. Знакомо? — Короткий, едкий смешок. — Его отец на тот момент заседает где-то в самой верхушке страны — в парламенте, кажется — но он не то, чтобы горит желанием выплачивать алименты. Чего уж там. Его мисс Мимолётная Интрижка шантажировала горе-папашу наличием аж двух общих бастардов, обещая за крупненькую сумму не разглашать свежие сплетни и не портить имидж народного избранника! Естественно, он мог по-тихому прикопать что болтливую бабу, что её пару дойных коровок! Поэтому за мелкими нужен был глаз да глаз... постоянно. Нет - Постоянно. — Л-Люсиэль когда-нибудь… рассказывал тебе про своё прошлое? — спросила шёпотом Тенко, уже немного успокоившись и утирая слезу. — Боюсь, что это была тема, о которой он старался вообще никому не говорить, — ответил актёр ей в тон. — Одна из многих. — Тенко может понять его. Это… больно. Она хорошо знает. И очень соболезнует. — Если честно, я и сам сейчас в полном… шоке. — Ну-ка, цыц! Разговорчики в строю. История не закончилась! — чуть громче обратилась к ребятам Сири, откашлявшись. — Так вот. В отличие от крайне болезненного братца, ваш старый знакомый периодически имеет счастье сбегать из дома: так сказать, на разведку. Когда-нибудь он мечтает вытащить из ада и своего сиблинга, чтобы в итоге они зажили новой, счастливой, лишённой страданий жизнью! А уже немного позднее, однажды, Сэён встречает одного довольно неплохо знакомого тебе, Зенни, лично фотографа с огромными связями за плечами. Да, этого вот самого человека. И тот обещает вытащить их вместе с братцем из передряги. Всё бы хорошо! Но, в итоге, с одним из них он-таки лажает. Ой, как же сильно лажает… Зен до крови закусил свою губу, когда Чабашира крайне неуверенно положила свою руку ему на плечо: — Что бы она такого там ни сказала дальше… Запомни! Тенко с тобой. Только без всяких непростительных гадостей! Не позволю. — А что же там дальше ещё-то рассказывать? Координаты того места, где сейчас находится его брат, он тебе уже скинул, — Сири лишь коротко пожала плечами. — Будет свободная минутка на воле — заглядывай. Только, это… заранее подготовься там ещё к одной встрече, а? Цветов красивых, что ли, купи! За себя и за своего почившего товарища. Ибо Юсон тоже был бы крайне рад её видеть — отдохнувшей и вернувшейся с Того Света! Правда, недолго. Нечему там на самом деле особенно радоваться. Там плакать надо… Всё, на что Зена сейчас хватает — это, застыв с рукою у самого сердца, нервно пробормотать: — О чём ты, блядь, вообще несёшь. Что это за- — Нашего Бравого Рыцаря ожидают новые подвиги! Вперёд-вперёд-вперёд! — Сири истошно хохочет, а после её пробирает на очередной, особенно затяжной приступ кровавого кашля. — Хотела бы я… взглянуть на твоё лицо, когда ты там будешь. Всё бы отдала. Правда. — … — Или же останься здесь и поживи ещё немного со мной, дорогой?! — Она вытянула свои перепачканные рвотными массами губы, словно для поцелуя с любимым героем. — Некоторые комнаты наверху ещё вполне пригодны для обитания. К тому же, тебе ведь не привыкать делить и жильё, и постель, и взгляды с сумасшедшими? Не в первый раз, как говорится, на те же грабли — стерпится да слюбится… Долгое время после её вопроса Зен тупо таращится сквозь экран, словно бы ничего больше не замечая. В голове у актёра остаётся лишь белый шум, да какая-то непрерывно разрастающаяся пустота в районе сердца. Краем сознания он отмечает, что безобразных опарышей, барахтающихся в коричневой луже прямо под Сири, за время их бесед уже стало немного поменьше. «Обратно восстанавливаешь свои силы, да?..» Зен гневно сплёвывает себе под ноги. «Этого стоило ожидать…» Их безмолвный, полный самой горячей ненависти «кошачий поцелуй» продолжается достаточно долго, пока не прерывается звуком громкой пощёчины. — Ай! За что?! — обиженно оборачивается актёр, с полным непониманием глядя на Чабаширу. — Скажи ещё спасибо Тенко, что она не с ноги. Что бы там тебе ни наговорили, Тенко не позволит тебе умереть здесь! Никогда! Позабыв обо всём, она была искренне намерена оттащить собеседника в сторону выхода грубой силой, если это понадобится. Однако, к превеликому её удивлению… дальше тот пошёл сам. И даже гораздо быстрее самой Чабаширы. — Спасибо, — хмуро обронил Зен, потерянно глядя себе под ноги на пути к заветным комнатам. — За что?! — собеседница искренне не поняла его, здорово насторожившись. — За то, что не позволила мне расслабиться и придаться грёбаному отчаянию, — легко ответил тот. — Сейчас не самое подходящее время для этого. Потому что многие из вас всё ещё не знают про самое главное. — Не знают о чём? — снова не поняла Тенко. — Я потерял уже достаточно, а после побега из этой никчёмной дыры — она ясно дала это сейчас понять — всё может стать только хуже, — актёр истерически хохотнул, проведя пальцами здоровой конечности по растрёпанным волосам в попытке пригладить их. Заботливо взглянул на свою забинтованную и зафиксированную около тела руку. — Но если я прямо сейчас не вмешаюсь, то почти все вы погибнете. — … — Такого я простить себе уж точно никогда не смогу, — Зен вновь нервно хохотнул, закуривая одной рукой. — Вот и последняя, дамы и господа! Твоё здоровье.***
— Ещё раз повторяю для особенно одарённых: тебе лучше принять моё предложение, а не то я тебя крепко ударю! — продолжала во весь голос надрываться несчастная Юри, уверенно оттесняя подругу к стене и применяя к ней свои последние убеждения. — Не смей даже думать о подобном в моём присутствии! Да и когда меня нет — тоже: не смей! Это сделаю я. — Всё только для того, только чтобы ты стала очередным человеком, отдавшим свою жизнь по моей милости?! Да к чёрту такую игру, — не отступала, крепко сжимая свои кулаки, рассерженная Саёри. — Мне надоело видеть ваши мучения. Если ещё хоть кто-нибудь умрёт здесь во имя этой дурацкой игры, пускай это буду я! Точка. — Эгоистка! Наглая эгоистка, не думающая о чувствах других! — А сама разве нет? — Дамы, дамы, — попытался было остудить пыл ярых спорщиц Рантаро, чуть вытянув руки раскрытыми ладонями вперёд в знак своих мирных намерений. — Это сейчас самую малость не вовремя. Пожалуйста, больше не ссо- — Да и вообще, — проигнорировала его тихоня, резко взмахнув рукой и снова сцепившись с оппоненткой рассвирепевшими взглядами. — Ты разве ещё не подумала, глупая голова, что Абсолютная Аннигиляция, по словам той же Сири, выпускает только ОДНУ дурацкую жизнь в обмен на другую?! Ну, хорошо. Пожертвуешь ты здесь сама собой ради любимого человека. А он тогда что по ту сторону ОДИН делать будет?! Саёри при этих словах явно задумалась. Однако контрнаступление не заставило себя долго ждать: — Но это же относится и к тебе. Разве нет? И тут обе девушки разочарованно замолчали. — Н-да. Это точно… — Юри смущённо свела указательные пальцы обеих рук, сдула упавший на лицо длинный локон. — Прости. Я порядком погорячилась. Глупо вышло… — Вам что, сейчас так понравилось откровенно сраться между собой, что вы решили тупо не останавливаться? — не выдержал вдруг Рантаро, уже давно принявший тяжкую ношу стороннего наблюдателя и тихо подпирающий стенку чуть в стороне от них. — Я… если честно, пока попросту не определилась, что с этим чувствую, — чуть слышно поделилась Саёри. — Просто надоело скрывать в себе разные чувства, — Она подумала ещё самую чуточку. — Юри дура. Та же, растрёпанная и порядком покрасневшая, под любопытным взглядом Амами виновато опустила голову и добавила ещё тише: — А мне — д-да… совсем немножечко, но понравилось. Потому что с тобой так раньше никогда не было. М-может, и вправду, она и есть… д-дура, самая настоящая… — Оно и заметно, — фыркнул Рантаро. Без какой-то издёвки в голосе. Троица сейчас находилась там, где заканчивались комнаты казней. К моменту, когда они дошли сюда, Саёри уже более-менее оправилась от своего шока и попросилась идти сама. Далее перед ними приглашающе открывался проход в нечто, коротко именуемое Сири не иначе, как «лабиринты». Которые при верном их прохождении должны будут окончиться выходом. Или же Абсолютной Аннигиляцией — кому как. Здесь-то ребята и остановились, словно бы в ожидании. Вернее, девушки в срочном порядке начали выяснять, кому тут необходимее, чтобы другая выжила (каждая настаивала на своём, как могла)… в то время, как Рантаро сперва даже попытался пару раз вмешаться в этот весьма яркий, но непродуктивный диалог, но быстро понял, что это бессмысленно. И своё слово ему будет лучше сказать, когда те двое наговорятся. …Однако, видимо, всё-таки не судьба: — Чел, ты какого хера сюда так уверенно пёрся, если сам не ебёшь?! — Уже подоспевшая было к месту Ирума тут же затрясла бедолагу за плечи, точно Тузик грелку. — Мы-то подумали, будто ты что-то знаешь! Уверенный такой там был. Нахуя уходили-то?! Мы, бля, просто надеялись- — Так, может, обратно вернёмся? — Электроник, полный тревоги, смущённо потирал локоть. — Не поздно пока ещё, вроде. — У нас же там комнаты все нахуй развалены! И сверху творится ад. Там теперь, сука, даже жить негде! — Так пересоберём? — Ой, да в пизду это. — Ну, ладно. Раз теперь-то мы заговорили о главном, и все готовы послушать… — уклончиво вмешался Амами, возвращая на себя абсолютно все взгляды. — У меня и впрямь была кое-какая занятная информация, полученная накануне. Но это, как говорят, совершенно чужой секрет. И я из чувства вежливости оставляю право поделиться им тому самому человеку, что рассказал о нём мне! Надо только его для начала дождаться. Ждать пришлось не особенно долго: через несколько минут в зоне видимости уже появились шагающие друг за дружкой Тенко и Зен. — И что это за ёбаный секрет, который сраным божьим чудом вдруг поможет нам всем выйти отсюда?! — Миу решилась не размениваться на вежливость в разговоре с актёром. — А, и кстати. Корова, привет. Тенко неуверенно помахала здоровой конечностью. — Я всё вам прямо сейчас и продемонстрирую, — ответил, между тем, Зен. — Но сначала лучше всё-таки приготовьтесь. И, да: вы не поможете? Он показал свою перебинтованную руку Рантаро. — Да. Думаю, время уже настало… — загадочно кивнул тот, принимаясь развязывать. Пока недолгая процедура шла, актёр продолжил: — Севен наказал мне хранить это где-нибудь подальше от чужих глаз, ещё перед приходом Морти на утреннее собрание. Как знал: ничем хорошим такой визит в нашу обитель уже не закончится. Спасибо Рантаро, что не отказал в помощи, — вспоминая своего недавно погибшего друга, актёр тяжело вздохнул. — Потом, перед судом уже, когда Люсиэль больше узнал о том, что такое «Абсолютная Аннигиляция», он поделился со мной одной безумной теорией… и, как мы видели недавно, некоторые его идеи всё же могут срабатывать. — Ну и что это за теория такая, хреновы умники?! — хмуро спросила Ирума. — Тенко тоже очень интересно узнать… она уже пыталась выведать информацию в разговоре один на один, только ей ничего не ответили. — И, конечно же, на практике эту идею тоже никто ни разу не проверял… — тихонько вздохнула Саёри себе под нос. Однако они в самом буквальном смысле затаили дыхание, когда из-под повязки Зена на свет вдруг появился… Уже до боли знакомый всем и каждому из здесь собравшихся флакончик с ядом. — Зачем ты его сюда- — И ты это таскал при себе?! — Это просто безумие! — доносилось теперь на разные голоса. — Ты же ведь понимаешь, что при малейшем неправильном обращении эта штука прикончит нас всех? — мрачно спросила Юри. — Одна твоя ошибка будет стоить всех наших жизней. — Я знаю, — актёр вдруг как-то загадочно ей улыбнулся. — Просто… запомни эти свои слова, пока мы не дойдём до места, хорошо? — Больше он ничего объяснить не потрудился. Девушка, сбитая с толку, только молча кивнула. — Ну что же, если смотреть на вещи с позитивом, то всё не так плохо, как могло быть! Ребята, по крайней мере, у нас будет шанс с лёгкостью закончить всё это, если мы когда-нибудь вдруг поймём, что дальше уже тупик, э-хе-хе-хе~. — Саёри. Не перестарайся со своим новым юмором, — Рантаро вежливо осадил боевую подругу. — Да ладно… поняла тебя. Просто… мне тоже сейчас очень страшно, и всё такое-прочее… — Это нормально. Осталось совсем чуть-чуть, потерпи ещё немного. — А кстати, — это вдруг неуверенно заговорил Электроник. — Раз уж мы тут заговорили про трудные пути… послушайте: Сири ведь говорила, что дальше будет лабиринт? Но разве же не опасно нам лезть туда без хоть какой подготовки? Мы ведь можем просто-напросто заблудиться там и умереть с голоду- — Об этом уже Моника позаботилась, — Зен не смог сдержать болезненной улыбки, глядя куда-то вперёд перед собой. — Она… некогда говорила мне, что хорошо чувствует это место. Так просто не объяснить, но… в этом ей можно верить. Незадолго до смерти она оставила кое-какие чертежи нам с Люсиэлем, в обмен за помощь. Карту того лабиринта. Сейчас она у меня на планшете. — Вот здорово, бля! И как же нам теперь понять, что это не очередной лихорадочный бред той сумасшедшей?! Зен с осуждением взглянул на Ируму. Какое-то время, казалось, задетый за живое актёр готовил у себя в голове ответ, который бы задел нерадивую собеседницу гораздо сильнее. Однако вместо этого он сказал, как на духу: — А никак, — и скупо пожал плечами. — … — Назад дороги нет. Теперь у нас есть только мы.***
Блуждания по лабиринту в целом заняли около полутора часов. На протяжении всего этого пути Зен и Рантаро были ответственными за сам маршрут, то и дело сверяясь с картой и консультируясь друг у друга. Чтобы совсем не запутаться, парни раздобыли маркер у Электроника (который тот, оказывается, присвоил и таскал при себе в кармане штанов едва ли не самого начала всей этой игры) и делали при помощи него пометки на стенах. Миу и Сыроежкин вели какие-то достаточно заумные (но пока ещё вполне спокойные, и на том спасибо) беседы с явно политическим уклоном. О чём уж там они говорили — никто из всех оставшихся влезать и узнавать это не хотел. Саёри и Юри нашли какую-то новую тему и тоже негромко дискутировали о чём-то своём, отстранённом. Почти всё путешествие по этим однообразным, наполненным трубами пугающим тоннелям Чабашира шла молча. Это не казалось ей такой уж пугающей пыткой теперь, когда в голове воцарилась полнейшая тишина, и можно было попросту помолчать, ни о чём не думая и не сожалея. Вся эта серая монотонность, всецело состоящая из труб, проходов, да облупившихся стен, давящих одним только своим видом, давно уже начала порядком утомлять путников… когда они, наконец, вышли к внушительной металлической двери, которая оказалась лишь неплотно прикрыта. Делая всем собравшимся ну слишком уж заманчивое предложение пройти ещё чуть подальше. Пришли ведь! Публика невольно затаила дыхание. Повисла наполненная самыми разными тревогами и опасениями, не менее томительная, чем и всё это путешествие, удушливая тишина. — Ну, вот и всё, — с заметной грустью в голосе сказал вдруг актёр. — Ура нам! Мы даже нигде толком не сбились. Добрались! — Эм, это… я вынуждена тебе признаться, красавица, — негромко отозвалась Ирума, ковыряя ботинком пол. — Могу отчасти тоже понять эту ёбнутую. Сама едва с катушек не съехала из-за однообразия, пока шла по всей этой хуйне. Ноги просто гудят. Видеть же подобное всю ночь, каждую ночь напролёт, да ещё суметь это запомнить… и остальным передать, как ты сказал… — Дело было не только в этом, если хочешь знать правду, — уклончиво произнёс актёр. И подарил собеседнице свою усталую, но всё ещё вполне ослепительную улыбку. — Однако ты можешь считать, что твои извинения приняты. — Спасибо. — А Тенко всё ещё очень рада, что на нас ничего не напало, пока мы шли! Конечно же, она бы самой первой отбилась- — И подняла предупредительную тревогу своими воплями? — вмешался вдруг Электроник. — Замолчи, кусок дегенерата! — Да ладно, я ж не со зла. — Тенко тоже… — И что, эм, нам всем делать теперь? — тихо спросила Юри. — Зен, ты говорил, что у тебя была какая-то мысль. — Не совсем у меня, но… да, — актёр кивнул. — Всё верно. Была. А после он резко достал из своей одежды флакон с ядом, о котором многие уже, к своему великому счастью, успели позабыть. Вдохнул поглубже. Подошёл к двери… …Открутил крышку и скорее бросил его туда, в зияющую тёмную щель. Не было слышно ни стука, ни грохота, ни дребезга разбитого стекла — ничего. Мёртвая тишина. — И, эм, как это понимать? — первой всё-таки спросила Саёри. — Как ты нам теперь прикажешь туда идти? — добавила Тенко. — Или ты, бля, этой штукой попытался сейчас отравить ту хуйню — Абсолютную Аннигиляцию? Я, знаешь, охуеть как не думаю, что это сработало. — Всё не совсем так, — актёр просто пожал плечами. — Не отравить и не убить. А, скорее, задобрить. Юри, — обратился он внезапно к тихоне. — Ты ведь помнишь свои слова? — Я? Эм-м… — очень не сразу ответила та. — Это про то, что цена твоей ошиб- Вдруг её лицо вытянулось в радостном изумлении. — Я поняла! — Тогда добро пожаловать в Клуб! — Амами аж пожал руку опешившей от этого действия тихоне. — Быть может, ты тогда объяснишь, на всякий случай, и остальным? — Подмигнул он. — У тебя хорошо получается, главное — не скромничай. — Ну, эм… — Она ещё раз крайне неуверенно оглядела собравшийся и ожидающий пояснений народ. В конце концов, все здесь уже давным-давно свои, так чего ж ей бояться? Тогда Юри свела указательные пальцы обеих рук вместе, вдохнула поглубже и всё-таки заговорила. — Все ведь поняли, что Абсолютная Аннигиляция всегда забирает одну жизнь в обмен на другую? При этом, Сири, вроде бы, говорила, что обмен должен быть равноценным. Это важное правило. Повисло понимающее молчание прежде, чем она задала самый главный, самый решающий вопрос: — А тогда что, если отдать на милость Аннигиляции нечто, что могло бы стоить всех наших жизней? — Она… сможет выпустить нас? — неуверенно спросила Саёри. — Всех сразу? — Это пока только теория… — мрачно добавила Миу. Мнения разделились. — Так или иначе, — видя замешательство на лицах слушателей, Зен принял свой самый героический вид. — Чтобы развеять ваши страхи и опасения… я пойду первым! Даже если мне не повезёт, чего не случится: ну а что я потеряю-то? Он послал воздушный поцелуй в сторону встревоженной публики и… скрылся за дверью раньше, чем кто-то успел что-нибудь сказать. — Во всяком случае, — Электроник чуть смущённо почесал голову, глядя в широко распахнутую темноту неизвестности. — Зен только что выиграл шанс для кого-то из нас… даже если всё плохо. Миу, со слезами на глазах, попыталась вытолкнуть его вслед за актёром: — Тогда ты и иди! Грёбаный идиот… — Она ощутила крепкую хватку у себя на запястье. Даже если тот и пытался ответить ей что-нибудь, его слов уже не было слышно. — Погоди, что?! Мы так не догова- И Ирума, вслед за своим верным Электроником, полетела изучать реальный мир. При успешном стечении обстоятельств, естественно. Здесь же их осталось лишь четверо. Юри спокойно подсчитала что-то в уме: — Рантаро, теперь твоя очередь. Тот не спешил особенно сопротивляться, отсалютовав и ответив напоследок короткое: — Дамы… увидимся на Той Стороне. Не поминайте лихом. Здесь остались Тенко, Саёри и Юри. Повисла очень неловкая тишина. — В том случае, если Аннигиляция не приняла «предложение» Зена и его уничтожило, — с грустью заговорила тихоня, — тогда он «оплатил» выход для Электроника. А Миу — для Амами Рантаро. Всё вышло даже лучше, чем можно было подумать. Значит, я иду следующей. А потом сразу ты. И вы двое с ним в итоге будете счастливы, — с последними словами она устало прикрыла глаза и чуточку улыбнулась. — Ты забываешь, что оно вообще могло принять яд за отдельного участника, — не спешила соглашаться Саёри. — Мы мало чего понимаем в работе этой штуковины. Тогда твоя теория сработает с точностью наоборот, если вообще сработает. Вот что я думаю. К тому же, не стоит оставлять без внимания Тенко, которая тоже ещё вместе с нами, — девушка кивнула в сторону необычайно притихшей Чабаширы. Словно получив только что хорошую такую пощёчину, Юри невольно застыла. — Но, по-моему, это всё не имеет уже никакого значения, — Саёри очень тепло улыбнулась и погладила свою подругу по голове. Юри заметно расслабилась. — Я устала думать. Устала постоянно бояться и предполагать, кто же именно из нас выживет. К чему вообще надо бояться и предполагать? Теории всегда рушатся самым непостижимым образом: такова жизнь. Это конец пути. Все сожаления бесполезны, а опасения пока что беспочвенны. — … — Вы же тоже просто боитесь всей этой неизвестности? Тогда вдохните немного поглубже… и идите вперёд! ~ Саёри немного подтолкнула первую из своих близких подруг в сторону выхода. Тихоня нерешительно застыла в дверях. Она бросила оставшимся девушкам прощальную, немножко потерянную улыбку, и направилась прочь. Нет никакого смысла загадывать что-либо наперёд. Ибо теперь — будь что будет. — Тенко никогда не была сильна в психологии или же других высоких материях, которые не касаются напрямую её драгоценного нео-айкидо. Но она хорошо может чувствовать людей и знает, что сейчас ты очень хочешь побыть одна, Саёри. В этом нет ничего страшного. Тенко только надеется, что мы с тобой ещё встретимся. Где-то. Когда-нибудь. — Спасибо тебе. И я тоже. Они коротко обнялись, и Чабашира, не раздумывая, шагнула следом за Юри. Саёри, наконец, осталась здесь совсем одна. Лишь теперь девушка заметила эти непрошенные слёзы, выступившие у неё на глазах. И как давно она вот так вот, с ними ходила? Почему все молчали? Саёри утёрла их. Теперь оно не имеет никакого значения. Было до дрожи в коленках страшно. Но вместе с тем и до зудящего где-то внизу живота трепета приятно. Неизвестность пугала и завораживала. Оставаться доживать свои дни в этих сырых стенах, в этой промозглой, умирающей виртуальности более не хотелось. Этот мир просто умело созданная манипуляторами иллюзия — и теперь она отлично чувствовала, что попросту переросла его. Как и все они. Каждому необходимо будет двигаться дальше: так работает всё в этой жизни. Впереди ждёт, распахнув свои широкие объятия, неизвестность. Теперь у неё может быть и её новая жизнь. Другая, без старого Клуба и без некоторых близких подруг, немного странная, поначалу порядком пугающая… но зато никем не навязанная и своя. И от этого более нет смысла прятаться. Саёри с искренней грустью оглянулась назад, в тёмные зёвы пройденных ими тоннелей, в сторону комнат казней — или же Зала Суда, где доживает свои последние часы (как же хочется верить!) эта злосчастная Сири. Всё кончено. Грустно, что столько хороших людей не увидело этого горько-сладкого момента. Просто не смогло увидеть. Каждый из них словно отдал Саёри частичку чего-то очень важного, нового и драгоценного для неё. И теперь они навек останутся где-то в её мрачном прошлом. Но воспоминания о них будут жить с каждым следующим вздохом. О каждом из них. — Прощай, Абсолютное Отчаяние.