Солнце бросило для нас

Он двигался быстро, жёстко вбиваясь до громких шлепков одного разгоряченного тела об другое, вдавливая в постель своего любовника, зафиксировав и накрыв рукой его горло. При желании тот мог легко сбросить его с себя, но вместо этого покорно разлёгся на раздражающе скрипучей кровати, широко разведя сильные ноги в стороны, позволяя трахать себя в любом темпе. Это был не первый заход за неполные пару часов, и обоих всё устраивало. Мерзкий скрип кровати и звуки шлепков усиливались, воздух вокруг словно загустел. Громкий стон, ускорение движений до помутнения в глазах и выдох — и они замерли, наконец, лёжа на кровати, толком не расцепившись, чтобы через несколько минут поменять положение и снова отдаться лишённому нежности и чувственности сексу. Просто продолжать трахаться. Что будет после — им было всё равно. Они пытались в этом убедить самих себя, но упорно продолжали пытаться оберегать остатки рухнувшего ко всем чертям мира, хотя милосерднее было добить его, чем продолжать продлевать затянувшуюся агонию. Он напоминал пробившийся посреди асфальта одуванчик среди руин и пепелища. Это так же нелепо, как и неоднократно возвращённый к жизни человек, которому лучше было умереть в плену на итальянском фронте, чем проходить свои бессмысленные перерождения. Хуже только, когда тебе отпущены тысячелетия жизни, в которых больше нет смысла. Затемнённые пластины сдвинулись с глухим перещёлкиванием (когда-то они делали это бесшумно), чтобы снова уложить на спину любовника и приподнять его бедра для лучшего угла проникновения. Остальное превратилось в механические движения: ввести член в по-прежнему узкую дырку и снова трахать с оттяжкой, двигаясь вперёд-назад, чувствуя влагу между телами от пота и спермы. В ответ получить потемневший взгляд разноцветных глаз от обладателя божественной задницы — тёмно-карий, который не менялся, и голубой, цветом ставший похожим на предштормовое море. И ни слова возражения или другого желания. Ничего. Не сказать, что особо хотелось что-то услышать, предпочтительнее ускориться и увидеть, как черты лица искажаются и рот открывается в беззвучном стоне. Вбиться сильнее, почти до боли, ощутить восхитительное сжатие вокруг члена, впиться пальцами до багровых синяков в бедра. И продолжать. Между ними нет ничего, кроме опустошения, одиночества и борьбы за отстаивание того, что осталось после наступления апокалипсиса вселенского масштаба, и вот такого секса. Только так удавалось сохранять иллюзию жизни и получить тепло, чтобы не броситься в ту самую бездну, которая один раз уже улыбнулась и оставила мир в агонии. Танос мог претендовать на возведение в ранг святых, ведь он хотел стереть лишь половину Вселенной, дав шанс жить остальным, а не стремился уничтожить всех. И это не после него сегодня сгорели остатки того, что раньше называли Сан-Франциско, вместе с населением, которое пережило Апокалипсис, чтобы умереть через три месяца и пять дней, потому что некому было их спасти. Они не первые, они не последние. Сначала исчезли Стражи Галактики, когда попытались возглавить атаку. Тор едва выжил после боя, но что-то умерло в нём самом. Он потом долго молчал, и только его потемневший взгляд смотрел куда-то сквозь стены. О судьбе доктора Стрэнджа и Капитана Марвел ничего неизвестно. Они оба бросились защищать Землю и исчезли. Наполовину уничтоженная Ваканда была вынуждена снова закрыть свои границы — с тех пор о ней ничего неизвестно. Мстителей давно нет. Кроме жалкой горстки выживших, которая еле поддерживала связь друг с другом и боролась за жизни тех, кого ещё могла спасти. Остатки от армии, полиции и местные отряды самообороны тоже пытались внести свой вклад в защиту Земли. Никто не знал, увидят ли они поднимающееся солнце на рассвете. Тор нетерпеливо двинул бедрами, резко насаживаясь на член полностью, и снова сжался, заставляя Баки выдохнуть сквозь сжатые зубы и отвлечься от других мыслей. В ответ на это пальцы из вибраниума сжались на горле под серию грубых толчков. Почти до боли, но можно ли было сделать больнее тому, кто потерял всё? Новый враг сделал то, чего не сделал Танос — забрал всех асгардцев. Теперь Тор стал уникальнее, чем когда-либо. Единственным в своём роде. Одиноким. Пальцы соскользнули с его шеи и едва коснулись полуоткрытых губ. Тор посмотрел странным взглядом и обхватил пальцы губами, вбирая их больше неосознанно, чем намеренно. Смысла соблазнять не было — он и так сейчас был весь открыт, позволяя себя трахать, широко разведя в стороны красивые длинные ноги. Но короткая ласка возымела эффект. Вбившись ещё несколько раз, Баки повалился на него, помогая кончить с помощью руки, и вскоре почувствовал сперму на своём животе. — Тебе легче? — спросил Тор, рассматривая потолок, не делая никаких попыток скинуть с себя Баки. — Сам знаешь ответ, — Баки приподнялся, осторожно вынимая из него свой член, и присел у края мерзко проскрипевшей кровати. Никому из них уже ничто не облегчит внутреннюю гудящую боль. Секс был средством приглушить её ненадолго, помимо других способов, но им они были недоступны — ни напиться, ни закидаться веществами, ни даже сдохнуть толком нет возможности. Потом боль приходила снова, пробирая до самых костей, растекаясь по всей крови как яд, сжигая изнутри. Оставалось трахаться до изнеможения при первой возможности. Они оба могли долго выдерживать друг друга, хотя Тор всё равно щадил его. Он посмотрел на неподвижно лежащего на кровати Тора, который снова утратил ко всему интерес. Можно подумать, что это не его здесь несколько раз трахнул суперсолдат, не давая передышки, и это не у него между ног всё в сперме и не выглядит, как жертва изнасилования. На его теле синяки — с левой стороны особенно большие — наливались уродливым фиолетово-синим цветом, бедро в ссадинах, на горле следы от вибраниумных пальцев. Баки поднялся с кровати, которая натужно взвыла лязгом пружин ему вслед, и полез в карман обшарпанной куртки за пачкой сигарет. Осталось всего несколько штук. Они ничуть не помогали, и с таким же успехом можно было засунуть в рот соломинку, изображая из себя курильщика, но Баки цеплялся за всё, что могло имитировать обычную человеческую жизнь. На фронте ему случалось пару раз закурить «Лаки Страйк», но он быстро отказался от этого. Курящий снайпер — отличная мишень для другого снайпера. Сейчас Баки наоборот был готов бегать с транспарантом, на котором огромными красными буквами была бы надпись «Убейте меня, блядь, пожалуйста. Я устал. Дайте мне сдохнуть навсегда. Спасибо». Напротив кровати висело зеркало, показывая ему изможденное лицо с синяками под глазами и трехдневной щетиной. Непонятно, кто додумался там его поместить и зачем, но сейчас Баки был занят разглядыванием своей физиономии. Волосы повисли неровными прядями, на правой щеке заживал ожог. Он еле сдерживался, чтобы не расковырять рану, убрать корочку и дать каплям крови стечь дальше. Лучше бы попялиться на лежавшего позади него Тора, который не думал менять положение, словно уйдя глубоко в себя, но что-то мешало. Баки испытывал смешанные чувства и пытался выбросить из головы ненужные мысли. Ему каждый раз хотелось попросить прощения за оставленные синяки, которые всё равно скоро исчезнут, но не только за них. Баки снова присел на кровать, глуша в себе глупый проблеск воспоминания о мимолётной нежности, которой здесь не место. Он медленно курил и смотрел, как пальцы его ног получают команду из центральной нервной системы и то сжимаются, то разжимаются. На большом пальце правой ноги вырастал новый ноготь, а на левой заживали следы от укуса инопланетной твари, которая едва не отхватила ему полстопы. Вместо суперсолдатского мяса и части армейского ботинка она получила несколько грамм хорошего свинца крупного калибра прямо в свою уродливую башку с выпученными глазами, как у паука. После этого в ботинке хлюпала его кровь, в плоти застряли заостренные зубы, но хуже всего было то, что штанину забрызгало кровью твари с кусочками мяса и ошмётками мозга, и воняло кисло-сладким запахом. Со стороны выглядело так, будто на него кого-то стошнило. Позади заворочался Тор, наконец отмирая, и слез с кровати. Баки не оборачивался и даже в зеркало не смотрел, делая новую затяжку, чтобы не видеть бессильно опущенные плечи и поникшую голову. Это почему-то задевало. Баки слишком хорошо помнил, каким сильным тот был, сколько в нём было тепла, воли к жизни и борьбе даже после временного слома перед второй битвой с Таносом — больше ничего из этого нет. Тор был похож на уставшее ото всех божество, которое готовится тихо исчезнуть, оставляя после себя безмолвные статуи и память, чтобы потом отстраненно наблюдать, когда всему придёт конец. Солнца больше не будет. Или как там было у Ницше? Бог умер, да и мне что-то нездоровится, или что-то в этом роде. Баки не мог вспомнить, от кого это услышал, да и какая уже разница. Но иногда Тор внушал опасения. Баки боялся бы, если б ему не было всё равно как умереть. На Тора накатывали дикие приступы гнева, он превращался в берсерка и уничтожал всё вокруг. К счастью, свою ярость он выплескивал во время битвы, но менее пугающим от этого не становился. Что если безумие постепенно захватывает его разум? Глядя на Тора в такие моменты, Баки испытывал бессилие. Он ничего не может сделать. Не может ему помочь. Тяжело ступая, Тор ушёл в сторону душевой. Персональную для этой комнаты. Следует отдать должное тем, кто построил убежище под эгидой ЩИТа, озаботившись создать максимально комфортные условия на случай апокалипсиса. Баки испытывал извращённое удовольствие при мысли, что он мог разместиться в комнате для Пирса — эта мразь сдохла давно, а Баки всё ещё жив. Даже после Щелчка снова жив, а Пирс мёртв, получив пулю от Фьюри. Несмотря ни на что, Баки продолжает жить и даже периодически трахается с асгардским богом. Как тебе такой расклад, Пирс, сукин ты сын? А ещё Баки считают героем. Выкуси, мразь! Да-да, тем самым героем, который пытается не дать трупу прежнего мира упокоиться вместе с другими безумцами. Отсрочивает конец, борется с разгулом преступности и насилия в постапокалиптических условиях, и отбивает атаки извне, потому что Земля превратилась в проходной двор для любых существ. Не так уж важно, что многое из этого — его фантазия. Он имеет права на сеанс самообмана, чтобы не беситься от злой иронии жизни. Никогда не стремился быть героем и жить войной, его бы устроила простая мирная жизнь, возможно, даже семьёй бы обзавелся. В итоге всё вышло иначе. У него даже форма есть, которая раньше напоминала слияние экипировки Зимнего Солдата и Капитана Америки, но белую звезду и полосы Баки сорвал. Хватает того, что он носит щит, унаследованный посмертно. Как иронично, что щит давно мог достаться ему, но был отдан Сэму. Баки был искренне рад за него, он не хотел ни щит, ни заменять на посту символа нации. Он помогал Сэму, они успели поладить и сдружились, но потом на них напали. Не менее иронично, что Баки смог пережить первые атаки инопланетного вторжения, а Сэм — нет. Этот щит — проклят. Как иначе объяснить, что с его владельцами случается всякое дерьмо? Потому он закрасил его, чтобы не видеть привычную триколорную расцветку. Он ещё в прошлом веке не слишком верил в символы. Сэма разорвали на куски. Баки честно ему завидовал, несмотря на страшную смерть потому, что эта капризная дамочка его забирать не хотела. Он устал танцевать с ней ещё в прошлом веке и намеренно бросался туда, где была высокая вероятность, что чёртов Джеймс Барнс — или просто Баки, — навсегда упокоится и больше не поднимется мозолить всем глаза. Но, нет, смерть забирала кого угодно, но только не его. И не Тора, хотя вот уж кого трудно забрать, но именно отметка смертью как неприкасаемых, сблизила их и толкнула друг к другу. Они потеряли всё. Оба чувствовали себя чужими в этом мире. Впрочем, от самого этого мира не так много осталось. Оба хотели умереть. Настолько, что дали обещание не пытаться спасать друг друга. Высокие отношения постапокалиптического мира. Из душевой слышался мерный звук льющейся воды. Он успокаивал, и Баки глубоко затянулся, выкуривая сигарету почти до середины. Можно было прямо сейчас пойти и прижаться к красивому телу Тора, словно выточенному самым лучшим скульптором, и снова трахнуть его. Тор не стал бы возражать, а только удобнее упёрся бы руками об стену и прогнулся в пояснице, выставляя себя. Баки несколько раз хотел спросить его, почему он трахается только с ним, если ему всё равно, что с ним делают? И смысл ограничивать себя одним партнёром? Но по итогу Баки держал рот на замке, не желая делиться ещё с кем-то Тором, который ему подходит тем, что ему невозможно толком навредить. Да и не только в этом была причина, но черта с два он подпустит даже тень мысли, что ему нужно что-то ещё от него, кроме охренительного секса. Можно было самому себе помочь и избавить себя от жалкого существования, но ему казалось это нечестным ходом с его стороны. Были те, кто должен был выжить, но они мертвы, а он жив. Значит, ему нести свой крест дальше и поддерживать надежду у выживших, бегая с гребаным щитом, и ждать нового восхода солнца. Он затушил окурок прямо в середину металлической ладони и рассматривал след от пепла и сажи. Вся жизнь примерно так сейчас и выглядела. Баки поднялся на ноги, раздражённо подумав в очередной раз, что выкинет нахрен эту грёбаную скрипучую кровать, и пошёл в душевую, пытаясь угадать, в каком положении застанет там Тора — и угадал: тот стоял, прижавшись лбом к холодному кафелю, опустив сильные плечи под струями воды, которые стекали по его телу. Из сжатых кулаков текла кровь, которая смешивалась с водой, превращая её в розоватую жидкость, а потом стекала в слив. Могло быть хуже. Больше по наитию, Баки коснулся его спины, дожидаясь, когда Тор сам повернётся к нему, чтобы потом разжать каждую его руку и поднести к своему лицу, целуя в середину ладоней, слизывая кровь. Даже стало приятно увидеть проблеск удивления в разноцветных глазах, а не обычную безучастность или затуманенность от тягостных мыслей. В этих глазах даже гнев стал частым гостем — Тор исправно уничтожал тварей, нападавших извне, или выкашивал преступные группировки без жалости, словно смакуя возросшую мощь. Чем-то это напоминало Зимнего Солдата, но в яростной асгардской версии. Страшно было представить, что могла сделать из него Гидра, сумей его заполучить, назвав каким-нибудь Зимним Асгардцем. Хотя правильнее было бы назвать его Берсерком. Баки притянул к себе Тора, целуя его в губы с привкусом крови и табака. Та ещё смесь, наверное, но от него не отстранялись, а, наоборот, прижали к себе, жадно запуская язык в рот. Они мало целовались и не слишком уделяли внимание ласкам, предпочитая секс, порой на грани насилия. Сейчас им было трудно оторваться от губ друг друга, жадно вцепившись за проблеск нежности, которая что-то сломала внутри или сдвинула на время. Баки поцеловал в шею нежно, не кусая, лаская. Спустился ниже к широкой сильной груди, проводя по ней губами и языком, поочередно обхватывая соски. Тор неожиданно задрожал и беспомощно запрокинул голову, обнажая беззащитное горло, чем Баки воспользовался, мягко прихватывая его адамово яблоко, не забывая ласкать руками тело, а потом опустился на колени, продолжая исследовать и искать новые чувствительные места, прежде чем взять в рот его член. Тор запрокинул голову, прижимая затылком к холодному кафелю, и закрыл глаза. Нежность тоже причиняла боль. Особенно, теперь. Особенно, когда они оба отказали себе в праве на неё.