Устойчивость

Знание чужих секретов — мучительно. Этим утром Сакура окончательно убеждается в простой истине: чем меньше знаешь, тем крепче спишь, а еще: шире улыбаешься и кушаешь с аппетитом. Тайны, секреты… какой от них толк — только вред один. Взять хоть Ино, проведшую ночь с незнакомцем, или профессора Хатаке, снявшегося в порно. Правда, если последний изо всех сил создавал Сакуре проблемы, устраивая очные ставки и аннулируя ее отработки, то эта так называемая подруга, одногруппница и соседка по комнате в одном лице решила пойти по пути наименьшего сопротивления, потому что с самого утра усиленно избегала разговоров, вопросов и простого присутствия рядом. Выяснить, кто же этот горячий неутомимый любовник, до начала занятий Сакуре так и не удалось. Хотя, после второй пары раскрытие инкогнито ночного гостя стремительно покинуло топ главных проблем дня. Оказалось, что есть кое-что поважнее. Пострашнее. Совершенно неожиданное. Тайны, секреты… если бы не эти дурацкие чужие грехи, Сакуре не пришлось бы стоять в приемной ректора, ожидая, когда ее позовут к «изъявившей желание видеть студентку Харуно срочно» госпоже Сенджу. Ждать, прислушиваясь, как сердце, испуганное, провернулось в груди не меньше тысячи раз, пока обессиленное не рухнуло под копчик. Перекатываться по согнутым ногам через коленки в пятку у бедняжки точно не было сил. Так и трепыхалось, вздрагивая, чуть ниже поясницы, слушая, как энергичная секретарша бойко клацала по клавиатуре ноутбука красивыми бирюзовыми ногтями. Думать-гадать о причине вызова на самый верх не приходилось. Эта самая причина сидела ровнехонько напротив Сакуры, пристально разглядывая лакированный носок своего ботинка. Идеально уложенные седые волосы, извечная маска, строгий черный костюм, а под ним черная же рубашка и никакого галстука при этом. Профессор Хатаке даже сейчас был чертовски красив, опасен и до отвращения спокоен. Думать о том, что он инициировал разборки у ректора после вчерашнего разговора по душам, не хотелось. Но думалось. И от каждой всплывающей в памяти фразы, брошенной ему в лицо, желудок Сакуры скручивало все сильнее и сильнее, пока даже тошнота не отступила. Нужно признать, что кричать в лицо профессору свои обиды у него дома и сидеть в ожидании неминуемого наказания перед кабинетом ректора в гробовой тишине — очень разные по интенсивности ощущения. Предчувствие подступающего конца холодило пальцы почище морозильных камер морга. Черт, он все же решил исполнить свою угрозу. Отчего-то Сакура своершенно не сомневалась, что у него все получится. Все, что ей оставалось, — молиться. Пусть бы это ожидание не кончилось, пусть бы у ректора так и не освободилось время, пусть бы этот дурацкий профессор лопнул от своей злости прям в приемной, разлетевшись ошметками по бледно-персиковым стенам. Пусть бы … — Сакура Харуно? Проходите, вас ожидают. Профессор Хатаке? Вы тоже. Вскочить с неудобного стула, услышав собственное имя, произнесенное красивым грудным голосом обладательницы бирюзовых ногтей, несложно. Дернуться в сторону двери в коридор и обрубить свой же порыв сбежать, перестать метаться взглядом в поисках выхода и сжать волю в кулак, чтобы ступить этот самый первый шаг, когда прямая и высокая фигура профессора скрывается в кабинете ректора, — вот что сложно. И кажется невозможным ровно до той секунды, пока из соседней комнаты не раздается нетерпеливо-громогласное: — Ты где там потерялась, Харуно? Бегом сюда! Святая святых. Место, куда простые смертные студенты не попадают ни разу за все время обучения. А если честно, никто и не рвется увидеть шикарную отделку, шикарную мебель, шикарное все в этом огромном, похожем на небольшой спортзал кабинете. Потому что в большинстве случаев вызов к ректору означает только одно — отчисление из-за скандала. — Добрый день, госпожа Сенджу. На глазах закипают слезы, стоит увидеть, как этот, с позволения сказать, педагог, этот чертов профессор Хатаке, а по совместительству самый мерзкий человек на свете склоняется над плечом ректора и что-то шепчет, чуть приспустив свою маску. Что-то… хм… Тут не надо было быть гением, чтобы понять, — настраивает госпожу Цунаде, свою добрую знакомую, против Сакуры. Преподносит глупый шантаж, несерьезные угрозы и пьяные откровения в баре перед господином Ямато в самом неприглядном свете, так что проще самой забрать документы, чем терпеть неминуемое унижение на потеху этому… напыщенному павлину! Как ни крути, а отвечать за содеянное придется. Суматошные мысли Сакуры обрываются быстрым взмахом руки госпожи Сенджу и ее приказным: — Скажи мне, как у тебя обстоят дела с отработками по фармакологии? Никаких блужданий вокруг да около — сидящая за массивным письменным столом женщина задает вопрос прямо в лоб. Ее тонкая межбровная складка выдает нетерпение, но именно из-за этого Сакура пугается еще сильнее, пытается ответить, с все усиливающимся ужасом понимая, что не может сделать простого движения языком, потому что боится. Боится сказать что-то не то. Ошибиться. Закопать карьеру врача собственными руками. Боится быть осмеянной и пристыженной. До бесконтрольного паралича боится того, что совершенно не готова к подобной ситуации, никак не может подобрать слов и хочет лишь плакать, как маленькая девочка в песочнице, у которой мальчишка постарше отобрал ведерко для куличиков. Секунды тянутся, прогоняя перед глазами мечты и надежды. Столько трудов, столько жертв — и все напрасно? Лекции, семинары, практика. Подработки в детском отделении и кареглазый мальчишка, ждущий ее каждую смену у входа… — Я все ответила профессору в тот день… Она соскабливает со дна души последние, оставшиеся там капли смелости и отвечает, вынуждая себя смотреть госпоже Сенджу глаза в глаза, не моргая. В эту самую секунду назойливое воспоминание того, как Сакура делала ей реанимацию, кажется выдумкой, фантазией, сном. — Хм… понятно. Ладно. Тогда что насчет твоей помощи мне, пока я была без сознания? Какаши утверждает, что ты действовала быстро и профессионально. И что ты одна могла бы вытащить меня, если бы знала, где находятся нужные препараты? Это правда? Что? Вопрос без подвоха? Не верится, что профессор на ее стороне. «Профессионально»? Так он заметил, что Сакура не бесполезная? Он правда сказал, что она могла бы сама?.. Что тут остается сделать, кроме как кивнуть в ответ. Минута проходит в напряженном молчании. Тихому сопению отошедшего к окну профессора аккомпанирует перестук острого каблучка откинувшейся на спинку кресла госпожи Сенджу. Все это звучит слишком зловеще, чтобы расслабиться. Даже несмотря на недавнюю похвалу. Это ведь была похвала? Это же не какая-то там ловушка? Ведь если разобраться, если подумать, ну какой смысл этим двум взрослым людям издеваться над несчастной глупой студенткой? Ведь никакого, правда?.. и значит, есть маленький шанс, что все обойдется? Это ведь не конец? Ее не отчислят? Она же ничего ужасного не совер… — Тааак. Значит и тут все сходится. Что ж, тогда последнее: хорошенько подумай и ответь, Сакура, ты жаловалась постороннему человеку на действия профессора Хатаке, распространяя личную информацию о своем пациенте, то есть обо мне, без моего на то согласия? Вот оно. Свист гильотины. Тонкий и не слышный никому, кроме того, чья голова лежит на плахе. Последний вопрос, после которого живым не выбраться. Разглашение личных данных пациента — это табу, которое всем студентам вдалбливают с первого курса. Проводят всевозможные встречи с юристами, выездные мероприятия в больницы, на втором курсе даже был небольшой спецсеминар по основам юрграмотности, который Сакура сдала досрочно. И что в итоге? Напилась из-за детской обиды и нарушила важное правило? Да уж… За такое ее и впрямь стоит наказать. Тут и спорить не о чем. Все, что Сакуре остается, — встретить свой конец достойно. — Да… госпожа Сенджу. Все так и было. Простите меня. Последние два слова вылетают еле слышным шепотом. В них нет ни смысла, ни веса, они уже ни на что не повлияют, но не сказать их Сакура не может. Чувство вины оттягивает плечи, заставляя сгорбиться. Кажется, только в этот момент она наконец понимает, почему профессор так злился на нее вчера. Почему кричал. Почему пытался поговорить в обход начальства. И ей стоило извиниться тогда. Стоило воспользоваться шансом уладить этот конфликт, но вместо этого… «Вот черт… Сакура — ты непроходимая тупица!» — Ну, что ж. Раз ты признаешь свою вину и раскаиваешься в содеянном — а мне очень хочется думать, что это именно раскаяние на твоем лице, — я должна озвучить положенное тебе наказание! Итак. Посовещавшись с профессором Хатаке по поводу сложившейся ситуации, я пришла к выводу, что нет смысла отчислять тебя с курса, потому что ты несомненно можешь стать отличным врачом в будущем, а в наше время подобные таланты — большая редкость. Но и спускать подобное поведение я не имею права. Поэтому на ближайший месяц ты приписана личным массажистом к профессору Хатаке, сеансы бу… — Цунаде!!! Мы об этом не договаривались! Что еще за массажистка?.. Сакура только ошарашенно смотрит. Что это сейчас было? Что... о чем это? «Нет смысла отчислять?» Напуганная одним ожиданием, Сакура крепко сжимает в кулаках края своей кофты. Ей все кажется, что она ослышалась, что госпожа Сенджу просто еще не озвучила до конца приговор и пока только подбирается к главному, пока еще… что? массажистка профессора? Это кто? Кому это? Это ей? Массаж вместо отчисления? Правда? — Хорошо, я согласна! — Но я не согласен! Профессор буквально рычит, нависая над сидящей в кресле женщиной, которая несообразно ситуации лучится одной из самых довольных своих улыбок. Он упирается кулаками по обе стороны от ее тела и пытается оспорить наказание: —Что за бред! Массажистка? Ты говорила совсем о другом, Цунаде! Какого черта ты сейчас творишь? — О, заткнись, Какаши! Прекрасно же знаешь, что я должна уехать на месяц в столицу. Кто будет делать тебе массаж? Собираешься опять игнорировать назначения своего лечащего врача? Я тут убиваю одним выстрелом двух зайцев — тебя и эту студентку, а ты мне мешаешь! Если я сказала: Харуно будет делать тебе массаж — значит, она будет делать тебе массаж. Что-то не нравится — клади мне заявление об увольнении на стол. И закончим на этом. Громкий хлопок миниатюрной ладошки по столу звучит окончательным приговором. Обсуждению не подлежит. Разгневанный профессор, почти такой же злой, как вчера вечером, вылетает из кабинета, весьма невежливо хлопнув на прощание дверью. Сакура быстрой трусцой семенит за ним следом. Но прежде чем ошалевшей Сакуре удается скрыться, госпожа Сенджу подзывает ее к себе и в приказном порядке оглашает условия: — Если ты пропустишь хоть один день, считай себя отчисленной, приказ на твою голову лежит у меня в столе подписанный, осталось только дату проставить. Думаю, ты не глупая девочка и понимаешь, что потерпеть месяц этого вредного идиота далеко не самая суровая расплата за твою ошибку. Но главное, если этому барану не делать массаж, то прогресс, за который я боролась последние два года, просто исчезнет. Все вернется в исходную точку и придется начинать с самого начала эту чудовищно геморройную терапию. Поэтому, Сакура, я доверяю тебе. Ты показала себя отличным врачом. Я верю, что на тебя можно положиться в таком вопросе. Но на всякий случай, каждый вечер, не позднее девяти, жду твои видеоотчеты. Пропускать… — …нельзя… я поняла вас. Но если профессор Хатаке будет препятствовать мне? Я же не смогу связать его или как-то еще обездвижить, чтобы выполнить ваше задание. Тогда вы все равно отчислите меня? — О, не переживай на этот счет. Он согласится. Это я тебе гарантирую. Последние слова ректора, сказанные Сакуре на прощание, еще долго крутятся в голове, заставляя обмирать всякий раз, когда смысл обещания этой невероятной женщины проясняется до кристалльной четкости. Сакура. Не. Отвертится. «О боже!» Ей реально придется делать массаж эээ?.. То есть… погодите… ей что? Эй! Твою мать! Ей придется прикасаться к его обнаженному где-то там телу своими руками? К тому самому телу? Из того самого ролика? К… это… в общем… что? Ей нужно будет трогать его? Хорошая память, Сакура! Здорово, что ты все быстро запоминаешь! Тебе будет легко по жизни с такой памятью! Пальцы, длинные, черт бы побрал его генетику, длинные пальцы на мягкой округлости женского бедра, ритмично раскачивающейся под ними… Приоткрытые губы и зажмуренные в сладкой муке глаза… Его идеальные ноги, бедра, ягодицы, пресс, плечи… Сакура спотыкается на лестнице между третьим и вторым этажом, хватает открытым ртом воздух, застрявший комком пластилина в глотке, и пытается протолкнуть в себя полное осознание своего наказания: ей придется трогать все это великолепие! Придется… помоги боже… трогать тело своего преподавателя. Этого Какаши Хатаке, который… Да, того самого… который нисколько не смущаясь открыто выражает свою ненависть к ней. — Кажется, в такой глубокой заднице я не была еще ни разу в жизни. И как же мне справиться с этим? Провалиться сквозь землю еще никогда не хотелось настолько сильно. Спустя полтора часа Сакуре на телефон приходит три сообщения с диапазоном в полминуты. Первое от профессора, лаконичное до грубости: «У меня в семь, не опаздывай». Второе от помощницы госпожи Цунаде, длинное, с картинками и четкими инструкциями по поводу массажа — внутренняя сторона бедер. И третье от старшей медсестры детского отделения, слезно умолявшей Сакуру выйти в ночь вместо заболевшей сменщицы. Последняя пара — фармакология. Закон подлости, злая судьбинушка, несчастливая звезда, под которой умудрилась родиться Сакура, или просто кара небесная — кто знает? Всю лекцию профессор усиленно скрипит мелком, в запредельном темпе выписывая формулы, чтобы потом, не слушая протестующие крики отстающих, стирать все и писать еще формулы. Десять листов за полтора часа, большинство сложных соединений придется дописывать не без помощи интернета. Выучить к завтрашнему семинару. — Харуно, за мной! Его грозный рявк затыкает большую часть недовольно ворчащей аудитории. Практически все поворачиваются к сползающей по стулу Сакуре и в немом удивлении ждут ее реакции. Это первый раз, когда профессор кого-то позвал после лекции. Это первый раз, когда он кого-то позвал таким тоном. Приходится подняться, быстро схватить в охапку свои тетради, сумку и куртку, сорваться с шага на бег, чтобы успеть выбежать за широкошагающим преподавателем, ловя на себе сочувствующие взгляды. Только Ино как-то странно смотрит на нее. Но беспокоиться о подруге Сакура будет потом. — Поедешь со мной сейчас. Я не особо надеюсь на твою пунктуальность и не хочу растягивать на полночи обещанное мне «удовольствие»! Он так произносит последнее слово, что на языке начинает горчить, словно прогорклого масла наелась. Хочется сказать ему, что она тоже не в восторге. Что ей вообще-то на дежурство ночное еще. Что учить его дурацкие формулы ей просто некогда, но она же не срывается ни на ком… хочется сказать много чего, но Сакура молчит. Ускоряет свой шаг, чтобы не отставать и повторяет про себя как мантру «…это всего месяц, зато меня не отчислят… это всего на месяц, зато меня не отчислят…» У него большая уютная машина, в которой слабо пахнет лавандой. «Необычный для мужчины выбор аромата». Сакура машинально отмечает порядок, чистоту и новизну авто. Профессор явно любит свою машинку: отряхивает ботинки от налипшей на них грязи, постукивая друг о друга, прежде чем сесть на мягкое, обитое светло-серой кожей сиденье, аккуратно закрывает дверь, придерживая от громкого хлопка, мягкой тряпочкой протирает конденсат на лобовом стекле. Его спокойные движения напоминают о том бесстрастном профессоре, которого Сакура знала до всей этой заварушки. Наверное, это странно, но медитативность и размеренная уверенность действий помогает расслабиться. Вид его руки на коробке передач, плавное движение пальцев по гладкому ободку руля выходящей из поворота машины, напряженный взгляд по зеркалам заднего вида — все это такое умиротворяюще, такое… красивое… — О чем задумалась? Только не говори, что снова собираешься угрожать мне или шантажировать. Мгновение Сакура не понимает, почему профессор опять заводит этот разговор, но потом замечает лукавый прищур в уголке глаза и быстро дорисовывает улыбку под черной маской. Никак господин Хатаке соизволил завести светскую беседу? Ну надо же… — Думаю, что у вас красивая машина. И что вы ей идеально подходите. — Такой же красивый и сильный? — Нет. — Нет? Считаешь, я не красивый? — Я даже не думаю о вас в этом направлении! — Ну да, конечно. На какое-то время в машине только тихое урчание мотора и скрип новой кожи под крепким пожатием сильной руки. — Зачем тогда смотрела то видео? Ты же до конца его посмотрела и, бьюсь об заклад, не один раз. Сакура поворачивается, чтобы опровергнуть возмутительные обвинения, но замолкает, пойманная с поличным. Врать и отпираться бессмысленно. Да кто бы в здравом уме и с отличным зрением отказался смотреть-пересматривать подобное? Кто? Даже Ино залипла — не оторвать. — Потому что там все было красивым, а не только… Кажется, слова спотыкаются об язык, застрявший в зубах, или это Сакура просто пугается собственной смелости, закатывая губами обратно в рот конец безумного признания. Но профессор слышит достаточно, чтобы до конца пути не произнести больше ни звука и только крепче сжимать руль двумя руками. От стоянки до лифта по очищенным от снега дорожкам, плавный подъем в новеньком лифте на десятый этаж, тихое звяканье связки ключей, скрип замочной скважины, тепло, мягкий свет и особый запах жилья. Такой знакомый уже запах — с удивлением понимает Сакура. Не тратя времени на смущение и ненужные вопросы, навроде: «куда повесить куртку? где помыть руки?», цепляет свою одежду петелькой за крючок в прихожей и бодрым шагом идет в ванную. И только там понимает, что чопорный профессор не сделал ей ни одного замечания. Посмотреть инструкции, присланные помощницей ректора, Сакуре так и не удалось. Снова она делает все в последний момент: открывает фото с изображением требующих внимания мышц и алгоритмом движений, внимательно смотрит, читает, перечитывает, пере...читывает... и замирает от смущения. Это все так близко к… это почти у самого… там, где… там… — О, черт! Черт! Черт-черт-черт!!! Я не смогу… я просто не смогу… Это же… — Все в порядке? Телефон выпадет из ослабевших пальцев и, подпрыгнув, летит прямиком на белый мрамор пола. Экрану не выжить. Не при таких повреждениях. Нужно будет искать деньги на новый, вот только откуда их взять? И как же быть без связи, без интернета? Как же готовиться к экзаменам?.. За несколько секунд до неминуемого конца люди обычно молниеносно перебирают в уме грядущие последствия, анализируя сотни мыслей. Но Сакура в эти последние мгновения жизни своего телефона думает только о том, что не запомнила как следует, сколько раз нужно провести пальцами по большой приводящей мышце, чтобы снять блок, и в каком направлении нужно двигаться, чтобы размять короткую…