tea.

— Ибо, — голос Сяо Чжаня на грани крика заставляет тело похолодеть. Что-то случилось. Сяо Чжань не стал бы кричать просто так, значит, это точно что-то серьезное. Кухонный стул чудом не падает, балансируя на задних ножках, а Ибо спешит в спальню, боясь… Вообще всего. Они встречаются в коридоре; Сяо Чжань кажется испуганным, его глаза широко открыты, телефон прижат к груди. Он хватается за протянутые руки альфы, будто за соломинку, а Ибо чувствует, как шевелятся волосы на его затылке. Он невольно ощупывает чужое тело, проверяет руки, обхватывает щеки, заставляя сосредоточиться, смотреть на себя, а не распыляться. — Ты поранился? Тебе больно? Что-то случилось? — он немного паникует, не понимая, что происходит. Такое с ним впервые. — Моя картина, — Сяо Чжань выдыхает, кажется пытаясь успокоиться, но ничего не получается, и отнимает от груди телефон, будто это должно помочь. — Мою картину купили. — Боже, — паника сходит на нет. Ибо в самом деле паниковал, потому что нельзя сообщать хорошие новости вот так. Омега все ещё кажется встревоженным, чуть потерянным, и крепкие объятия делают ситуацию чуть лучше. Сяо Чжань сам вжимается в тело альфы, стоит тому притянуть его ближе, обвивает шею руками и сжимает почти до боли, глубоко дыша. — Ее купили за ту сумасшедшую сумму, которую ты указал, — Сяо Чжань сипит ему в плечо, а Ибо роняет тихий смешок, чуть нервный. Они ведь вместе размещали картины на сайтах: Сяо Чжань сам определял их стоимость, он умел это делать, но Ибо все равно казалось мало — он то и дело влезал в этот процесс, накидывая минимум треть от суммы сверху, потому что Сяо Чжань себя явно обесценивал. Искусство — это дорогое удовольствие. — Твои работы стоят куда дороже, чем та сумма, которую я указал, — он наконец успокаивается, выдыхает с облегчением и поцелуем прижимается к виску омеги. — Нам нужно ее отправить? — Сегодня за ней придет курьер, нужно упаковать, — это почти призыв к действию, но ни один из них не двигается, все так же стоя в тесных объятиях. Из-за угла на них нападает Орешек, напрыгивая почему-то на ногу Ибо и больно впиваясь когтями через ткань домашних штанов. Хищница — уверен альфа. Тоже хочет обниматься — предполагает омега. Картину они пакуют вместе, потому что та слишком тяжёлая для одного Сяо Чжаня. Он все ещё слабо в это верит, большую часть жизни воспринимая свое творчество как что-то для души и уж совсем не как занятие, способное приносить деньги. Кто бы мог подумать, что его картины в самом деле могут стоить целое состояние. Курьер забирает ее ближе к вечеру, а еще через три часа на счёт в самом деле поступает та самая баснословная сумма. Сяо Чжань снова паникует, правда, в этот раз все не набирает таких масштабов, как утром, — Ибо знает причину и тихо смеётся, обнимая омегу. Они лежат на диване, пока Сяо Чжань справляется с очередным приступом паники. Говорит о том, что картину наверняка вернут и запросят деньги назад, как только покупатель увидит ее вживую; спрашивает у Ибо уже во второй раз, точно ли это не его рук дело. Ибо только и может что смеяться. Если бы Сяо Чжаню это помогло поверить в себя, он купил бы его картину уже давно. Но он прекрасно понимал, что это сделает только хуже. Ложь нельзя скрывать вечно, а раскрывшись, она причинила бы куда больше боли, так что он просто ждал вместе с омегой, зная, что даже без его вмешательства его картины будут покупать, потому что они потрясающие. Он был прав. — Это ведь точно не ты ее купил? — коронный третий раз, буквально как выстрел в висок. Ибо пользуется своим положением — тянет лежащего на нем омегу выше и небольно кусает в плечо. Сяо Чжань пищит, но, вопреки всему, жмется сильнее в чужое плечо, пряча лицо в изгибе шеи. — Я сейчас загрызу тебя, — он все ещё покусывает чужое плечо, оставляя едва заметные следы зубов на ткани футболки, но, успокоившись, мягко целует открытую кожу шеи. — Я же не дурак, Чжань-гэ, я бы не стал. — Я знаю, просто в это так сложно поверить, — в самом деле… Сяо Чжань даже не может вспомнить, когда на его личной карте была такая сумма, которую он вроде как заработал сам. Это было странное ощущение. Будто сейчас, впервые за тридцать лет, он в самом деле ощутил себя взрослым и самостоятельным. Он никогда не был ограничен в финансах: в детстве его обеспечивал папа, помогал деньгами в студенческие годы, даже несмотря на то, что его скромные потребности более чем покрывала стипендия, а потом все его прихоти взял на себя «тот мужчина». Поначалу это было приятно, будто ему ничего не жаль для своего омеги. Бери карту и делай с ней что хочешь. Полное доверие. Только с возрастом пришло осознание, что это вовсе не забота и не внимание. Буквально сделка. «Я покупаю твое тело за свои деньги. Пользуйся сколько хочешь, а я буду пользоваться тобой, когда я захочу». Правда, сделка эта была бессмысленная — он ведь был скучным в постели. Смысл платить за него? Ибо был первым в его жизни, кто не просто обеспечивал его, а показал, что он сам может заботиться о себе. Первый, кто пытается ему показать, что он вовсе не предмет для сделки, который можно купить, а человек. Это заставляет оторваться от плеча альфы, отстраняясь на вытянутые руки. Ибо чуть склоняет голову, будто спрашивая: «Что случилось?» А Сяо Чжань пытается справиться с благодарностью, которая затапливает его изнутри все больше и больше. Ибо воспринимает его как равного, как человека, который достоин уважения. — Я люблю тебя, — он говорит это на эмоциях, да, но эти эмоции — самое правильное, что было в его жизни. Эти эмоции выталкивают наружу все то, что он, вероятно, ещё долго держал бы в себе, называя простым «ты мне нравишься». Альфа едва заметно улыбается. Накрывает щеку омеги ладонью, оглаживает и, подавшись вперёд, коротко прижимается к чужим губам, тут же откидываясь назад на диван. — А я люблю тебя, — Ибо, в отличие от омеги, говорит это вовсе не на эмоциях. Он мог бы сказать намного раньше. Ему хватило месяца, чтобы понять, что этот омега ему нравится, и хватило недели отношений, чтобы понять, что для него это серьезно. Он часто задавал себе вопрос, с кем он мог бы провести всю свою жизнь, и до появления в ней Сяо Чжаня у него не было ответа. А теперь он есть. Просыпаться вместе изо дня в день, возвращаться с работы в его объятия, сделать ему предложение и поставить метку, если он, конечно, согласится, вырастить вместе парочку детей… Кто бы мог подумать, он в самом деле хотел бы детей. — Что ты сделал со мной? — Ибо и сам не верит своим мыслям, возвращая омегу назад в свои тесные объятия и глубоко вдыхая их запах, совместный. — Что сделал? — он понимает, что этот вопрос риторический, тесно связанный с тем, в чем они только что признались друг другу, но все равно хочет знать. — Свёл меня с ума, — Ибо говорит первое, что приходит в голову, потому что озвучивать в подробностях все то, о чем он думал, рано. Они встречаются чуть больше месяца. Какие дети? Готовить ужин омега уходит сам, оставляя Ибо на растерзание Орешек и Хайкуаню, который принес с собой целую папку рабочих и организационных вопросов. Близилась вторая гонка сезона, и Ибо должен был быть в курсе того, как это пройдет. Лапша отправляется в вок к уже поджаренной говядине, а пуэр из заварника переливается в чашу, когда телефон отзывается мелодией вызова; на экране мерцает лаконичное «Папа», что заставляет слабо улыбнуться. После его переезда в Нью-Йорк они стали созваниваться куда чаще, чем раньше, и глупо говорить, что Сяо Чжань не понимает, в чем причина. — Привет, — омега прижимает телефон плечом к уху, помешивая свое кулинарное творение. — Бао… ты что-то готовишь? — в голосе папы тоже слышна улыбка. — Сегодня на ужин лапша с овощами и говядиной, — он вылавливает палочками кусочек мяса, пробуя, и следом плещет в вок ещё немного соуса, стараясь не переборщить. Ибо ведь нельзя острое. — Звучит вкусно. — Пап, у меня купили мою картину, ты представляешь? Я даже никогда не думал, — он выключает конфорку, отставляя лапшу в сторону, и взбирается на стул. — Бао, о чем ты?! У тебя прекрасные картины, разумеется, их раскупят до последней, ты ещё вспомнишь мои слова, — голос папы кажется сварливым, и улыбка на губах омеги становится шире. — Па, — он едва не стонет смущённо. Папа и Ибо так сильно верят в него, хотя они, должно быть, все же предвзяты — разве может родитель или пара быть объективным в таком вопросе? — Ничего не хочу слушать! — в трубке недовольно фырчат, папа закатывает глаза и отмахивается — он знает. — А тот альфа, он знает об этом? — Да, он знает, он очень рад за меня. — Надеюсь, что так, — тон едва заметно меняется, становится чуть более серьезным, обеспокоенным. — Ты не говорил с ним о плате за твое проживание? Оплата. Сяо Чжань ведь так и не сказал папе, на каких именно правах он живёт рядом с Ибо, и пусть поначалу мысли об оплате посещали его, сейчас все изменилось. Они ведь пара, а Ибо даже в самом начале пресекал любые вопросы о деньгах, даже когда они были друг другу никем. Сейчас Сяо Чжань не рискнул бы и спрашивать, боясь задеть. — Нет, пап, не беспокойся об этом, он не станет, — это не совсем то, что стоило бы говорить сейчас. По-хорошему, он давно должен был признаться папе, что Ибо не просто рыцарь, который спас его из темницы дракона, но все не мог подобрать слов. Папа переживал в самом деле сильно. Поначалу обрадовавшись, что «того мужчины» больше нет в жизни его сына, переживания вернулись с новой силой, стоило омеге рассказать, с кем и почему он решился уехать. Папа волновался. Разумеется, кто бы не волновался, когда твой сын, омега, уезжает в другую страну с альфой, которого знает едва ли сутки. — Баобао, вы знакомы не так давно, — он не хочет пугать или нагнетать. Он совершенно не знает ситуации, в которой оказался его сын, и он, возможно, в самом деле переживает зря. Сяо Чжань уже взрослый мальчик. — Пап, — он выдыхает неуверенно; сейчас, наверное, самый подходящий момент, тянуть дальше просто нельзя. — На самом деле мы встречаемся. Прости, что не сказал раньше. Он давно должен был сказать. Он знает. У них с папой хорошие отношения, и он всегда рассказывал папе если не все, то очень многое, и про Ибо он тоже должен был рассказать уже давно. Возможно, с самого начала, как только понял, что влюблен в него. — Давно вы вместе? — пауза почти не ощущается — Сяо Чжань слишком уходит в свои мысли, вздрагивая от голоса папы. — Чуть больше месяца, — звучит почти смешно, но ведь так и есть. — После того, как он забрал меня с собой, мы жили вместе как друзья, он заботился обо мне, правда — он очень хороший. Совсем не похож на «того мужчину». Я знал, что с ним я в безопасности, что бы ни происходило, а потом… — рука опускается на стол, а сам он утыкается лбом в локоть, испытывая смущение, будто ему снова шестнадцать и он говорит о своей первой влюбленности. — Не знаю, наверное, я не выдержал его хорошего отношения ко мне, влюбился, переживал, что это испортит наше с ним общение, но он тоже… и мы решили попробовать. — Бао… — Он правда хороший, — Сяо Чжань торопится прервать тяжёлый вздох отца. Ему почти стыдно, но вовсе не за свою влюбленность в Ибо и доверие, нет. Ему стыдно, что он не сказал папе раньше. — Он заботится обо мне, и он уважает меня, считается с моим мнением. Я чувствую, что я имею значение для него. Я важен. Сяо Чжань не знает, как точно описать это ощущение, чтобы папа понял его. Но он понимает. Разумеется, понимает и больше всего надеется, что это в самом деле так, что его сына ценят, относятся к нему по достоинству, как к самому ценному. Он хотел бы этого больше всего на свете. — Я надеюсь, что это именно так, потому что ты достоин самого лучшего, — голос становится чуть мягче, но тень волнения все равно слышна. — Да. Откладывая телефон на стол, омега продолжает прятаться в сгибе своего локтя. Ему стало легче, но все ещё недостаточно. Теперь папа знает, что в его жизни есть альфа, знает, как к нему относятся, но этого почему-то кажется недостаточно, чтобы успокоить родителя окончательно. — Я могу сделать вид, что я ничего не слышал, но я все слышал, — дыхание обжигает ухо, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Он совсем не заметил, как Ибо подкрался к нему, нагло обнимая со спины и прижимая к себе. — Это был твой папа? — Да, — омега послушно откидывается на чужую грудь, позволяя обнимать себя. Орешек по старой привычке гремит миской в углу, требуя ужин, а значит, Хайкуань уже тоже ушел. — Я рассказал ему о нас, и он очень переживает. Ибо понимает. Он не задавал много вопросов о семье Сяо Чжаня, понимая из контекста, что он вырос только с папой, и естественно, что папа переживает о своем единственном ребенке. Знает, что «тот мужчина» не слишком жаловал его папу, из-за чего они не так часто виделись, как хотелось. Сяо Чжань был глупым сыном — так говорит он сам, но Ибо знает, что это была вина его любящего сердца и мужчины, который его использовал. — Ты не думал пригласить его сюда? — объятия приходится ослабить, давая омеге возможность повернуться лицом к лицу с альфой. — Вы не виделись уже два месяца, конечно, он переживает, пусть приедет к нам на пару недель. Это кажется логичным, по крайней мере самому Ибо. Он увидит, как живёт Сяо Чжань, они проведут немного времени вместе, смогут спокойно поговорить. Это должно пойти на пользу не только спокойствию родителя, но и самому омеге. Да и Ибо должен с ним познакомиться рано или поздно, это будет правильно. — А можно? — то, с каким неверием звучит вопрос, заставляет растеряться. Будто до этого ему запрещали встречаться с собственным папой, хотя Ибо не удивится, если это окажется так. Возможно, только на нейтральной территории, вдали от «того мужчины» — такое он вполне может себе представить. — Конечно, можно: он ведь твой папа. Твоя комната все равно свободна, или снимем ему номер в хорошем отеле, как вы решите. — Ты согласен поселить моего папу в своей квартире? — от таких вопросов желание все же найти «того мужчину» и макнуть его лицом в какой-нибудь стол возрастает с новой силой. Это вообще возможно? Но вместо этого Ибо только накрывает чужие щеки ладонями, легко касаясь губ поцелуем. — Почему нет? Я намерен понравиться ему, так что должен показать ему все плюсы того, что ты встречаешься со мной, а делать это пару часов в день недостаточно результативно, — он улыбается мягко, полностью уверенный в том, что папа его омеги не доставит ему лично никакого дискомфорта. Если он вырастил Сяо Чжаня таким потрясающим, значит, эти потрясающие качества должны быть и у него самого. Он определенно понравится Ибо, и сам Ибо очень хочет понравиться ему. — Я предложу ему, — щеки омеги под ладонями чуть алеют. Он сам не стал бы просить Ибо о подобном. Родители ведь не должны вмешиваться в отношения своих детей, так ведь? Да и он, если честно, совсем не хотел бы доставлять Ибо хлопот и просить его о встрече с папой. Но если альфа сам заговорил об этом… Он ведь может попробовать? Он бы очень хотел. — На следующей неделе будет гонка, мне придется поехать в Торонто на четыре дня, а после твой папа может приехать, — между гонками почти месяц перерыва, который команда тратит на подготовку к следующему заезду, и это в самом деле удобно. У них будет время познакомиться, и даже если они не смогут найти общий язык, Ибо все ещё будет продолжать посещать тренировки, давая омегам время побыть вдвоем. — Четыре дня, — переживания о папе невольно отходят на второй план. Четыре дня — это кажется так много, особенно сейчас, когда он привык, что альфа рядом почти всегда. — Хочешь поехать со мной? Там будет не слишком много свободного времени, но по вечерам мы могли бы гулять по окрестностям, посмотреть город, — Ибо идея кажется неплохой, конечно, большую часть дня он будет занят, но он знает, что Цзаньцзынь не даст Сяо Чжаню скучать, да и знать, что с трибуны на него смотрит его омега, — это слишком крутое ощущение. Он бы очень хотел. Сяо Чжань тоже. Он не знает, как это проходит в других городах, едва пережив заезд в самом Нью-Йорке, но находиться рядом с альфой кажется ему жизненно необходимым. Он кивает, глупо улыбается, но вовсе не испытывает сомнений, когда Ибо склоняется ближе за поцелуем.