Сказки волчьей Луны

      Каждый третий вторник каждого месяца неизменно проводился в семье Пак одинаково. На маленькой, но уютной кухне создавалось настоящее чудо ― фирменный кимчи отставного генерала Пака, переданный ему ещё тридцать лет назад его дедушкой, Пак Хёну. На полу торжественно устанавливался большой синий таз с пятью килограммами пекинской капусты, а рядом с ним ― блюдо с густым соусом шести специй: чеснок, соль, сахар, красный острый перец, имбирь и цедра красных яблок. На днях старую лампочку на кухне наконец-то починили, и теперь всё пространство вокруг наполнилось теплым светом. ― Вот тааак, ещё пара часов, и мы заслужили отдых, ― довольный генерал щедро натирал упругий салатовый листик специями, с гордостью поглядывая на упорно трудящуюся рядом Хоашин. ― Можно будет и курочки у господина Чона взять, а? Ещё мой отец говорил, что за усердие и попрошайке достаётся теплый рис*. А мы чем хуже? Уголок его губы дернулся, скрывая нервную улыбку. Хоашин знала, что её отец до конца жизни будет беспокоиться о каждом человеке, в которого ему пришлось выстрелить по долгу службы на границе с Северной Кореей. Он искренне переживал, что ему приходится сражаться по сути с собственными соотечественниками, однако ни у кого из его подчиненных не было и малейшего подозрения о том, как болит душа старого генерала под маской стальной выдержки. Как раз под тем карманом, в котором он прятал фотографию жены с маленькой дочкой на руках. То Рождество они провели вместе в последний раз: через полгода госпожа Пак умерла от рака, и пятилетняя Хоашин стала единственным утешением убитого горем мужчины. Упорный труд был отдушиной для генерала, особенно в те моменты, когда приготовленное им кимчи они с дочерью относили в частные центры помощи бедным и бездомным. Хоашин устало вытерла пот со лба. Глаза уже щипало от чесночных ароматов, но девушка стойко держалась, чтобы не потереть их. Внезапно в дверь позвонили. ― Дочка, ты кого-то ждёшь? Хоашин положила крупный кочан капусты обратно в таз и сняла резиновые перчатки: ― Никого. Я посмотрю. К семейству Пак редко приходили гости. Иногда к ним заглядывали Хачжин или Енми, а на юбилей генерала могли навестить его уже пожилые сослуживцы, но сегодня ни один из этих сценариев не подходил. И поэтому… ― Вы…вы что тут делаете? ― когда франт Хан Чонгмин материализовался на пороге их небольшой квартиры, взъерошенный и слегка смущённый, глаза Пак Хоашин округлились, как чайные блюдца. И если господин Хан даже после пробежки выглядел стильно, то о себе Хоашин такого сказать не могла. С растрепанными волосами, пылающими щеками и в стареньком халате она возмущенно уставилась на своего босса, отказываясь пропускать его дальше порога. ― Пак Хоашин! Ты дома, как хорошо…извини, что так поздно, мне нужно ненадолго где-то спрятаться, ― тяжело дыша, проговорил Чонгмин, сложив руки в умоляющем жесте. Он приоткрыл дверь, прислушиваясь к звукам в подъезде. ― Оооо…откуда Вы мой адрес узнали-то? И вообще, господин Хан, это же мой дом, это не бомбоубежище. Вы… ― Хоашин, кто там? ― из кухни раздался громкий голос генерала Пака. ― Это просто… Это…― Хоашин закусила губу, собирая в кулак всю свою решительность. ― Господин Хан, пожалуйста, уходите. Мой папа неправильно всё поймёт, а он военный, сами понимаете. ― Дочка, это кто? Пак Хоашин обреченно закрыла глаза, разворачиваясь к отцу. ― Папа, позволь тебе представить, это мой… ― Парень, ― радостно закончил находчивый юноша, многозначительно глядя на чудом избежавшую инфаркта Хоашин. ― Приятно познакомиться, генерал Пак. Меня зовут Хан Чонгмин. ― Это так, Хоашин? ― Пак Донгсун обернулся к дочери, и Хоашин уже собиралась разоблачить наглую ложь Чонгмина, но он выглядел таким грустным и потерянным, что становилось очевидно ― парень говорит правду, и, судя по всему, он в беде. Покончив с внутренней борьбой, девушка сердито кивнула. Ничего страшного, десять минут поторчит тут, а потом она его лично пригласит восвояси. ― Хмм…хм, так Вы её молодой человек? А она молчала, тихоня…― круглое морщинистое лицо генерала сложилось в широкую улыбку. Он с искренним расположением жал руку Чонгмину, попутно оценивая его внешний вид и телосложение. ― Ну так, а чего ты своего ухажера у двери зажала? Проходите, пожалуйста, господин Хан. Мы как раз кимчи готовим, Вы уж простите за беспорядок… Хоашин, достань из холодильника рисовый настой. ― А давайте я помогу? Я превосходно готовлю кимчи! «Ащщщ, вот же врун и подлиза!» ― Хоашин неохотно поплелась за своим отцом на кухню, наблюдая, как Чонгмина усаживают на подушки. ― «Наверняка не знает даже, как губка для мытья посуды выглядит.» Тем не менее, ей пришлось признать, что лучшего средства умаслить её отца, с подозрением относящегоя к аристократам, просто не было. Чонгмин буквально на глазах разбивал все его предубеждения, тем самым прокладывая себе дорожку к первому месту в конкурсе лучших мужей для его дочери. Её отец никогда не торопил её с замужеством в отличие от своих ровесников, тем более, что и претендентов особо не было. И в школе, и в университете Хоашин была погружена в учебу, и у неё не возникало даже мысли найти себе пару. Разумеется, она могла попросить отца подыскать ей кого-нибудь из своих подчинённых, но генерал Пак в целом скептически относился к современным молодым людям, поэтому даже в этом случае девушке пришлось бы набраться терпения. Именно поэтому сегодняшний день она была готова записать в список самых стрессовых за последние годы. ― Вот и правильно, нам в хозяйстве всегда нужны помощники. Садитесь-ка рядом с Хоашин, держите перчатки, как раз чистая пара осталась. Девушка была уверена, вернее, надеялась, что холёный младший сын чеболей так или иначе выскажет своё «фи» при виде грязной посуды и простого быта обычных людей, но тот с готовностью взял перчатки и засиял своим прежним самодовольством, охотно и с необходимым почтением поддерживая беседу. Казалось, он и вправду каждый вечер натирает капусту соусом без задней мысли ― настолько органично парень выглядел во всей этой обстановке. ― Господин Хан, должно быть Ваши родители гордятся Вами. Какой у тебя порядочный и благовоспитанный молодой человек, дочка! ― Безмерно, ― Хоашин сердито оторвала кусок капусты. ― Ай, ну что же ты, Хоашин, порвала хороший лист… Вон, погляди, как твой друг аккуратно работает, учись у него. Чонгмин поднял брови, собрав в своих глазах все смешинки мира, когда Хоашин натянула приторную улыбку «для папы», делая вид, что внимательно следит за его руками. ― А Вы, господин Хан, стало быть, с моей Хоашин работаете? И как она? Надеюсь, не доставляет проблем? ― генерал передал Чонгмину новый вилок капусты и чашку с солью. ― Она большой профессионал, господин Пак. Я эй-чар, в таких вещах разбираюсь и рад, что у меня сейчас такой заместитель. Иногда, правдааа…― Чонгмин искоса глянул на девушку, убедившись, что она слушает. ― …шалит, но это ничего страшного. Я парень не обидчивый. Хоашин едва не сломала второй листик капусты. Ей до ужаса хотелось намазать соусом не его, а лицо этому выпендрежнику. ― Ну хорошо, славно, ― закивал генерал, не обращая внимание на нахохлившуюся дочь. ― Она у меня разумная девочка, но иногда чудит. Вы уж не обижайтесь на неё, без матери ведь росла. ― Папа! ― не выдержала Хоашин, не замечая, как изменился взгляд «её парня», в котором все смешинки разом погасли. ― Без мамы? Она никогда не рассказывала. ― Да мы не любим об этом…ну, это я что-то вспомнил некстати. Генерал Пак неуклюже махнул рукой, чуть не забрызгав окружающих соусом. ― Вы нам лучше о себе расскажите, господин Хан. Вы как, рыбалку любите?.. Весь следующий час беседа продолжалась в том же русле. Чонгмин то ли из вежливости, то ли из любопытства увлеченно расспрашивал отца своей помощницы обо всем, что ему было интересно, или отвечал на сотню и один вопрос от генерала, окончательно растопив его холодное подозрительное сердце. Хоашин молча перебирала капусту, утрамбовывая уже готовую кимчи под пресс. Обычно она старалась улучить момент и попробовать ещё звонко хрустящее на зубах, остропряное лакомство пораньше, но сегодня есть совсем не хотелось. Чонгмин периодически кидал на неё задумчивый взгляд, но не делал попыток втянуть девушку в разговор. ― Ох, и времени-то уже…господин Хан, мы, должно быть, Вас уже так задержали, и даже не угостили, как следует, ― вздохнул Пак Донгсун, сверившись с наручными часами. Потрепанный ремень потускнел, пережив не один десяток лет, но стрелочки на циферблате по-прежнему четко отбивали секундный ритм. ― Сейчас моя Хоашин подогреет рисовый настой, я его сам готовил в воскресенье. Ах, она занята, ну я сам тогда. Пока генерал возился с железными кастрюльками, Чонгмин не знал куда себя деть рядом с молчаливой Хоашин. Девушка словно нарочно упорно игнорировала его взгляд и любые попытки начать разговор. И тогда младший из семьи чеболей Хан решил сделать ход конём. ― Господин Пак, я не могу сегодня вернуться домой. ― Это как? ― генерал подул на ложку, прежде, чем попробовать рисовый отвар. ― Это вопрос чести моей семьи. Изначально я хотел…ну, я думал попросить у Хоашин совета по поводу какого-нибудь отеля неподалеку, где я мог бы остановиться. Мне очень стыдно, но я не могу рассказать о причинах более подробно. ― Хмм… В комнате наступила тишина, нарушаемая чирканьем ножа по капустным листьям и шуршанием закипающего напитка. ― Раз уж Вы близки с моей Хоашин, я не могу бросить Вас в беде. Так и быть, разок оставайтесь у нас. ― Ай! От шока Хоащин отвлеклась и лезвие ножа слетело с капусты прямо на её указательный палец. Теперь на нём стремительно набухало красное пятно. ― Дай я посмотрю, ― Чонгмин уже потянулся к ней, но Хоашин одернула ладонь обратно. ― Да дай, говорю. Что же ты такая неаккуратная-то…у меня. Хоашин вздрогнула, когда Чонгмин аккуратно слизнул кровь с её пальца и, достав спиртовую салфетку из кармана, крепко перевязал его. ― Хоашин, девочка, сильно болит? ― генерал поставил поднос с чашками на стол и полез за аптечкой. ― Я в порядке, не нужно… Хоашин всё ещё смотрела на палец, розовеющий под белой тканью. ― Мне помог господин…то есть, Чонгмин. Девушка произнесла его имя вполголоса, потому что ещё ни одного мужчину в мире не называла просто по имени. Как сестра или…жена? «Ох, ужас какой! Я и этот гусь-мажор…» Хоашин решительно замотала головой и встала с пола, разминая затекшие ноги. ― Вы сидите, а я пойду спать. Всем доброй ночи. ― Постой, как же господин Хан? Только у тебя в комнате есть запасной матрас Иди выдай ему и постели в моей комнате. Ну после того, как вы там…ну…поболтаете перед сном. Хоашин сделала глубокий вдох и выдох, чтобы не буркнуть что-то вроде «поспит на коврике, на своей раскатанной губе!», прежде, чем покорно кивнуть и указать рукой в нужную сторону. Чонгмин отправился за ней в самую большую комнату в доме. Генерал Пак не жаловал роскошь ни в какой форме и чувствовал себя комфортно только в практичном и простом убранстве: пара сложенных матрасов в углу, квадратный старый шкаф рядом, деревянный стол у окна и, в качестве единственного украшения на стене, медальница, на которую помимо наград кто-то ловко прикрепил письмо от армейских коллег. Фотографий также нигде не было видно. Хоашин направилась к матрасам, но Чонгмин её опередил. ― У тебя рука болит, побереги её лучше. Я сам. ― И с чего вдруг ветер так переменился? Кактусы плохо цветут? ― Хоашин старалась скрыть собственные смущение при взгляде на то, как голубая хлопковая ткань рубашки натягивается на его плечах, выдавая явно успешные походы в зал. ― Работодатель должен заботиться о сотрудниках, ― отрезал в ответ парень. ― Белье где? ― В столе, в правом ящике. Я постелю Вам… ― Да сиди спокойно. Чонгмин отодвинул девушку подальше и оставил удивляться его ловкости в орудовании постельными принадлежностями, потому что постель он смог застелить не хуже неё самой. ― Ну вот. Парень выпрямился, чуть не ударившись головой об потолок. Её начальник смотрелся настолько непривычно в этой обстановке, что Хоашин стало смешно. Будто минуту назад в воздухе открылся портал из особняка семьи Хан, и он вылез прямо оттуда. ― Вам тут… точно нормально? ― Да. Вполне. От улыбки на его щеках всегда появлялись ямочки, и Хоашин снова пришлось деловито сложить руки на груди, чтобы успокоить сердечный пульс. ― Тогда я спать пошла. ― Доброй ночи…― или ему не хотелось её отпускать, или эта грусть в голосе ей померещилась. ― И спасибо, Хоашин. ― Ага. Вернувшись в комнату, Хоашин переоделась в пижаму, распустила хвост и закуталась в одеяло, как личинка. Но сон не приходил ― мысли о молодом человеке из соседней комнаты отгоняли его, как верный волкодав. Хоашин разглядывала желтоватые узоры на потолке (следы от потопа у соседей пять лет назад) и периодически вставала, чтобы взять баночку крема с полки с запахом клубники, потому что кожа рук всё ещё пахла кимчи (в этом Хоашин себя убеждала, по крайней мере). Во время одной из таких вылазок, живот заурчал, и девушке пришлось оправиться в путешествие подальше, а именно ― на кухню. Из комнаты генерала доносился громкий храп, а значит хруст капусты никто не услышит. Хоашин прокралась к холодильнику и открыла заветную, тяжелую кастрюльку. Папино кимчи имело особый вкус. Это был вкус тех вечеров, когда мама ещё была жива. Хоашин до сих пор казалось, что она слышит её заразительный, теплый смех, стоит им с отцом сесть ужинать. Мама умела нарезать капусту ломтиками, которые просвечивали, стоило навести их на лампу, а папа в это время замешивал соус и травил байки про свои чаепития с новобранцами, сверкая золотым зубом. Параллельно ему приходилось следить за дочерью, которая проворно забиралась к нему на колени, чтобы обмакнуть пальчик в пасту кочудян или намазать ей папин нос. Потому что у этого кимчи был особый вкус ― Хоашин, ты плачешь? Девушка испуганно всхлипнула, торопясь захлопнуть холодильник. Темнота очертила фигуру растрепанного сонного Чонгмина в длинных полосатых штанах не по размеру и без рубашки. ― Я…это просто кимчи острое. А Вам нужно одеться. ― Это не кимчи. ― Что? ― Хоашин вытерла глаза рукой, и тут же оказалась в объятиях Чонгмина. В этот момент она была искренне рада, что не стала включать свет, потому что тот самый Чонгмин без рубашки просто подошёл и обнял её, будто это было в порядке вещей. ― Я тоже ем кимчи, когда скучаю по маме. Хоашин хотела что-то ответить, оттолкнуть его, заявить, что он неправильно всё понял и возомнил невесть, что, но вместо этого обнаружила себя беззвучно ревущей прямо ему в грудь и цепляющейся за него, как за единственного человека, которому не пришлось ничего объяснять. Они никогда не обсуждали это с отцом, потому что Хоашин чувствовала, как ему тяжело даже спустя столько лет с грузом вины и ответственности, и не хотела грузить отца ещё и своими проблемами, расковыривая эту рану ещё сильнее. Это было всё равно, что признать, что он не справился. ― Онааааа….просто, просто…ушла так давно, но мне не становится легче, вообщеее….― успокоиться не получалось, тело просто не слушалось, устав прятать свои истинные эмоции внутри столько лет. ― Я так скучаю… ― А ещё она пекла лучшие булочки со сладкой фасолью в мире. ― Агааа…. ― И тайком от папы приносила тебе вкусняшки перед экзаменом. ― Даааа…. ― И верила, что ты вырастешь и станешь звездой. ― Верилааа…подождите, ― Хоашин подняла мокрое от слез лицо, внимательно вглядываясь в размытые от мрака глаза своего собеседника. ― Так Вы тоже маму потеряли. ― Скорее, она потеряла меня, ― Чонгмин перевел взгляд на окно, помолчав пару секунд. ― Она уехала в Париж, когда мы с Бэкхёном переехали к отцу. И с тех пор перестала отвечать на звонки. Я не знаю, почему. ― О…― это неожиданное открытие стало для Хоашин настоящим шоком. До этого ей сложно было себе представить, что мать может оставить своего ребенка. Ведь это же не значит, что она… ― Возможно, у неё были причины, ― неловко пробормотала Хоашин. Она осознала, что всё это время обнимается с полуобнаженным босом и резко шагнула назад. ― Надеюсь, что она, по крайней мере, в порядке, ― Чонгмин обошел её, наливая воды прямо из -под крана. ― Я вообще встал воды попить. Не мог уснуть. ― Папе завтра рано на работу вставать… Если не можете уснуть, не тревожьте его. Можем у меня поиграть в «Маджонг». Чонгмин удивленно поднял брови. ― У тебя есть «Маджонг»? ― Да. Папа как-то привез из поездки в Китай. Но я не умею играть. ― У нас и не получится. Там четыре «стены», а нас только двое. Но мне всё равно интересно посмотреть на твою комнату. Стоило им зайти, Хоашин пожалела о своем решении. На стуле дружным рядом висели бюстгальтеры, а кровать так и осталась не заправленной. Она принялась ракетой носиться по комнате, приводя её в порядок. Но Чонгмин уже нашел себе развлечение ― он рассматривал фотографии на её полке: тольджанчхи, окончание школы и поступление в университет и совершеннолетие. Это был стандартный набор в любой корейской семье с детьми, за исключением одного фото. ― Это что, медведь? ― Да, ― Хоашин пожала плечами, продолжая прибираться на кровати. ― У папиного сослуживца жил дома медвежонок, он его раненым подобрал в лесу и выходил. Вот я с ним и играла, когда в гости приходила. ― Офигеть, ― Чонгмин даже присвистнул. ―Я их видел только в Канаде, во время экскурсии по окрестным лесам, и то в бинокль. ― Так что у Вас случилось, всё-таки? Закончив с уборкой, Хоашин уселась в свою любимую позу, по-турецки, на вязаный коврик посередине комнаты. ― Ты про что? ― Чонгмин тоже оставил в покое фотографии, присоединяясь к ней. ― Кто за Вами гнался сегодня? ― Бандиты с мечами и арбалетом. Хоашин закатила глаза. ― Не шутите так, пожалуйста. ― Да я не шучу. У отца большая компания, а значит должны быть и враги. ― Тогда почему Вы пришли ко мне, а не к нему. Детские часы-сова на стене угукнули три раза, обозначая три часа ночи. Хоашин хлопнула в ладоши и активировала второй ночник, тоже в виде совы. ― Так что? ― Не скажу. Не хочу, чтобы они и тебе навредили, поэтому просто не думай об этом. Я сам со всем разберусь. Хоашин уже открыла рот, чтобы парировать, но у кого-то за окном лопнула шина. Девушка тихо вскрикнула, неосознанно схватив за руку Чонгмина. ― Вот видишь? Говорю же, не надо тебе страшилок на ночь. ― Тогда давайте спать, ― рассерженная Хоашин выдернула руку обратно. ― Дверь в той стороне. ― Сама же просила не беспокоить господина Пака. Я буду спать тут. Невозмутимый Чонгмин расправил коврик и выхватил с кровати большую плюшевую собаку, чтобы подложить под голову. ― На полу холодно. ― Переживу. Хоашин только закатила глаза и забралась под одеяло. Она ворочалась ещё где-то час, раздираемая желанием пожалеть и укрыть Чонгмина собственным одеялом или же мстительно оставить его пожинать плоды своей заносчивости. В итоге победило добро. Фыркнув на саму себя, Хоашин стащила с себя одеяло и скинула его на парня, оставив себе только тонкий плед. Утром она обнаружила себя бережно закутанной тем же самым одеялом, а слегка растерянный генерал объяснил ей, что господин Хан покинул их дом ещё рано утром, а ещё через час к ним пришёл курьер с гигантской коробкой шоколадных конфет в форме мишек и записка: «Я пошутил, играть вдвоем тоже можно, я придумал, как!»

***

Когда шасси самолета касаются земли, каждый пассажир в салоне расслабляется, сознательно или нет. Сама мысль о том, какой хрупкой становится человеческая жизнь в руках облаков, баюкающих аэробус как игрушку, мало, кого оставляет равнодушным. Потому что ты никогда не знаешь, что случится в следующую минуту. Хачжин убрала документы обратно в сумочку, вытащила мусор из сетчатого мешочка, прикрепленного к сидению впереди, и присоединилась к потоку людей, ползущему к выходу. В иллюминаторе мелькнула пара вспышек, которые девушка изначально приняла за молнии. У здания аэропорта толпились журналисты. Хачжин мельком оглядела людей вокруг, но не заметила кого-то, кто был бы похож на знаменитость, да и нечасто сливки общества летают с простыми смертными. К трапу подъехал автобус, и ещё несколько минут девушка провела в раздумьях об уютном, тихом вечере с любимыми книгами и горячим шоколадом из пачки. Однако её мечты рассыпались в пух и прах первым из множества нервных восклицаний: «Госпожа Го! Пожалуйста, ответьте на пару вопросов! Госпожа Го Хачжин!» Град из платиновых электрических вспышек буквально накрыл её на выходе из автобуса-шаттла, а уши заложило от гула десятков возбужденных голосов, не переставая произносящих её имя, как в ночном кошмаре. «Госпожа Го! Это правда? Вы помолвлены с Ханом Динхваном? Было ли Ваше рандеву в Ирландии изменой его брату, господину Хану Кьянвану, это правда? Госпожа Го, буквально пара слов, как Вы это прокомментируете? Госпожа Го!» ― Что происходит? О чём… Другие пассажиры самолета, ещё пару минут назад проталкивающиеся мимо, принялись доставать телефоны, блокируя все возможные выходы из толпы. Хачжин металась взглядом по их лицам, пытаясь найти хоть какую-то возможность спасения, когда кто-то решительно потянул её за локоть в самую гущу. По-детски зажмурив глаза, девушка перебирала ногами, сосредоточившись на собственном дыхании. В следующий момент она уже бежала за своим «спасителем», подгоняемая отчаянными криками репортеров. ― Да что же это, что им от меня надо?! Её спутник молчал, а в памяти новой вспышкой отразился эпизод из её прошлогоднего прошлого, но сейчас казалось, что с того момента прошло несколько тысячелетий. Она убегала от торговок с ближайшего рынка. Всем им задолжал её парень вместе со своей новой девушкой, а по пути придумал историю, что это Хачжин вероломно украла его деньги. Распаленные праведным гневом и личной обидой, эти женщины забрасывали её камнями, овощами и всем, что попадалось под руку, стоило ей появиться в их поле зрения. Всё началось с хабалистых оскорблений, а закончилось под мостом, где ничего не понимающая Хачжин пыталась найти укрытие от разъярённых продавщиц. Но худшее было впереди. Как потом осознала Хачжин, на выходе из аэропорта её ждала основная часть фото-армии. Они окружили её и… Динхвана? Хачжин не знала, станет ли сегодняшний день ещё сюрреалистичнее, но это действительно был он. Тихо выругавшись, Динхван развернулся к ней и поцеловал, рывком притянув к себе. Вздох шокированных зрителей, на секунду забывших про свои камеры, Хачжин услышала, как сквозь толщу воды. Его губы были горькими, как экстракт полыни пополам с гвоздикой, и от этой горечи она начала задыхаться, упираясь руками в его грудь. Прошла ещё секунда и вспышками защелкали в два раза быстрее. Словно по команде, Динхван отстранился и рванул вместе с ней куда-то влево, к припаркованному невдалеке автомобилю. Чёрный хаммер заурчал под ключом зажигания, стоило им оказаться внутри, и рванул куда- то вперед, разрезая бампером темноту наступающей ночи. Хачжин попыталась обнять саму себя, но руки не слушались. Дикий тремор сковал всё её тело, но сдаваться она не собиралась. ― Какого черта Вы делаете?! Зачем… Естественно, голос её подвел, зазвучав не испуганно, а визгливо и жалостливо, но Хачжин это ни на грамм не заботило. Её злила маска титанического спокойствия, отлитая самим дьяволом, судя по всему, что покрыла лицо её собеседника. Динхван даже не смотрел на неё, и от этого снисходительная нежность, перемешанная с холодном цинизмом в его глазах, действовали на Хачжин, как пощечина. ― Госпожа, Го, я Вас сегодня спас, и только. Динхван приоткрыл окно, выбрасывая наружу горку пепла от сигареты. ― Вы не заслуживаете даже…― Хачжин закрыла лицо ладонями, из последних сил борясь с рыданиями. ― Для чего сначала притворяться моим другом, раскрывать карты, а потом играть мной на публику? Называйте это, как угодно, но только не помощью. ― Вспышка фотокамеры не причинит Вам вреда, в отличие от власть имущих, считающих Вас помехой. Шутка с журналистами ― дело рук моей маленькой сестренки, я думаю, но это лишь зубочистка в колесах, не более. Для Ари весь сегодняшний переполох ― простая забава, у которой был куда более сложный смысл. К счастью, мы её опередили. Хачжин обессиленно откинулась на кожаную подушку сидения. ― Я не понимаю. При чём здесь Ирландия? ― Настало время вернуть мне долг, госпожа Го. Чтобы мы с Вами могли расторгнуть помолвку, для начала она должна состояться. Вы же не хотите стать главным оружием моей матери в борьбе против Кьянвана, да? Ирландский бал был первым шагом на пути к этому. ― В чем Вы сейчас пытаетесь меня убедить? ― на улице начинался шторм, и машину пару раз заносило влево. Черное кожаное сидение как назло оказалось слишком мягким, и пальцы утопали в нем, цепляясь в поисках опоры от головокружения. ― Разве не Вы как раз в Ирландии убеждали меня в том, что Вы, как и я, всего лишь часть большого плана? Думаете, я не поняла, зачем Вы подсказали мне время вылета Кьянвана в новую Зеландию? Тени на лице Динхвана стали глубже ― машина проезжала под мостом, скрытым мутной пеленой дождя. ― Когда моя мать предложила убедить Вас предать моего брата в обмен на пожизненное вознаграждение, мне потребовалась пара дней, чтобы объяснить ей Ваши моральные принципы. Следующим шагом стал проект, но…это же была Ваша идея Хачжин, верно? Сделать нас кем-то вроде…― он поморщился, подбирая слово. ― …императорской семьи. Чонгмин лишь озвучил её. А знаете, что обычно бывает на императорских торжествах? Предательство ― Маскарады придумали не придворные шуты, госпожа Го. Хачжин задрожала, ощущая весь ливень снаружи под своей одеждой. Но в бамбуковом лесу эпохи Корё было ещё страшнее. На её глазах с группы подосланных монахов стащили маски, отбросив их куда-то в сторону, а ещё через минуту высокие зеленые стволы окрасились алыми полосами свежей крови. Его Высочество слегка отвернул голову, смахивая со щеки красную каплю, как надоедливую муху. ― Вы же помните, что мой брат с детства был помолвлен с Ари? Ваши романтические встречи с Кьянваном после нашего триумфального появления на бале и его выходки в Ирландии помогли бы настроить против вас двоих как высший свет, так и инвесторов, которым достаточно одной первой леди-простолюдинки. Вишенкой на торте стал бы слух о Вашем с ней сговоре против её собственного мужа и его сыновей, ведь в случае чего большая часть его состояния перейдёт к нашей мачехе. ― Боже мой, ― косые мокрые линии нервно падали на стекло, превращая ряды огней застрявших в пробке машин в грустные новогодние гирлянды. ― Но как госпожа Ю смогла бы убедить инвесторов? И Кьянван… ― Его бы лишили права наследования по причине утраты доверия. Тут в ход пошли бы подделанные документы и весь прочий джаз. У нашей матери есть связи среди тех, чьи подделки принимают за оригинал. Они же пытались когда-то помочь мне. «И вот это разоблачение Ю Сольха до сих пор не может простить своему второму сыну» ― заголовки о предательстве старшего сына семьи Хан заполонили собой улицы всего пару лет назад и ещё долго украшали первые полосы газет. Хачжин вспоминала, как медсестры в больнице обсуждали семейную драму главных чеболей страны. ― Иными словами, Вы должны были стать ключевой фигурой в нашем «дворцовом перевороте», свержении госпожи Лим и восстановлении полной власти госпожи Ю, но потом Ари придумала идею поинтереснее. ― Что произойдет на маскараде? ― Госпожа Го, я не намерен лишать Вас удовольствия разгадать эту загадку самостоятельно. У Вас осталось всего пару недель. Фиктивная помолвка и подлинный развод ― это последний раз, когда я Вам помогаю. После этого, если Вы изолируетесь от нашей семьи, Ваше доброе имя будет восстановлено, а моя мать лишится одного из её козырей. Ну а дальше, каждый сам за себя. ― Значит, измените планы госпожи Ю ради меня? Господин Хан, почему я должна Вам верить? Динхван медленно затянулся прежде, чем озвучить фразу, ставшую эпиграфом её главного страха. ― Потому что у Вас нет выбора, госпожа Го. А у меня есть. Вы всё ещё мой друг, да и в конце концов…― ещё одно облачко белого дыма растаяло где-то у зеркала заднего вида. ― Юридически Вы почти ничего не теряете, мы же всё-таки братья. Даже фамилию менять не придётся. И всё же в этом было что-то ещё. После пробуждения воспоминаний Хачжин не позволяла себе видеть в этом человеке кого-то, кроме принца Ё. А его фигура так и осталась карикатурным образом сумасшедшего, главного злодея истории. Но ирония была в том, что Динхвану повезло меньше, чем Ван Со ― именно он стал глиной в руках своей матери, из которой королева построила себе декорацию. Любовь, во имя которой она всё это устроила, на деле оказалась ядом, медленно убивающим всякого, кто к нему прикасается. Что если в этом мире Динхвану удалось найти противоядие? ― Я этого не сделаю. ― Не хотите спасти моего брата от краха всего, что у него есть? ― Динхван разочарованно цокнул языком. ― Ну, Ваше право, конечно. Хачжин крепко зажмурилась, так, что под веками замелькали пятна. Ей было тяжело глотать, как если бы тяжёлое лезвие меча давило на трахею. За сотни лет третий принц научился делать это силой мысли, даже не бросив на неё взгляд. Это же просто спектакль, верно? Можно ли обыграть королеву, если идти напролом? На шахматной доске королева ― одна из самых сильных фигур, и единственный выход противостоять ей ― уйти с дороги. Хачжин крепче сжала собственное запястье, надавив большим пальцем на пульсирующую вену. ― Мы можем просто…расписаться где-нибудь в маленькой деревне. Никого не приглашая, верно, господин Хан? ― Нашими единственными свидетелями будут журналисты. ― Что? ― девушка только сейчас осознала, что её голос пропал. ― Иначе нам никто не поверит. Динхван избавился от уже порядком надоевшего окурка и неспешно отряхнул серое пальто от почти слившегося с ним пепла. ― Всего несколько дней, и мы оформим развод, а ещё у меня появится алиби от претензий моей матушки по поводу внуков. Назовём его «сбежавшая невеста». Экран телефона Хачжин замигал, оповещая о десятках новых сообщений от Енми, Хоашин и Йонгвана. Смартфон страшно потяжелел за последние полчаса, стал почти неприподъёмным. Сжав ослабевшими пальцами металлический корпус, девушка поднесла его к глазам, бездумно наблюдая за словно играющими наперегонки фотографиями профилей друзей в Kakao-talk. ― Ответьте, госпожа Го. Они же наверняка волнуются.