в себя тянет,
как в болото
В экстренной ситуации нужно сохранять спокойствие. В экстренной ситуации нужно контролировать себя. В экстренной ситуации нужно уметь отличить врага от союзника. Чха Хён находится именно в этом непростом положении и не может поставить галочку напротив хотя бы одного пункта. Он паникует при малейшем звуке со стороны, опасаясь появления реального монстра, впадает в состояние шока, не понимая, как действовать, путает понятия «враг» и «союзник». Все три пункта раскинулись на игральной карте в один момент. Со стороны слышится жужжание, заставившее Хёна замолчать и не вступать в перепалку с тем, кого он принял, но существование кого до сих пор не мог объяснить для себя логически. Он застывает, словно, если пошевелится, его обнаружат. – Трус, – Арису закрывает глаза и качает головой. – Если так боишься находиться здесь, то не лучше ли схватить эту чёртову коляску и спуститься вниз? – Да, – еле слышно шепчет Хён, но всё ещё не шевелится. В одном гость подсознания прав. Хён трус. Чёртов трус, не способный даже выйти из чужой квартиры, чтобы встретиться с новым врагом. Отчего-то перед глазами проскакивает воспоминание с соседкой и головой её кошки. Этим монстрам всё равно, что есть. Никакого сочувствия, никаких эмоций. Взгляд цепляется за пыльное зеркало на стене, за собственное отражение в нём. Хён станет одним из этих чёртовых монстров, лишится даже трусости, которая и делала его человеком. Не самое приятное осознание. Требуется буквально несколько минут, чтобы неизвестный гул затих, и Чха смог бы, наконец, выпрямиться. Хён решается сделать шаг к двери, ведущей из пустой квартиры. Монстр ушёл. Всё в порядке. Монстр покинул этаж, и парень сможет проскользнуть вниз. Монстр далеко и не сможет обидеть его. Всё в порядке. Всё в порядке? Хён замирает у двери, с видимой дрожью положив руки на косяк и выглянув из квартиры. За её пределами должно быть желанное спокойствие, не так ли? Конечно, нет. Охранник, с которым жизнь дважды столкнула Хёна, сейчас стоит в одном из лифтов со своей газонокосилкой в руках и… в ужасном виде. От одного взгляда на него испуг тут же растекается по телу. Как с соседкой. Разве что… в случае охранника всё было хуже. От человеческого у него остался лишь физический облик. Кожа отдавала характерной синевой, а вены, казалось, вот-вот лопнут. Двери лифта закрываются, будто сообщают Хёну, что он в безопасности. Он. А те, кто внизу? – Он их всех перережет, – голос Арису доносится с лестничного проёма, нужно сделать всего несколько шагов, чтобы увидеть, как беззаботно парень сидит на ненадёжной периле, поглядывая вниз. – Ты же видел, – на его лице сияет улыбка. – Неужели не понимаешь? – Не понимаю? Что именно? – Внутри разгорается раздражение. Раздражение к самому себе из-за неспособности принять элементарное решение. – Десяток или несколько десятков людей, ждущих тебя внизу? Думаешь, они прямо сейчас не столпились у лифта в ожидании коляски для Дусика? Думаешь, этот, – с горящими глазами Рёхей тычет в сторону лифтов, – хмырь не способен включить свою газонокосилку? Хён, – Арису усмехается, – он перерубит их всех. Рука замирает над перилой, а взгляд всё больше окунается в пучину лестничных пролётов. Лифт быстрее. В любом случае быстрее. Закрытые за Хёном двери не пропустят его крик. Так… что делать? – Ты говорил, что каждый из нас заражён, – Чха подкусывает нижнюю губу. – Так почему думаешь, что они не справятся? – Одного лишь вируса недостаточно, – в какой момент чужие руки оказались на плечах Хёна? В какой момент длинные пальцы начали сжиматься на его ключицах? – Нужно что-то, что пробудит его. – Что пробудило тебя? – С открытой злостью шепчет Чха. – Твоя бесхребетность? – Голос всё ближе, а руки слабнут и проходятся по плечам, остановившись на спине. – Твоя несамостоятельность даже в элементарных решениях? – Черты характера, чувства и эмоции способны пробудить спящий вирус? – Как Хён не пытается выстроить в голове картину, где ему прямо сейчас необходимо обернуться и дать отпор сумасшествию, но руки всё ещё дрожат. Арису прав. В каждом своём чёртовом слове он прав. – Да, – краткий ответ, после которого руки давят на спину. Хён цепляется мёртвой хваткой за эти перилы, словно это его единственное спасение. Правда. Это была чистая правда. Чем больше фраз доносится из-за спины, тем больше Хён готов им поддакивать. Да, он чёртов трус. Да, он бесхребетное существо, не способное дать отпор. Да, всё это про него. – Спасёшь их? – Руки всё сильнее давят на спину. – Каким образом? – Долети, – Хён не видит лица Арису, но готов поклясться, что сейчас тот прикусил губу. Если Рёхей – собирательный образ, отданный монстру в качестве оболочки, то… Выходит, что Хён сейчас сам ставит себя перед выбором: прыгнуть и попытаться помочь или же остаться на месте и надеяться на лучший исход. Главное в сложной ситуации – правильно выбрать врага. Враг для Чха Хёна сейчас он сам. Руки перестают держаться за перилу, как за спасительный круг, просто отпускают её, и давление из-за спины прекращается. Моментально. Как и сторонний голос. Хёну не нужно оглядываться, он сам всё понимает. Никого за его спиной нет. Враг внутри. Враг он сам. В минуту полного осознания Хён перекидывает ногу через перилу и, не успев поддаться отторжению идеи помочь людям снизу, летит. Летит вниз, предвкушая вкус крови во рту и чувство боли по всему телу после приземления. Больно. Будет больно, но Хён должен выжить. Ощущение свободы опьяняет и вселяет ложное чувство того, что всё кончится так, как и должно. Так, как изначально Хён выстроил в своём календаре. Было бы проще, разбейся он сейчас о бетонную плиту первого этажа. Проще… Проще кому? Только лишь Хёну и его внутреннему монстру. Люди на первом этаже пострадают. Чха не хочет стоять перед выбором, да и не будет, ведь уже через несколько секунд встретится с до жути твёрдой поверхностью. Он бы сдох. В обычной ситуации Хён бы умер, но благо у вируса, обитающего внутри, были и плюсы. Например, ускоренная регенерация. Боль моментально проходит по всему телу, но впервые у Чха нет времени жалеть себя. Хотя… Выпирающая из ноги кость – всё же не самое приятное зрелище в его жизни. Хён касается до омерзения гладкой кости, кривится, вправив её. Лишь бы правильно срослось. – Надо было животом вниз падать, – с усмешкой проговаривает появившийся перед глазами Рёхей. Сейчас не до него. Не до препирательств. Хён и без того потерял время, пока решался на прыжок. Парень спешит к массивным металлическим дверям первого этажа, и они заставлены с обратной стороны. Конечно, они заставлены. Вся сила, данная неизвестным вирусом, сейчас уходила на регенерацию, поэтому пробиваться сквозь барьер приходилось с помощью своей. И как же Хён слаб. Как же он слаб. Как же он слаб перед зрелищем, развернувшимся на первом этаже. Как же он слаб. Двери открыты, но смысл? Хён хотел успеть спасти хоть кого-то, но замирает в шоке от увиденного. Хилая девушка с битой стояла над телом охранника, поддавшегося процессу монстеризации, и… человека. Судя по обилию крови вокруг, надрезанной одежде и срезанным конечностям, лифт прибыл на первый этаж ещё до того, как Хён решился на прыжок. Он опоздал. Опоздал из-за своей нерешительности. – Кажется, – гнетущую тишину и скорбный запах разбавляет уже знакомый голос Хёка, – нам нужно отключить лифты, если монстры настолько сообразительны, – заметно, что парень в очках нервничает, но пытается на подавать виду. – Ну и… организовать кладбище. Джэхён не последняя наша потеря. – А у тебя совсем нет чувств, да? – Та самая девушка с битой поднимает взгляд на Хёка и качает головой, но резко замирает, по всей видимости, заметив Хёна. – Он монстр, ведь так? Он в любой момент может стать таким же, – конец её биты тяжело ударяет по лицу мёртвого охранника. – Ты достал коляску? – Хёк, засунув руки в карманы, поворачивается лицом к подоспевшему. – Нет… Я заметил его, – Чха тянет палец и указывает на монстра. – Хотел помочь. – Хреновый из тебя помощник, – девушка качает головой, выстроив на своём лице эмоцию полного презрения. – Прости, – голос Хёка вновь суров и отчасти безразличен, никакого сочувствия в нём нет. – Прости, Хён, – он осматривает того, к кому обращался, – тебе придётся изолироваться. – Изолироваться? – В глазах Хёна был явный испуг. Нет. Не только в его. Страх Чха был зациклен на собственном будущем, на собственной выживаемости [пусть и грезить о кончине он не переставал]. А страх, что пылает в глазах, смотрящих на него? Каждый, если исключить Хёка, боится робкого парня перед собой, в глазах каждого сияет такой же страх. Страх быть растерзанным, подобно парню, которого посмертно представили как Джехёна. – Ты монстр! – Выкрикивает полноватый парень в очках. – Тебя вообще лучше прогнать! – Стоп, – Хёк тянет руку в сторону говорящего, сопровождая свою просьбу остановить обвинения ещё и жестом. – Прогонять мы никого не будем. Но изолировать… – Ли осматривает Хёна с ног до головы. – Придётся, Хён. Мы не знаем, в какой момент монстр внутри возьмёт над тобой вверх. – Да и перезаражаешь нас тут всех! – Токсично добавляет всё тот же пухлый парень. – Не хотелось бы соглашаться, – Хёк тянется к очкам, демонстративно поправляя их. – Но он прав. Не хотелось бы подхватить заразу. – Подхватить? – Хён взбешён, и это видно. Он оглядывается, впервые надеясь увидеть того, кого презирал и отторгал всё это время. – Вы ведь даже не знаете, как вирус передаётся, – Чха достаточно громко сглатывает, вспомнив слов, брошенные Арису часами ранее. – Может быть, он уже в вас?.. – Может и так, – Ли тянет указательный палец чуть выше, указывая Хёну на его «клетку». – Но пока здесь есть люди, не подающие признаков монстеризации, мы вынуждены идти на подобные меры. У него нет выбора. Попросту нет. Хён только недавно обрёл свободу от своих родителей, от школы и от общественного мнение. Но вот он здесь. В этом чёртовом зелёном доме, еле ковыляет до злосчастной двери, ведущей во временный изолятор. Нога болит. Душа болит. Хён больной. Хён совершенно один. Серые краски изолятора, в мирное время использующегося в качестве хранилища для крупногабаритных вещей, лишь нагоняли душевную смуту. Что будут делать люди по ту сторону двери? Что, если они решат убить его?.. – Враг для своих и враг для чужих, – знакомый шёпот разносится за спиной. Рой мурашек невольно вырывается наружу, накрывая ровную кожу гусиным одеялом. – Те, кто стал монстрами, готовы убить тебя в любой момент, – чужие руки касаются спины. Точно так же, как было наверху. – Но и люди, которым ты так хотел помочь, – доля сарказма пробивается сквозь японский акцент, – жаждут прирезать тебя прямо сейчас. – К чему ты клонишь? – Чха оборачивается, разглядывая личность перед собой. – К тому, что ты один. Один против всего мира. Из уст японца вылетают фразы, которые ещё недавно были в голове Хёна. Он в его голове. Это чёртово чудовище в его голове ежесекундно пожирает последние капли самообладания. – И у тебя есть только я, – его рука вновь касается окровавленной олимпийки корейца, застывает на плече, пока сам Рёхей что-то пытается высмотреть в карих глазах напротив. – Вместе мы сможем дать отпор прогнившему миру. – Всему миру? – Хён тяжело вздыхает, сделав шаг назад. – Всему миру, – с усмешкой отвечает Рёхей, сделав шаг вперёд. Он так и стоит, смотря сверху вниз на Хёна, когда тот находит для себя место, чтобы сесть. – Знаешь, я даже рад, что вирус перекинулся на меня, – Арису усмехается. – Встреться бы он с такой убогой оболочкой, – он смотрит с видимым раздражением, чем нагоняет смуту внутри корейца, – ты бы сдох. Уже давно находился бы в облике монстра. – В каком плане… «Перекинулся»? – Стоило прислушаться к Су и сходить к психиатру, – Рёхей качает головой, после вздыхает. – Ты бы не выдержал весь тот груз, который накладывает на плечи вирус. Просто не выдержал бы. – Для этого нужны какие-то особые навыки? – Хён поднимает голову и смотрит на приближающегося японца. – Не быть мямлей, например, – он улыбается, нагнувшись и коснувшись кончиками пальцев подбородка юноши. Отчего эти прикосновения ощущаются так… реально? Отчего? Рёхей – проекция сознания, впитавшая в себя сторонний вирус. Отчего взгляд этой проекции больше не был наполнен презрением? Отчего пальцы всё больше давят на подбородок, словно умоляя Хёна о чём-то? О чём-то, что не вязалось и не могло вязаться с привычной картиной мира. Но Чха робок, как и всегда. Робок, поэтому молча наблюдает за тем, как проекция, примерившая на себя образ японского друга и, с немого согласия Хёна, забравшая имя Арису, приближается, выискивая что-то в глазах реальности. Смелость? Решительность? Скорее всего. – Мне некомфортно, – шипит Хён, когда чужеродный образ оказывается слишком уж близко. – Не мог бы ты… – Нет, – шепчет Рёхей, буквально заткнув корейца и не дав ему возможность и дальше высказывать недовольство. Он целует. Чужие губы жадно впиваются в те, что Чха ещё недавно сидел и покусывал. Чужие губы сухие. Хён чувствует их сухость и мимолётный вкус крови, где-то на подкорках сознания понимая, что, скорее всего, это вкус его собственных губ. Но отчего парень не прекращает это? Отчего не прогоняет персональное сумасшествие? Неужели надеется на то, что всё закончится само собой? Как и всегда… Помимо сухости губ, есть и ещё одно чувство, которое Хён не должен испытывать из-за… логичных обстоятельств. Он чувствует давление чужого веса на своих ногах, когда на них садится японец. Рёхей не спешил прекращать то, что внезапно начал. Его язык проникает в рот, заставив Хёна застыть в ещё большем шоке. Что это? Как объяснить это приятное чувство, растекающееся по всему телу? Даже боль в ноге позабылась на момент… Всего на момент, когда чужие руки застывают на плечах, сжимая их. Всего на момент, когда Хён чувствует на своём лице дыхание, которое чувствовать в принципе не должен. Всего на момент, когда он чувствует то… что неправильно, что не вяжется с логикой привычного образа жизни. – Боже, – выдыхает Рёхей в губы отстранившись всего на момент, – как же ты безнадёжен. Его губы вновь накрывают губы Хёна, не дав ему и возможности возмутиться происходящим. В какой-то момент даже промелькнула шальная мысль, которую Хён бы не решится озвучить вслух. Хорошо, что у этого монстра лицо Арису, а не его собственное. Хорошо. Иначе это смотрелось бы ужасно. Хотя… Бог знает, как это смотрится со стороны. Руки, ещё недавно сжимающие плечи Чха, скользят вдоль его окровавленной одежды, очень ловко проникают в пропотевшие треники. И только сейчас Хён понимает, что был возбуждён. А давно? И от… отчего? Хён недоволен, в нём бушует целый ураган из эмоций, но он не решается высвободить их, вместо этого податливо вздыхает, направив бёдра навстречу чужой руке. Рёхей вовсе не нежен, как девушки в фантазиях Хёна. Он резок и быстр. Достаточно быстро разгорячённая плоть оказывается в грубых руках, быстрее только сам Рёхей ловит стон, вырвавшийся из уст Хёна. Его движения выточенные и знакомые. Знакомые, потому что именно этой техникой собственного ублажения пользовался Чха. Грубые пальцы скользят к основанию, резко отрываются и вырываются в верх, обхватывая плоть вокруг. Это чертовски хорошо. И знакомо. Хён не сопротивляется. Он дышит всё грубее с каждой секундой, будто бы пытаясь не издать лишнего звука, и через считанные секунды до боли сжимает глаза, полностью обмякнув на нечистом подобии сидений. Всё ещё пытается справиться с собственным дыханием, когда Рёхей поднимается с его коленей и с самодовольном лицом, отходит к зеркалу. Руки липкие. Понятно. Вот, как это выглядело бы со стороны для обыкновенного наблюдателя. Может, сестра Хёна была права? Может, Хён и в самом деле извращенец? – Мне не нравится, как моё тело реагирует на… – Арису? – То, что до сих пор носило лицо японского друга, останавливается у грязного зеркала и проводит указательным пальцем по острому подбородку. – Твои мысли реагируют на него гораздо хуже, даже если ты это и пытаешься скрывать, Хён. Чха замолкает и поджимает нижнюю губу зубами, тут же начиная перебирать ими, покусывая собственную плоть. – Конечно. Мне ведь девушки нравятся. – С чего ты это взял? – Образ Рёхея застывает. Его глаза… Их объяла тёмная пелена. – Я… – Я в твоей голове, – монстр перед зеркалом тянет указательный палец и тычет им в собственное отражение. Это ненормально, что Хён видит его перед собой, это ненормально, что игра сознания мелькает ещё и в зеркалах. – И, кажется, я знаю куда больше о тебе, чем ты сам.