Теперь альтернатива есть, Я выбираю месть Самому себе -дайте танк
Две машины въехали в осенний лес, примешивая к пению птиц гул моторов. Ничего нового: очередная семья вырвалась на пикник из душной столицы; или, быть может, влюбленные парочки ищут место скрытое от лишних глаз, чтобы раствориться друг в друге под тихим осенним небом? Природа, словно научившись пользоваться фильтрами Инстаграма, окрасила небо белым золотым под стать латунным листьям опушки. Лучи пробиваясь сквозь ветви, рисовали дивные узоры света-тени на земле. Следы шин впервые прокладывали дорогу в этих местах. Наконец машины остановились, и шум мотора больше не мешал трели птиц разливаться по лесу. Приезжих было четверо. По двое взрослых мужчин в каждой тачке. Сами машины – довольно потрепаны, эконом-класа. Видно, что хозяева вовсе не заботились о тюнинге, словно перекупали их только для одного особого случая, и вот этот случай настал. Тойота сдала назад, позволяя пикапу остановиться первым. Его водитель громко хлопнул дверью, покидая серую колымагу с заметной вмятиной на бампере. Мужчина обошёл машину спереди и услужливо открыл дверцу своему пассажиру. Двое других тоже покинули свою тачку, синхронно становясь на покрытую листвой поляну. Несколько секунд царило молчание. Никто не собирался доставать покрывало, да и еды путники не брали с собой. Пикника не будет. Что-то совершенно противоположное собиралось состояться в этом лесу. И не хватило бы никаких сил природы, чтобы остановить этих людей. Пассажир пикапа испуганно огляделся по сторонам, часто моргая. Он не замечал ни осени, ни рыжих облаков, ни солнца с его закатными лучами. Седовласый мужчина лишь прищуривался, изредка мотая головой, словно отрицая всё происходящее. Первые морщинки уже тронули его лицо, но тело сохранило хорошую форму. Такие люди в боевиках, как правило, оказываются бывшимы пехотинцами, что никогда не растеряют свои навыки. Только никто и не думал снимать тут фильм, ни на профессиональную камеру, ни даже на мобильный телефон. Скорее наоборот, перед въездом в лес, ребята позаботились о том, чтобы ни один гаджет не проскользнул к ним в машины. Никто тебя не спасёт... Никто не спасёт и никто не узнает почему вернётся три чверти от целого. Почему седой мужчина так взволнован и почему юноша, вышедший из тойоты, кажется, переживает даже больше него. Стоит присмотреться к этому юнцу: волосы русые, сам высокий, но очень тощий. Синяки под глазами выдавали не одну пережитую им кошмарную ночь. Его лицо не показывало ни одной эмоции, но руки... Парень прятал их в карманы, порываясь достать сигарету, но затем, словно передумав, он складывал руки по швам, а потом снова и снова тянулся к пачке, шумно выдыхая, и, оставив затею, позволил ладошкам болтаться в воздухе. Он пытался успокоиться. Но получалось плохо. Он здесь – виновник торжества. Юноша опустил голову, не желая встречаться взглядом с седым мужчиной, которому открывали дверцу. Птицы, те, что ещё не покинули наши края лелеяли небо ласковой песней. Ночь обещала быть теплой и тихой. Высокий парень опёрся спиной на тойоту, в которой был пассажиром, не отводя взгляда от своих белых кроссовок. Водитель же, крупный мужчина с косичкой, достал из машины небольшой бумажный свёрток. В такие заворачивают бутерброды детям в школу, когда под рукой нет пищевой плёнки. Как-будто реагируя на шуршание бумаги, седовласый поднял голову, собирая мысли во едино. Он пытался казаться непоколебимым, словно заранее предугадывал исход. Его плечи расправились, пытаясь смести тяжёлый рок, но дамоклов меч висел над ним, готовый рубить. Русоволосый наконец поднял голову, встречаясь с ним взглядом. Сжал кулаки. Сцепил зубы. Кивнул водителю. А в голове всё так же билось:"простипростипрости...." – Сколько? – негромко произнёс седой мужчина, переводя взгляд с юнца на свёрток. – 15, – последовал холодный ответ водителя. Мужчина, чуть поколебавшись, начал движение к пожелтевшим деревьям, отмеряя шаги. Наконец он остановился, не оборачиваясь. "Спасибо, - шепнул водитель тойоты не так юноше, как себе, - не хотел бы я смотреть ему в глаза." В тишине леса последовал выстрел. Вслед за эхом от пули птицы умолкли, покидая поляну. Мужчина у деревьев, как тряпичный, не успев даже вскрикнуть, подкосился и упал в мягкие листья, словно нитки, за которые дёргал кукловод отрезали в один миг. Стрелок наконец-то спрятал пистолет назад в бумагу и кивнул водителю пикапа. Юноша громко выдохнул. Он держался молодцом, не смотря на волнение. Кажется, теперь всё закончиться. Он добился своего. Самым мерзким из возможных путей. Но всё же добился. А теперь ему нужна сигарета и водка. Много водки. И ещё больше сигарет. Ему нужно домой. Обдумать следующий шаг, посоветоваться с Димкой. Попытаться забыть то, что забыть нельзя. Щёлкнула зажигалка. После выстрела этот звук казался самым тихим на свете. В отблесках пламени стали видны впалые щёки и бледное лицо юнца. Он уже 16 дней не питался нормально. – Эй, шкет, курить дома будешь. – послышался крик из тойоты. Второй мужчина, стиснув зубы, грузил тело в пикап. – А мы сейчас куда? – парень удивился, потушив сигарету. – Как куда? К Графу конечно. Ты же сегодня и-ме-ни-нник, - водитель улыбался хищно, как аллигатор, – вот и почирикаешь ему за свой базар. Сердце юноши упало глубоко-глубоко и продолжало падать, пока он садился назад в машину.***
Этого не было в плане. Да и плана, как такового не было. Тот самый русоволосый юноша Шастун Антон Андреевич, 25 лет отроду, нервно кусал губы, пока Матвиенко Сергей Борисович, или, как его знали в узких кругах, Серый, свернул на трассу. Солнце слепило, и парень с наслаждением зевнул, когда тойота спряталась под тенью близьедущей фуры. Ему ни за что нельзя было показывать свои настоящие эмоции. Поэтому Антон, затолкав подальше воспоминания об окровавленной поляне, пытался казаться настолько нормальным, насколько это вообще было возможно после произошедшего. Сердце защемило. Юноша повернулся к окну, всё больше не погружаясь в собственные мысли. Там, на его н о в о й р а б о т е, в подсобке, припадает пылью аппаратура и светится жучок, что перед операцией ему вложил в руку Димка, заставив поклясться, что Антон никогда и нигде его не оставит. Если бы он только был смелее! Если бы он только взял всё с собой! Кто знает, может Лёша тогда бы, как по волшебству вылетел из-за кустов, вооруженный и спас бы седого мужчину. И, возможно, спас бы Антона от безпрерывных угрызений совести, от окровавленной опушки, что приближалась к юноше с каждым мигом, пытаясь испачкать, искупать в красной, красной, красной... Тойота остановилась. Антон немного помедлив, покинул салон. Месяц назад психолог говорил ему, что так нельзя. Что в его случае, эмоции лучше проживать сразу, а воздержание чревато нервным срывом... и бла-бла-бла. Антон криво улыбнулся небесам. Вот Серый удивился б, если бы парень вдруг начал лить слёзы ему в жилетку. Хах. Ха-ха-ха... Дикое желание рассмеяться граничило с таким же диким желанием заплакать. Сумма одинаковых по модулю, но с разными знаками равняется нулю, верно? Тогда парень будет этим нулем. Белые уже сделали первый ход, и ему пора поторопиться, если он хочет сыграть сицилианскую защиту. Поэтому, не ожидая приглашения, Антон открыл двери офиса. Офиса на крещатике. Действительно, где же ещё расположиться главе столичных бесов?.. Заставив шестерёнки в голове крутиться, Антон анализировал ситуацию с космической скоростью. А ситуация была ужасающей: он дал человеку умереть, пусть и не хотел... Стоп. Об этом он подумает позже, а сейчас нужно вспомнить всё, что известно о Графе. Естественно, "Граф" - это никакое не имя. Это намного более важнее. Высокий статус его владельца не сходил с уст зевак Киева, как деньги - с рук сутенёра. Антон прекрасно знал с каким опасным человеком ведёт игру. Три года поисков истины и самокопания. Три года панических атак и паранои. Три года, что закончились разрывом с его половинкой, ссорой с большинством отдела и разбитым носом участкового, что, как оказалось, брал на лапу от графских шестёрок. И вот наконец: момент истины. Незамысловатые ступени привели юношу на второй этаж здания. Таких офисов на Крещатике тьма, но этот особенный. Он сниться Антону с того самого дня, как только им была получена декларацию о владениях Графа. Парнишке осталось всего немного до освобождения из тисков неумолимого: одна запись, один документ, одна выписка из чёрной бухгалтерии заведений Графа, одна пуговица графского пиджака рядом с мечеными деньгами!.. Да хотя бы что нибудь! И тогда пучины ада, тремора и боли отпустят его лодыжки, оставив одного копаться в глубоких шахтах самоанализа и жалости к себе. Юноше казалось, что достаточно победы в этом бою, чтобы война была выиграна, но он ошибался. Борьба с преступностью – ничто в сравнении с безуспешными попытками отогнать червей совести, прогрызающих черепную коробку перед сном каждую ебучую ночь в холодной пустой квартире. И всё же, Антон наивно верил, что все его (личные-нет) проблемы решаться вместе с этим делом. Он слишком много потерял, пытаясь удержать тонкую нить истины и справедливости, стремясь отмыть себя от чёртовой участи слепого и немого свиделя, ведь, если ты закрываешь глаза на преступление, разве автоматически не становишься его соучастником? Антон считал, да. Однажды принципы сведут его в могилу. К мозгоправу уже приводили и не раз. Но это будет не сегодня. Интуиция подсказывала ему, что сегодня он намного ближе к цели, чем когда бы то ни было.***
Антон спокойно вошёл в серый зал, уложенный огромными плитами, не позволяя страху хоть на миг проскочить в его взгляде. Он всё переживёт. Всё. Кроме, возможно, предстоящей встречи. Стоит отметить, что у Графа есть вкус. Дубовая, но не слишком вычурная дверь вела в узкий коридор, такой же серый, как и стены в зале. Высокие потолки с целью вызвать акрофобию у каждого проходящего, слепили белизной. Матвиенко уже давно перегнал парня и шёл впереди, показывая дорогу, словно тот не знал её. Антон знал. Может даже лучше самого Серого. Может даже лучше самого Графа, столько раз он блуждал по ней взглядом, рассматривая фото камер наблюдения. Антон знал наизусть каждый предмет, мог с закрытыми глазами показать, где находится вазон с высохшим фикусом, дешёвая репродукция Моны Лизы. А на следующей картине та же Мона Лиза, только теперь она накачала губы и показывает факелы обеими руками. Перед самим кабинетом – бюст Кобзаря, лицом к окну, видимо, чтобы Великому поэту не было так стыдно за находящихся в здании. Пока глаза Антона тонули в офисном модернизме, Серый вовсе не обращал внимания на детали интерьера. Его интересовала одна мысль: не ошибся ли он? Вроде не ошибся. А может зря он привёл этого паренька к Графу?! Тот по головке не погладит. С другой стороны сам же говорил докладывать обо всём лично... Чёрт. Хуй его знает этого Графа. Он – самый успешный среди них за последние три года. И самый безумный. А может потому и успешный, что беды с головой. Там, где другие умывали руки, Граф лишь больше раззадоривался, подстёгнутый азартом. С самой трудной ситуации находил выход, при чём такой, о котором обычный человек даже не смел думать. Графа уважали. Графа боялись. Графа почитали и страшились одновременно. В любом случае, предпочитая оставаться на стороне денег, нежели без них, мужчина трижды поступал кулаком и, после приятного тембра: "войдите" открыл дверь. Антон проник следом за ним в кабинет. Словно пытаясь раствориться в тени спутника (что было невозможно с его ростом), юноша проскользнул от двери к сизому диванчику у стены. Первое, что бросалось в глаза: это широкая спина в чёрном костюме, залитая жгучим светом умирающего дня. Мужчина по прозвищу Граф стоял спиной к вошедшим, оперевшись руками на подоконник. Казалось прошло целое столетие прежде, чем мужчина обернулся к Антону. Парень поднял взгляд, немного жмурясь на солнце. Привыкнув к освещению, он невольно ахнул и сглотнул слюну от волнения. Живые зелёные глаза встретились с холодными голубыми.