***
Очередное утро влекло за собой очередной ранний подъём, потому как — ну, угадайте, что? — правильно, они вновь репетировали «Тетрадку». Они репетировали её каждый день, и сегодня Саше предстояло прогнать свои сцены со вторым составом богов смерти: Дашей Бурлюкало и Ростиком, а потом ещё с Яриком вновь показаться Кириллу, который продюсер, хотя уж у них двоих всё давно было доведено до безупречного автоматизма. Потом ещё вечером «Шахматы» — что ж, Саше было отнюдь не впервой совмещать репетиции пусть даже и с двойниками, так что ему следовало поскорее разогнать этот странный туман в голове. Ему снился Эл. Настоящий, сошедший ли со страниц манги или, может, со сцены какой-нибудь из постановок… нет, вернее всего, это был собирательный, очень живой образ. Саша действительно верил, что, будь Эл реален, он был бы тем, кто этой ночью как будто явился к нему. В конце концов усилием воли перестав думать об этой иллюзии, он натянул футболку и отправился умываться. В голове сколько-то прояснилось. Ему сейчас требовалось несколько увеличить темп… Эл в той самой позе с комфортом устроился на одном из его стульев и доедал торт — ну да, торт, подаренный кем-то, у Саши действительно… был. Саша вздрогнул, когда двумя пальцами Эл приподнял тетрадь, выразительно на него посмотрев. Тетрадь смерти, разумеется, у него тоже была — но это значило, что Эл порылся в его вещах. «А ещё — что, по-видимому, никакой он не сон», — подсказало сознание. Саша мысленно огрызнулся, что, мол, теперь он отчётливо понимал это и сам. — Она ненастоящая, — проговорил он, чувствуя, что должен был что-то сказать. С Эл ведь станется и обвинить его. — Но вот торт — более чем. — Александр полагает, я должен лишить себя сладкого? — хмыкнул тот, а затем ловко спрыгнул на пол, отодвинув от себя блюдце и пустую коробку (конечно же, и не подумав убрать их). Назвал его по имени. — Ну конечно, ты знаешь меня, — кивнул Саша сам себе, ещё не понимая, как к этому относиться. — Пока ты спал, у меня было достаточно времени, чтобы найти это, — Эл указал на тетрадь, — и разузнать, что ты за человек. — И какой же, по-твоему? — полюбопытствовал он, очень сильно стараясь принять это всё как случившийся факт. И не думать, не думать, не думать, что Эл может быть просто глюком, ну или иным нездоровым элементом его реальности, что пошатнулась, как пел Ярик в «Гении зла» (вот ещё одно подтверждение, как эти тексты самовольно всплывали в любой момент). — Безусловно, известный в своих кругах, пусть небольших, — протянул Эл, зачем-то принявшись сосредоточенно разглядывать форзацы тетради. Саша почувствовал острое желание тотчас избавиться от неё… будто она в самом деле могла быть уликой. — Работоспособный и для своего окружения, в общем, неглупый; имеющий принципы и устоявшиеся взгляды на жизнь, но иногда по-мальчишески увлекающийся и ошибающийся, как и все. — Моей ошибкой было оставить этот торт без присмотра, — бросил Саша, заливая свой кофе кипятком. — Но ты не очень любишь сладкое, так что вряд ли собирался съесть его весь, — справедливо заметил Эл. — Твоими стараниями мне не досталось ни крошки! — Прости, но ты не проявил должного гостеприимства. Терпение, надо признать, постепенно рассеивалось, как ускользающий из рук Мисы песок в финальной сцене. — Ты пролез ко мне в дом… — Что совсем очевидно, ведь я же здесь, — ответил Эл невозмутимо. В глазах читалась беззлобная (хотя кто его знает) насмешка. — Но, может быть, ты боишься, что твой романтический партнёр обнаружит меня? Интересно сложилось, что вы с ним, играя нас с Лайтом в спектакле, в таких отношениях. Саша моргнул. — Ты копался в моих переписках? Последним, что Ярик писал ему в их диалоге в ВК, было длинное голосовое и… кажется, россыпь сердец. Саша невольно отвёл взгляд, смутившись и всё больше ощущая, что к нему буквальным образом пробрались под кожу. Он никогда не выставлял отношения с Яриком на обозрение даже их близким знакомым, и личный чат должен был оставаться открыт лишь им двоим! Ну, что ещё Эл отыскал у него, о нём? Тем временем занимающий Сашины мысли направился прочь из кухни, к дивану, не выпуская тетради из рук, и Саша последовал за ним, так толком и не позавтракав. — Стоит сказать, ваши с ним сообщения и признания иногда очень трогательны, — Эл прыгнул к подушкам, совершенно игнорируя Сашин отчётливо помрачневший вид. — А ещё любопытны фантазии — насколько я это помню, Лайт никогда, вот как вы, полушёпотом не рассказывал Мисе, как он бы её… Саша просто схватил его за край светлой широкой штанины, желая внезапно ударить, избавиться и поскорее вернуть всё как было. Эл извернулся, толкнул его пяткой, затем поймал и больно надавил на горло ребром тетради за считанные секунды. Саша не сразу смог различить, что тяжёлое, сбившееся дыхание принадлежало ему самому. — Наконец ты становишься похож на Киру, — удовлетворённо оповестил Эл, словно этого и добивался. — Да, вот этот взгляд. Не скрывай своих истинных чувств и позволь сердцу биться быстрее в желании переиграть и убить. Ладонь едва ощутимо прошлась по скуле вниз. — Насладись каждым мгновением. — Пусти! — Саша резко дёрнулся, но расцепиться им не удалось, и он всё ещё оставался в ловушке. — Зачем ты… — Ты так хочешь знать, почему я здесь? — тихий и мягкий, практически вкрадчивый голос как будто звучал из любой точки пространства, окутывая собой. Эл прижался ещё ближе, и Саша в бессилии прикрыл глаза, подчиняясь его рукам. — Просто пришёл убедиться, насколько твой образ окажется достоверным. — Что?.. — Omae shika mienai, — как Саша мог помнить, Эл процитировал их центральный дуэт. — Огонь в глазах и огонь внутри не должны угаснуть, пока не совершится последний удар. Удар сердца? Ракеткой? Последний удар в их смертельном сражении? Может быть, Эл имел в виду все три значения вместе. Щёки и шея горели. Дышать становилось труднее, и к горлу как будто приставили лезвие, только Саша не мог ни отстраниться, ни вывернуться, сколько бы ни пытался. В ушах стоял сильный шум, пропускающий лишь один голос Эл, и никто из них больше не воспринимал ничего, кроме их одного на двоих положения, разума, пульса, их близости и борьбы. Саша знал, что все действия Эл (тот вычерчивал некие символы на его груди и касался губами артерии, но не переставал его удерживать) сейчас были обращены к Кире; что ж, теперь Саша являлся им, сросшись с ролью уже до конца. Ничто, кроме них двоих, не имело значения. Не настоящее — прошлое было лишь сном, и его очертания таяли, размывались. Когда Эл наконец сократил расстояние до нуля, растворяясь в игре, вместе с Кирой шагая вниз, тетрадь смерти упала на пол с глухим стуком.***
— …слышишь, Саш? Сашка, очнись! Очень знакомый голос доносился нечётко, как будто сквозь толщу воды или стену. Саша с трудом раскрыл глаза, натолкнувшись на явственно обеспокоенный взгляд. Ярик сидел на полу, осторожно удерживая Сашину голову на коленях. Благодаря раздвинутым по краям шторам всю комнату заливал ровный солнечный свет. — Яр, ты… — собственный охрипший голос казался чужим. — Тш-ш, тише. Не вставай, — Ярик предупредительно положил ладонь ему на плечо, угадывая ещё не оформившийся порыв. Саша честно попытался привести мысли в порядок и прояснить ситуацию. Насколько он опоздал? И… и видел ли Ярик Эл? — Если сейчас ты хоть что-нибудь скажешь про репетицию, я тебя придушу, Казьмин, — вопреки этой угрозе прикосновения ощущались очень родными и мягкими, вот только Саша непроизвольно отпрянул, вспоминая былую почти неспособность дышать. Его прошлое было лишь сном. Яр встревоженно чуть отодвинулся сам. — Что ты… — Можешь душить, — кивнул Саша, смиряясь. Ярик мгновение всматривался в его лицо, а затем рассмеялся, несмело приобнимая и, к облегчению, больше не встречая сопротивления. Затем всё-таки отстранился и проговорил укоризненно: — Твой нечеловеческий график однажды тебя доведёт, Саш. Мы с Дашей и Леной звонили тебе, но, когда опоздание стало критическим, я поехал сюда, если честно, не зная, что думать. Мы списывались только вечером, и… Саша безмолвно погладил его запястье. Он бы и сам, окажись на месте Ярика, уже надумал всего. Сколько там времени-то прошло?.. — Ты, видимо, отключился и спал прямо здесь. Саш, я даже не знаю, ты сам почему-то прилёг на пол или… свалился вдруг. У тебя когда был выходной, самый востребованный артист мюзиклов? Саша немного растерянно усмехнулся. Выходит, всё это и правда было лишь сном — удивительно реалистичным, однако, конечно же, невероятным. На финишной прямой перед самой премьерой в подобном выверте подсознания не было ничего странного. В конце концов, Ваня как-то рассказывал, как и ему одной ночью пригрезился Кролок[1], реальность которого, как и Эл, также равнялась нулю. — Я… я правда не знаю, когда я уснул, — Саша провёл рукой по лицу, наконец поднимаясь. — Вчера были вечерние «Шахматы», и… может быть, после них. Яр, так что с репетицией? — Я написал Лене, что нашёл тебя, всё нормально, — Ярик успокаивающе — для них двоих — притянул Сашу ближе к себе. — Сашка, ты готовишь очень знаковую для тебя роль, у меня перед Рейстлином и Раскольниковым тоже было максимальное вовлечение — и максимальное отстранение от всего, что вне спектакля и образа. Просто нужен постоянный здоровый сон и более-менее правильное распределение сил, — Яр провёл носом по Сашиной переносице, улыбнувшись. Затем внимательнее вгляделся куда-то вперёд, за плечо. — Саш, ты что, входишь в образ вот даже наедине с собой? — А? — Нет, я всё понимаю, и у меня в Питере есть свой топор, но… Ярик разомкнул объятия, сделал пару шагов и поднял тетрадь. — Так ты с ней и уснул, что ли? Саш? — Яр легко боднул его в плечо, не дождавшись реакции. Саша как будто невидяще смотрел перед собой, а затем ринулся по направлению к кухне. На пустом блюдце, оставленном на столе, можно было увидеть остатки крема. Саша поймал Ярика в дверном проёме и утянул за собой назад, едва поморщившись от фантомного ощущения, что дыхание вновь перекрыло. «Я приму нереальность ту за аксиому и найду ответ», — в соответствии с ситуацией прошелестело в сознании голосом не то самого Эл, не то Эл в исполнении Ярика, и Саша на одну секунду прикрыл глаза, осознавая. Эл из недавнего воспоминания просто смотрел на него — изучающе, не прерываясь и проникая внутрь очень легко, оставаясь в чужой голове, узнавая чужой образ, вновь становясь с ним одним. На финальном прогоне взгляд Киры горел этим самым огнём, пробираясь к противнику в самую душу. Они двое видели только друг друга.