mine yours his

      Ядовитые мысли разъедают его голову, пытаясь оставить после себя дыры, через которые потом вытечет вся память, как расплавившаяся на солнце жвачка. Его сердце бьётся с каждым разом всё тяжелее и тяжелее, замедляя свой темп, но потом резко начинает колотиться как сумасшедшее, норовясь сделать пять сальто и вырваться из болезненной груди, покрытой алыми и синими бутонами синяков. Своё тело Хёнджин ощущает либо как под наркотиками, либо не ощущает от слова совсем. Все его конечности немеют стабильно пять раз в день, вызывая после дикий дискомфорт и мурашки, которые расползаются по его телу, норовясь съесть его, как будто он уже мёртв, лежит и гниёт на какой-то обочине за городом. И искать его никто не собирается. Птицы склюют его плоть, оставив после себя лишь кости, одиноко лежащие недалеко от речки, где местные дети любят купаться.       Но это всё лишь у Хёнджина в голове. Это всё лишь воображение, которое причиняет не меньше боли, чем лезвие, оставленное на раковине сегодня утром. Это всё не реально. Реален только Сынмин, сидящий на против Хвана и расстёгивающий свою рубашку слишком медленно, слишком тягуче, слишком соблазнительно. Хёнджин пододвигается ближе и опускает ладони на чужую бледную кожу, немного сжимая руку на шее, где виднеются алые лилии их любви, особой любви. Сынмин голову запрокидывает, давая Хвану самому распоряжаться процессом, и глаза закатывает, шумно выдыхая. Хёнджину кажется, что если нарушить эту тишину, в которой слышны лишь стоны и вздохи младшего, то это всё исчезнет, ускользнёт прямо из его рук, рассыпется, как песочный замок, который Хёнджин построил на пляже в своём далёком, казалось бы, детстве. Поэтому он бережно и аккуратно отпускает шею Кима, помогая тому снять мешающую им обоим рубашку, и, достигнув своей цели, припадает губами к нежной коже на груди, сцеловывая каждый участок, пытаясь насытится младшим и запомнить каждую клеточку его тела. Постепенно, переходя к ключицам, шее и скулам, Хван останавливается в нескольких миллиметрах от чужих губ, всматривается в глаза напротив, пытаясь отыскать там их собственную вселенную, галактику, не важно, можно даже просто планету — им хватит, главное — их личную, где никого кроме их двоих не будет. И наконец, сделав глоток воздуха спустя долгое время, Хёнджин накрывает чужие губы, но проваливается в пугающую пустоту, бездну, где он один, и не существует никакого Ким Сынмина, не существует его глаз, губ, волос и голоса, и Хёнджин оказывается один в удушающе холодной комнате, сидящим на полу напротив окна, через стёкла которого проходят первые лучи солнца, но Хвану уже всё равно. Его душа кричит и разрывается на части от дикой боли, окутавшей его ещё тогда, когда Сынмин впервые ему привиделся. И тут Хёнджин понимает, что на самом деле реально, а что — нет. Лезвие с запёкшейся кровью, синяки по всему телу и дрожащие от тревоги и страха руки — вот его реальность. А Сынмин, в которого Хван искренне хотел верить, оказался плодом его окончательно помутневшего воображения. Он осознаёт, что постепенно сходит с ума, и оттягивает масляные чёрные волосы ещё сильнее, пытаясь заглушить душевную боль физической. Но ничего не помогает. Хёнджин продолжает проваливаться в пропасть одиночества, страха и безумия.       Ему хочется, чтобы тёплые руки согрели сейчас его шершавые и холодные ладони с глубокими порезами на тыльной стороне. Хочется, чтобы его крепко обняли и на ушко прошептали тёплые слова, звук от которых постепенно расслабил бы его мышцы и привёл в спокойное состояние. Хочется ощутить Сынмина рядом, совсем близко, услышать его голос, почувствовать его губы на своих губах. Хвану никогда ещё не хотелось так сильно утонуть в человеке. Но он утонул и захлебнулся уже давно. Течение унесло его далеко-далеко, не давая вдохнуть, и водоворот забрал его к себе, на самое дно, где Хёнджина уже ожидали боль, страдание и тревога.       Это случилось год назад, но Хвану кажется, что это продолжается уже всю его жизнь. В прошлом году, в октябре, он влюбился. Влюбился в Ким Сынмина, солнечного яркого мальчика в просторной серой толстовке и с большим белым рюкзаком за спиной. Его улыбка помогала Хёнджину продолжать двигаться дальше и не сдаваться. Под взглядом Сынмина он плавился, как ванильное мороженое под горячим августовским солнцем. И, если честно, то Хвану нравилось быть зависимым от него. Нравилось просыпаться с утра и ждать встречи, ждать его взглядов, ждать его улыбку. Это превратилось в нездоровую зависимость, но Хёнджин предпочитал называть это чувство влюблённостью. Влюблённостью, которая подкашивала его ноги, заставляла руки дрожать, а сердце колотиться в ускоренном темпе. Но эйфория продолжалась недолго. Если быть точнее, то ровно до того момента, пока Хёнджину не сказали, что никакого Ким Сынмина не существует, что всё это ему привиделось. Но он не хотел верить чужим словам и продолжал ловить бабочек и засовывать их в свой желудок, чтобы хоть что-то чувствовать.       Но однажды Сынмин пропал на целый месяц. Хёнджину казалось, что ещё чуть-чуть и он развалиться на мелкие крупинки, которые больше никогда не соберёшь воедино. Это казалось каким-то кошмаром, но он не знал, что настоящий ужас его ещё ждёт впереди. И сейчас, сидя на холодном линолеуме, Хван понимает, что идея упасть с балкона собственной квартиры кажется ему не такой уж и пугающей. Напрягая слабые ноги, Хёнджин кое-как встаёт и идёт до балконной двери. В отражении он снова видит Сынмина, который всё также солнечно ему улыбается, слегка щуря глаза и морща носик. Солёные слёзы катятся по красным щекам, разъедая под собой тонкую кожу. Хёнджин прикладывает дрожащую руку к стеклу и улыбается измученно через боль, второй рукой прикрывая искрившийся в немом крике рот. Голова начинает кружится, а картинка постепенно мутнеет, поэтому Хван решает, что надо бы поторопиться. Он выходит на балкон босиком, ступая по холодному бетонному полу и собирая колючую строительную пыль на своих ступнях. Противный октябрьский ветер задувает под его свободную тонкую футболку, вызывая табун мурашек, что категорически не нравится Хёнджину. Ему уже не нравится ощущать себя живым. Хочется поскорее встретиться с асфальтом недалеко от своего подъезда и получить леденящий поцелуй смерти. Первый и последний поцелуй в жизни Хвана. Протерев измученное лицо ладонями, он перекидывает сначала одну, а затем и вторую ногу через бортик, усаживаясь прямо на краю. Сейчас раннее утро, поэтому во дворе тихо и безлюдно. Хёнджин поднимает голову наверх, к предвосходному небу и грустно улыбается. Его тело будто бы стало легче, будто бы превратилось в песок, и его сейчас просто сдует, разнесёт маленькими крупинками ослабевшего тела по всему городу в качестве напоминания. Напоминания чего, Хван и сам не знает. Он опускает немного голову и смотрит на ещё спящий город. И снова перед его глазами появляется Сынмин. Он будто бы зовёт его за собой, обещая все поцелуи этого мира, и улыбается так невинно и ангельски. Хёнджин всё прекрасно понимает, он знает, что его ждёт там, внизу. Но всё же он ослабляет хватку рук, слегка отталкивается и падает в бездну. В бездну, где его уже ждёт Сынмин.