Простите, пока не придумала достойного...

На следующий день все выглядели на удивление бодрыми. Ну, кроме отца семейства, который с утра редко был весел и выглядел отдохнувшим. Можно было подумать, что он и во сне пребывает в тяжких думах. Свежесть жены и дочери он объяснял себе их умением обращаться с косметическими средствами, к которым сам из экономии не притрагивался. Он ведь не знал, что пудреница, подаренная им на именины Устиньке года два назад, лежит в комоде среди снурков, игольниц и пуговиц раза два использованная. Эти два раза были на те же именины, когда приезжали гости. Больше семья на людях и не появлялась. Да-да, о балах и речи не было, не смотря на то, что в семье взрослая дочь, рискующая остаться старой девой. Карл Иванович мыслил так: «Ну да, покажу я дочь этим бездельникам! Этим «львам Северной столицы», мотающим отцовские деньги и дрыгающим ножкой на балах. Это и я смог бы, а жениться - не мазурку танцевать! Они и понятия не имеют чего им надобно, а уже лезут к честным девушкам со своим amour. Начнутся тайные письмеца любовные, встречи при луне, вздохи, стишки. Пфуй! Но это ещё ничего, кто не без греха. А уж коль кто узнает - всё! Пиши пропало, репутация замарана. А с него, подлеца, не взыщешь! Нет, я не дурак. У меня знакомых много, всё люди в возрасте, деловые. Им пусть не до стишков, да не обидят. Будет Устинька сыта, одета, весела. Ну да, весела! Ведь у самих дети будут и тут уж не грех бал задать. Авось и нас позовут. Да, ведь человек что пес - для того друг тот кто кормит. Не поверю чтоб не полюбила девушка человека с деньгами. Тогда уж дочурка мне спасибо скажет... Вот так, государь!» - прибавлял он в конце самодовольно и подмигивал портрету императора Павла на столе. Однако и господа знакомые имели свои убеждения и не спешили брать в жены небогатую девицу Кюхельбекер. Каждый смертельно боялся, что новоиспечённая супруга с жадностью набросится на капитал и в скором времени не оставит ему и крошки. А то и так обведет вокруг пальца, что почтенному мужу до смерти будет не избавиться от известного украшения на голове и причитающегося к нему звания. Устинька дословно понимала логику отца и потенциальных мужей и потому... Ничего не предпринимала. Она избрала себе кумиром Екатерину Великую, ведь и сама была обрусевшей немкой. Презрев своё «предназначение», она углубилась в изучение философии, истории и литературы. Причём никому об этом не рассказала, не считала нужным хвалиться. Она читала не только мыслителей «новейших», но и старалась понять «откуда корни». Именно потому из библиотеки отца давно исчез словарь латыни. Вчера она так утомилась, что не желала оскорбить Монтескьё малым вниманием и прочитала перед сном... О нет, не французский роман, но сказку о Золушке. «Будешь терпелива и трудолюбива - всё будет хорошо» - понятная всём мораль давала девочке иллюзию близкого счастья и успокоение. Зря тревожится добрая мамаша - даже её строгая Устинька любит помечтать. Мишенька и Виленька тоже были бодрыми и к великому умилению матери оживлённо возились в общей детской. «В этом возрасте мальчишки особенно энергичны, только успевай бегать по пятам. Ну, больше в них неусидчивости только как вытягиваются в мужчин. В том и беда. Видит в зеркале мужчину, им себя и возомнит, а на деле - тот же барчонок в коротких штанишках» - Карл Иванович подумал это уже когда оба брата сидели за столом и не смотря на осуждающий взгляд сестры продолжали перешептываться. - Немедленно прекратить - спокойно сказал отец, привычным, будто отодвигающим жестом заставляя сыновей обратить на него внимание - Вильгельм, как ты себя чувствуешь? - Прекрасно, папенька - Вильгельм тряхнул белокурой головкой. - Вот видишь. А вчера ты своим пустяковым недугом собрал у постели всю семью. Разве это хорошо? - Не хорошо - сынок виновато опустил голову. - Не всю - Мишка, до этого момента дразнивший кусочком сахара болонку, подал голос. - Что?... - Не всю. Уленьки и вас у постели не было. - Ты, Мишель, будешь говорить когда я скажу - Мужчине не понравилось что его прервали - Что касается Вильгельма, то ему следует беспокоиться о здоровье лучше. Доктора просят очень много денег... - Ну разве я мог что нибудь сделать? Я не виноват в том что микробы... - Виленька показал на ручки. Да, маменька подробно рассказала ему зачем их нужно мыть... - Не во всём нужно винить микробов, Вильгельм. Ты должен гулять, играть в подвижные игры как твой брат. А ты даже на прогулке сидишь, ещё и сутулишься. - Вовсе нет! - Мишка как-то несуразно дёрнул локтями, подвергая опасности стоящий на столе бокал - Вилли всегда со мной играет, нам вместе очень весело. А если и сидит... Он же у нас этот... Инцо... Инце... Эн-цик-ло-пе-дист, вот! Всё знает, а всё читает. - Что читает - хвалю, но сидячий образ жизни очень портит здоровье. Не забудь о своём дедушке, Вилли. В лице Вильгельма что-то шевельнулось. Он отлично помнил рассказ отца о том, как его дед, которого сам мальчик никогда не видел, умирал от чахотки. - Вы конечно можете отложить сей разговор? Мы все предпочли бы завтрак вашим дебатам - сказала Устинька и не дождавшись ответа отца принялась за еду. Всё последовали её примеру. «Тоже вздорная. И тоже в мать. Как же её выдавать замуж, ума не приложу» - Карл Иванович с оскорбленным видом принялся есть уже изрядно остывшую кашу. После завтрака старший сын подошёл к Карлу Ивановичу и обнял отца, прильнув к груди щекой. - Ну полно - обрусевший немец небрежно потрепал мальчишку по голове - Иди погуляй, Вилли. После обеда займёмся арифметикой. - Друг мой, после обеда у детей сиеста - Устинья Яковлевна впервые за утро подала голос. - Вот новости! Спать после обеда - экая роскошь. Куда им спать, если они и без того весь день без дела маются? Это я всё в делах от зари до заката. Сиеста - истинно удел этих русских лежебоков. Хочешь избаловать мне детей? Сиеста, подумайте... - Ничего не новости. Эту «роскошь» ввёл наш гувернер, которого ты совсем недавно выгнал... - И верно сделал! Ты видела как этот «мусьё» глядел на Устиньку? - Папенька! - девушка потупилась и покраснела. «Как будто она виновата в том что месье так глядел на неё. А как глядел? Что это значит? Почто глядел? Почему на Устиньку смотреть нельзя?» - пронеслось в голове Вильгельма. - Как бы там ни было, друг мой, а я не вижу ничего плохого в том чтобы мальчики устав от игры могли восстановить силы. - Спорить с тобой не буду, пусть восстанавливают. Тогда Вильгельм придёт ко мне в пять часов. - Приду, папенька - Вильгельм кивнул родителям - Мы с Мишей пойдём гулять к пруду. - Я пойду с вами - Устинька встала из-за стола - Хоть бы не собрался дождь. - Да, проследи ещё чтобы братья не запачкали сюртучки... Но детей уже не было в комнате. «И слава Богу» - подумала мать. Как все немки она считала, что у ребёнка должна быть одежда для прогулок, которую можно рвать и пачкать без всякого сожаления. Иначе какое же дитя будет развиваться, думая каждый миг о том чтоб не замарать платья? В окошко она долго наблюдала за тем, как дети играют в серсо... - Я не смогу уснуть один. Можно мне лечь с Мишенькой? - Хорошо, но только если будете спать а не шептаться. Устинька повесила на стул одежду братцев и взбивала тем подушки. Виленька вполголоса читал «сказку о благородном кавалере», Мишенька слушал, зевая и потирая глазки. - Конец - Вильгельм отложил книжку и лёг в постель - А ты разве не будешь спать, Устинька? - Я посижу рядом с вами - девушка получше укрыла братьев - Я взяла работу, не заскучаю... - А почему месье выгнали? - Мишенька приподнялся ожидая ответа - Ведь не за то что он на тебя смотрел... Устинька побледнела: и этих ангелочков касаются жалкие и грязные сплетни. Ещё больнее было от того, что распостраняет их родной отец. - Ну, на самом деле он был не очень хорошим человеком... - Тут не поспоришь, он ужасно знал немецкий - Вильгельм фыркнул, Устинья улыбнулась. Да, учить обрусевшего немца немецкому всё равно что учить собаку лаять, напрасный труд, сам скорей научишься. - А ещё он противно картавил и спал не только после обеда, а почти всегда. Да, француз был стар, манерен и вёл себя излишне развязно. Брал он дёшево, но ел много, а главное - был либералом. Тогда это направление еще не приобрело того размаха как в двадцатых, но уже завладело умами модников. А отец семейства, как человек попавший в милость императора Павла, привык считать правым себя и свои убеждения считал верными. Потому терпеть не мог «новых людей» и французятины. Карл Иванович искал первого предлога чтобы выгнать гувернера, не выдав ему ни гроша. Недальновидный старикашка вместо того чтобы сдружиться с мальчиками решил «тряхнуть стариной» и навлёк на себя гнев отца. Устинька в том была не виновата и старичка не винила. Что поделаешь? Человека воспитали такие же старые ловеласы, считавшие себя неотразимыми и в пятьдесят пять. Девушка не провоцировала на себя внимание гувернера, вежливо ему отказала. Но как переубедить папá? Теперь мальчиков учил отец, уже успевший отказать новому кандидату. То был немец, живой, внимательный, знающий своё дело... Но молодой! А ведь только за «благонадежность» и держал Карл Иванович месье, но и тут был нанесён удар его убеждению. - Вы поймите, милые. Смотреть на девушек можно. Но некоторые взгляды могут... Оскорбить женщину. - То есть он смотрел на вас, сестричка... Как на невесту? - Вильгельм всё понял правильно. Он был умней чем думал о нем отец. - Да, Вилли. Поэтому нужно быть очень осторожным во взглядах и словах. Не нужно оскорблять девушек. - Сами не будем и другим не дадим! - Мишка тряхнул волосами и обнял сестрёнку. - Ложитесь, защитники - девушка усмехнулась, поцеловала братцев в лоб и села за вязание. Через пять минут мальчики уснули под ровный цокот спиц. «Ну точно ангелочки» - они спали в объятиях друг друга, сопя в унисон. Их мордашки были напротив, чужое дыхание колыхало прядки волос. Они почти одинаковые, как близнецы. Какое-то время они и считали себя близнецами. Устинья вздохнула и подумала: «Как будет хорошо, если когда они повзрослеют останутся такими же дружными» - девушка встала, собираясь уйти к матери - «А лучше пусть никогда не взрослеют...».