Дух леса

Несмотря на глубокую ночь на небольшой кухне всё ещё горел свет. За столом сидели полусонная Табата и пришибленная Гризель. Прикладывая к распухшему глазу холодное полотенце, она щедро сыпала проклятья на голову своего обидчика. — Не следовало нам подсматривать, — виновато произнесла трактирщица. Она широко зевнула и подпёрла рукой подбородок. — Поделом нам. — Не следовало нам подсматривать, — передразнила её Гризель, кривляясь. — Тьфу! Я всего-то хотела поглядеть, что у него с лицом… может ранение какое, или ожог, — девушка пожала плечами, — а он и при ней платка не снимает. Уж, больно подозрительный тип, — проворчала она. — Чует моё сердце, разбойник он. — Ты чуйку-то свою уйми, — перепугавшись, сказала Табата. Сон тот час же покинул её. Женщина налегла на стол, опасливо огляделась и продолжила: — Да даже если это и так, не наше это с тобой дело. Меньше знаешь, крепче спишь, — мудро заключила она. — А может и наше, — Гризель хитро прищурила глаз. — Ты видела кольцо? То, что на девушке. — Видела. И чего? — не догадываясь, к чему клонила её дочь, ответила трактирщица. — А то, что не может у такой голодранки быть ни такого кольца, ни золотого медальона. Ворованное это всё, — ход её мыслей перебил звук тяжёлых шагов в зале. — Никак вернулся. Поди, узнай, может чего надо, — Табата тронула дочь за плечо. Гризель тотчас же скривилась в недовольной гримасе и, крепко выругавшись, вышла из кухни. Она вернулась почти сразу же, заявив: «Господин изволит ночевать в кресле возле камина.» — Видать, сильно они поругались, — Табата покачала головой. — Ещё бы! Он ведь теперь рогоносец, — Гризель прыснула со смеху. — Чудо, что она вообще ещё жива. — Не лезь не в своё дело. Много ты в этом понимаешь? — хмуро произнесла трактирщица. — Да ты и сама знаешь, что просто так он этого не оставит, — возразила девушка. — Он её не простит, — решительно продолжала Гризель. — Уверена, уже сейчас он размышляет, как от неё избавиться. — Да уймись ты! — процедила Табата сквозь зубы. — Что вообще на тебя нашло? — А то, что это наш шанс, — девушка злорадно улыбнулась и зашептала: — Завтра утром, ещё до петухов, я сбегаю в город к местному оценщику. Если кольцо краденое, то за голову этого разбойника полагается приличное вознаграждение. — Замолчи сейчас же, — не на шутку перепугавшись, Табата вскочила с места и закрыла рот дочери рукой. Затем она, крадучись, подошла к дверному проёму. Женщина украдкой заглянула в гостиную и, убедившись, что гость тихо спал в кресле, вновь заговорила: — Забудь об этом. Выбрось эти мысли из головы. — Да я же это для нас делаю, глупая, — уязвлённо сказала девушка. — Чтобы ты не горбатилась! Тобою всю жизнь помыкают. Ты что, рада? — Значит, такова воля Божья, — смиренно произнесла Табата. — Да вот же она воля Божья! — выпалила Гризель. — Он — разбойник и убийца, а она — продажная девка. Да по ним обоим виселица плачет. — Довольно! — воскликнула трактирщица и ударила дочь по щеке. — Да что с тобой? — с ужасом во взгляде произнесла Табата. — Ты сама не своя. Видать, алчность совсем затмила твой рассудок и ты не можешь мыслить здраво. Мы о них совсем ничего не знаем, а ты уже выстроила такие ужасные предположения. Ты хоть представляешь, чем всё может обернуться, если ты ошибаешься? Оставь эту глупую затею. Чтобы больше ни слова об этом, а иначе… — Табата не решилась произнести свои мысли вслух, лишь тяжело вздохнула. — Пойдём спать. Утро вечера мудренее. Трактирщица медленно прошла мимо Гризель, а затем вышла из кухни и направилась к себе в комнату. Стало тихо. Слабо подрагивал огонёк на конце фитиля масляной лампы, проецируя на стены едва уловимые тени. Но даже в таких еле заметных тенях не дремало зло, терпеливо выжидая свой час, чтобы подкараулить, заманить, накрыть с головой, словно мягким пледом, и погрузить в кромешную, непроглядную, всепоглощающую тьму.