Дракон

Это началось в один погожий, солнечный день. Ли Юэ был оживлен донельзя и бурлил потоками спешащих туда-сюда людей. Зазывающие крики торговцев заглушали шум прибоя, а запахи диковинных угощений заполняли торговую площадь. Звенели массивные цепи в руках умелых, матерых матросов, и в унисон им вторили чуть тише золотые монеты в руках людей. Кошельки, мешочки — роскошные и скромные — выглядывали из карманов уважаемых покупателей. Все как обычно. Все как всегда. И Чжун Ли даже не подозревал, что в такой спокойный, размеренный день что-то может пойти не так. В полуденный час, когда солнце в самом зените припекало трудолюбивых продавцов, Чжун Ли покупал травяной чай. Разрекламированный сбор совсем недавно дебютировал в городе. Гарантировали прекрасный вкус и обещали, что чай почерпнул тончайшие нотки разнообразных экзотических вкусов из различных городов. Торговцы заверяли, что они собственными стараниями тщательно изучили культуру каждого государства и воплотили особенности и традиции в сборах: терпкий, почти что перцово-острый сбор из Натлана, медово-нежный — из Фонтейна, мятный и освежающий — из Снежной, чуть ли не опьяняющий виноградный сбор из Мондштадта. Раскрепощенные и ужасно вежливые торговцы уверяли, что чай из Сумеру обладал целебными свойствами и был одобрен самим господином Бай Чжу! Кроме продажи чая, торговцы приглашали знатоков культуры Ли Юэ присесть и поговорить немного, чтобы составить сбор, достойный гавани Гео архонта. Он должен был стать завершающим в списке, венцом в коллекции. Множество людей собралось у торгового шатра, чтобы как минимум поглазеть на удивительные баночки и мешочки, чтобы ощутить на вкус чужие традиции. Чжун Ли нескромно, но весьма заслуженно посчитал себя достойным специалистом в вопросах истории, поэтому планировал после покупки сбора провести приятную беседу за чашкой вкусного чая. Он уже подходил к прилавку, уже указал на виноградный чай и уже достал кошелек, чтобы расплатиться. — Пожалуйста, ваш чай. С вас десять тысяч моры. И тут рука Чжун Ли впервые дернулась. Он едва не выронил мешочек с деньгами, когда услышал цену, и в его душу закралось крохотное семя сомнения — справедливая ли это будет плата? Кажется, проценты слегка завысили. Прибавили лишние нолики. Громкая реклама не гарантировала качественный вкус. Да и вообще, если бы эта группа энтузиастов была заинтересована на большой спрос, цена была бы на несколько тысяч меньше… Чжун Ли вдруг страшно разозлился — ведь это грабеж среди бела дня! Семя сомнения росло с феноменальной скоростью и мгновенно превратилось в ярость, которая словно окатила Чжун Ли кипятком. Он разозлился. Взглянув в глаза улыбчивого юноши, он понял, что не видит в ней и намека на совесть. — Извините, господин. Какая-то проблема? — голос учтивого торговца вывел Чжун Ли из секундного замешательства. Он впопыхах выложил монеты, торопливо схватил чай, лелея дикое и почти что маниакальное желание выбраться из окружения толпы. Люди вдруг испугали его. Они непреодолимой стеной встали между ним и кислородом, словно заполнив своим тяжелым, душным дыханием все пространство повсюду. По пути он едва не растерял все, что было в руках. Кошелек заметно похудел, и от этого Чжун Ли пробирала злость. Его захлестнули страх и паника, и он из последних сил удерживался, чтобы не начать расталкивать людей. И даже злополучный чай уже стал ему не нужен. Только вот какая-то странная, непонятная, будто чужая воля приказывала ему не сметь отпускать мешочек. Рука сама механически вцепилась в чай мертвой хваткой. Все вокруг закричало, закружилось, смешалось. Живая стена смотрела на него или сквозь него, и взгляды были повсюду. Когда же толпа осталась позади, Чжун Ли наконец смог выдохнуть. Оперевшись о каменную колонну, он обнаружил, что до боли в пальцах сжал свой несчастный кошелек и купленный чай. Мешочек порвался, но, к великому счастью, сушеные травы из него просыпаться не успели. Вельвет глубокого лазурного цвета, расшитый золотой пряжей, теперь выглядел безобразно и бесформенно. Цветок ветряной астры, когда-то так красиво кем-то вышитый, теперь не представлялось возможным узнать по обрывкам нитей. Чжун Ли стало так жаль этот бутон, что он любовно и заботливо, словно ребенка, завернул чай в лоскут некогда красивого мешочка и, уже отдышавшись, побрел к себе. Его не волновали уже никакие беседы и никакие истории. Ему хотелось убраться прочь, спрятаться от людских глаз и заварить наконец этот дурацкий чай. Смущение накрыло его с головой и едва не залило щеки. Что за дурные мысли? Что за наплевательское отношение к чужому труду? В ту секунду он схватился за свой кошелек мертвой хваткой и уже готов был разругаться с невинным продавцом — и это совсем не похоже на Повелителя камня. Умом, чистым разумом он осознавал, какой путь проделала эту «группа энтузиастов», какие усилия они приложили, чтобы представить великолепие вкусов, которое пришлось по нраву целому Тейвату. Да за такие старания и ста тысяч — мало! А он зажал десять! И это, как ни странно, отразилось на Чжун Ли. Он почувствовал себя совершенно ничтожно. Ноги сами несли его к дому, пока все перед глазами кружилось и плавало. На смену всепоглощающей ярости и жуткому страху пришла усталость, слабость, которая сделала весь мир блеклым. Он кивал в знак приветствия проходившим мимо знакомым, но едва различал их лица. Как будто он в одно мгновенье умудрился заболеть и принять на себя всю тяжесть осложнений. Домой он пришел совсем без сил. Не было ни настроения, ни возможности попробовать виноградный чай. Чжун Ли, расстроенный и совсем разбитый, бросил его на стол и без всякого ужина улегся спать. Спина и плечи болели, словно свинцом налились. Ему ничего не хотелось и ни до чего ему не было дело — у самого голова раскалывалась и от усталости, и от жаркого солнца, и от бесконечного потока людей, которые сегодня так сильно его напугали. Провалившись в глубокий, глухой сон, Чжун Ли потерял ощущение действительности, которое последние пару часов и без того держалось на честном слове. Поначалу ему снилось целое ничего. Под веки будто залили чернил и оставили высохнуть. Уязвленный своим странным, болезненным бессилием, Чжун Ли долго ворочался в кровати, и сон вышел беспокойный. Темнота объяла его и начала расти. Даже во сне ему показалось, что она хочет его задушить. Глухая чернота все росла и росла в его сознании. И вдруг зашевелилась. Червями и гадами заползала. Чжун Ли слабо ощущал свое тело во сне, однако даже этого ему хватило, чтобы почувствовать фантомное скользкое поползновение на плечах. Казалось, нечто хочет приблизиться к шее, почувствовать, как он дышит. Все вокруг пропало — Чжун Ли и это нечто остались наедине. Они слабо различали границы дремоты. Было совершенно непонятно, кто именно находился в реальности. Всю ночь Чжун Ли мучился размытыми фантомными болями. Его бросало то в жар, то холод. Но хуже всего оказалось то, что он никак не мог проснуться. Он пытался вырвать себя из шевелящейся черноты, но раз за разом в нее проваливался, тяжело дыша, как при лихорадке. Он дрожал, заворачивался одеялом, а потом задыхался под ним — ему было страшно и больно, но он никак не мог открыть глаза и успокоиться. Темнота, заполнившая его сознание, не хотела отпускать его и прекращать его ужасных мучений. Только когда бледный свет чуть побелил горизонт, Чжун Ли очнулся. Ему удалось вздохнуть полной грудью, он вскочил весь мокрый. Подушки и одеяло в беспорядке валялись на полу. Холодные сумерки, глядевшие на него из окна, испугали его, поэтому он быстро нашел в себе силы зажечь свет. Онемевшие руки у огня светильника понемногу отогрелись. Чжун Ли понял — он заболел. Заболел тяжко и неприятно. После долгого сна сил не прибавилось, наоборот, Чжун Ли почувствовал себя еще более жалко и разбито. Его все еще била дрожь, поэтому он сделал над собой усилие и поплелся заварить чай, который всю ночь прождал его на столике. Окруженный той тьмой, что чуть не пожрала его во сне, Чжун Ли не мог свести взгляда со светильника. Осторожными шагами он прошел тернистый путь до кухонного помещения и начал кипятить воду. В движении ему стало немного лучше. Кости все равно ломило, голова все равно болела, но Чжун Ли чувствовал себя живым и ощущал свое тело благодаря этой гадкой боли. Теперь он был уверен, что он — это он, и что на его шее не обвито змей. Солнце вставало быстрее, чем Чжун Ли ожидал. Когда чай уже был готов, стало светло, правда, небо затянуло серой пеленой туч. Поэтому Чжун Ли стало еще тоскливее. Во всем мире он остался как будто один. Он, его слабость вселенских масштабов и чашка виноградного чая. Чжун Ли сделал глоток. Первым делом он различил кисло-сладкие нотки. Они ощущались такими знакомыми… Терпкость, присущую мондштадтскому винограду, точно выдавили из каждой ягоды, высушили, выпарили, измельчили и преподнесли в бесценном мешочке. Чжун Ли заметно повеселел, выпил еще и стал если не совсем, то почти здоровый. Он и сам не заметил, как выпил всю чашку. Чай действительно стоил своих денег. Чжун Ли снова застыдился из-за своей сегодняшней выходки — как мог он так натурально пожадничать? Товар удовлетворил его, практически на ноги поставил, напомнил о чем-то (и ком-то) далеком, а он вот так низко о тех энтузиастах подумал… Хорошо, что хватило выдержки не выругаться под накатившей лавиной беспричинной ярости. Чжун Ли недолго себя журил — и без того было не очень-то хорошо. Чай оказался хорош, чертовски хорош, но он все еще не был лекарством. От одной только мысли, что придется идти в аптеку, закружилась голова. Снова объясняться в симптомах и вспоминать, что могло послужить причиной столь внезапной и острой болезни, пока господин Всезнающий Травник укоризненно смотрит и пишет в своей рекомендательной записке почаще отдыхать. Да и дорого там, до жути дорого… Чжун Ли, чтобы чудодейственный эффект чая не пропал зря, решил пока не думать о тревогах и снова лег в кровать, чтобы подремать еще хотя бы пару часов. У него получилось — на этот раз ему было намного легче дышать, ему не снились премерзкие гады, дрожь его больше не мучила. Он уснул крепко и спокойно. И проспал до тех пор, пока тоскливые облака не разбрелись по бескрайнему небу.