Зовите меня Зорро

Брат перестрел Лиса у одного из потайных выходов из Кощеева дворца, таковых там множество было. Оскалился ехидно. Усмешка эта портила тонкое, по-девичьи красивое лицо, делая брата похожим на крысу: мелкие заострённые зубы выдавались вперёд. Видимо, зная это, при отце и сановных гостях брат старался не улыбаться. Но Лиса он не стеснялся вовсе. — Опять в Дивье царство оборотнем собрался, Лютогор? Отец ведь запретил туда шастать, или его слова — не указ тебе? — Меня зовут Лис, — только и ответил он, отчеканивая каждое слово. Имя, данное ему отцом, он ненавидел. А Кощей своим детям только такие имена давал, чтоб страх внушали. Лисом же Лютогора звала мать — Василиса, обычная женщина из людской деревни, взятая Кощеем из родного дома за красоту. Много таких погубленных полонянок уже в могилах упокоились — на кладбище под стенами дворца. А Василиса, видать, полюбилась отцу, насколько тот, лишённый сердца, вообще мог любить, ещё и сына вот родила. Хотя Кощей Лютогором чаще был недоволен, людская кровь в нём раздражала его. Гонял, шпынял и приказывал выпороть он его куда чаще, нежели брата. Как ни старался Лютогор угодить, как ни учил премудрости колдовские, отцу всё не так было и не эдак. Да и сам Лютогор всегда чувствовал: в жилах его будто бы две реки текут, не смешиваясь, — светлая ласковая вода от матери, тёмная, ледяная — от отца Кощея. Ну а брат его по имени Лютомил — тот целиком истый Кощеев сын был, матерью его стала навья дочь Алатана. Сколько раз он Лютогора извести пытался, сколько раз на него отцу доносил — не счесть. Но вот когда Лютогор разузнал, что дано ему лисом оборачиваться, тогда только и понял, кто он на самом деле есть. Не человек и не навье порождение. Он — Лис, и всё. Давно бы ушёл он насовсем из дворца, но мать ему было жаль. Как её оставить? А ещё та тёмная, стылая часть его крови и души, что принадлежала Навьему царству, нашёптывала, что он Кощеев законный сын и наследник, что рано или поздно отец удалится от дел, а Лютомила… того ведь и извести можно. Сейчас, глядя в хищные братовы глаза, Лис раздельно и твёрдо проговорил: — Прочь с дороги, ты мне уж точно не указ. Кулаки его недвусмысленно сжались, и Лютомил неохотно отступил, процедив, однако, вслед: — Проваливай, дурак, только не кайся потом. Я тут новое заклинание узнал… Он ехидно хохотнул, и эхо этого смешка сопровождало Лиса, пока тот спешил по тайной тропке вдоль оврага за пределы видимости дворцовой стражи с каменных стен — прочь, прочь, к заветному пограничному вязу, в расщелину ствола, куда только ступи — и сразу в Дивьем царстве али в Дивнозёрье окажешься. Лис всё ускорял и ускорял шаги, будто подгоняемый злым и насмешливым взором брата, сверлившим ему спину, хотя на самом деле тот видеть его уже не мог. Что-то заставляло торопиться, какое-то странное томительное предчувствие, а своему чутью, отчасти звериному, Лис привык доверять. Вот и он, заветный вяз. Лис закрыл глаза, глубоко вздохнул и на миг прижался щекою к прохладному шероховатому стволу. А потом проскользнул внутрь, ожидая привычного выхода из того же ствола на радостно зеленеющую дивнозёрскую полянку. — Как бы не так, — отчётливо прозвучал у него в ушах тонкий ехидный голос, и Лис с обмершим сердцем узнал Лютомила. Он дёрнулся назад… но было уже поздно. На залитую тёплым светом, зелёную, полную птичьего пересвиста поляну он не вышел. Будто сбитый с ног чужим мощным ударом, он выкатился на каменистую растрескавшуюся землю в ослепляющий раскалённый жар. Сбоку зашуршали жёлтые стебли неведомой травы, а небо будто расколол треск ружейных выстрелов. И это был не дробовик дивнозёрского пасечника Матвеича. Отнюдь. * * * Когда Лис, очумело тряся гудящей и ничего не соображающей головой, кое-как поднялся на ноги, ему на плечо тяжело опустилась рука. Смуглый, чернявый и тощий парень в каких-то обносках дёрнул его за локоть и поволок за собою по дороге, по обеим сторонам которой тревожно шелестели жёлтые заросли. На бегу он шумно выдыхал: — Твари! Собаки! Откуда они тут?! Лис понимал, что он говорит, но больше не понимал решительно ничего. Более всего его озадачило, как ни странно, то, что на нём оказались примерно такие же обноски, что и на чужаке, то есть грубые холщовые порты и рубаха. А ноги его были босы. На бегу он ошалело оглянулся. Из-за поворота дороги выныривали люди в синих мундирах. И все они стреляли по ним! А вперёд вырвался всадник на рослом кауром жеребце. Его белые волосы разметались по плечам, красивое породистое лицо кровожадно исказилось. — Братья Мурьета! — прогремел он. — Стойте! Вам не уйти! Братья? Внезапно всё ещё сжимавший руку Лиса парень будто запнулся на бегу и полетел на землю головой вперёд. Лис едва успел его подхватить. Пуля вспорола парню штанину на левом бедре, из раны тотчас хлынуло густо-багряное, мгновенно пропитав грубую ткань, закапало в пыль. Поддерживаемый растерявшимся Лисом, он сделал ещё пару неуверенных шагов и тяжело опустился наземь, зажимая рану ладонью. Его смуглое лицо посерело, затравленный, полный отчаяния взгляд впился в Лиса. — Беги, — прохрипел он. — Спасайся, брат, пускай они убьют только меня! И он с неожиданной силой толкнул Лиса в грудь, понуждая укрыться в зарослях. А у их босых ног горячо и страшно цвинькнули пули, взбивая фонтанчики пыли. — Беги же, Алехандро! — прорычал парень, выхватывая откуда-то из лохмотьев револьвер. Всё ещё ничего не понимая, словно во сне или в бреду, Лис развернулся и опрометью кинулся в гущу шуршащих стеблей. Он пробежал десяток шагов, прежде чем споткнулся и с размаху грохнулся оземь. Распластался, затаившись, как загнанный зверь, который тщетно пытается укрыться от пущенных по следу собак. Но солдаты, как ни странно, не преследовали его. Лис встал на четвереньки, тряся головой, повернулся и осторожно развёл стебли в стороны, чтобы взглянуть на дорогу. Беловолосый офицер в синем мундире, оказавшись рядом с застывшим в кольце солдат пленником, не спеша слез с коня. Смуглый же парень медленно, с огромным трудом выпрямился, продолжая сжимать бесполезный револьвер. На него нацелились с десяток ружейных дул, так что выстрелить он всё равно бы не успел. Но Лис с оборвавшимся сердцем понял, что у него, наверное, кончились патроны, иначе бы он отстреливался на бегу. Беловолосый, видимо, тоже сообразив это, глумливо осклабился: — Тебе конец, Хоакин. Молись, если можешь. Ты же вырос при миссии, верно? Должен знать все молитвы. Твоего братца, этого трусливого щенка, мы успеем поймать. — Братца? — прошептал Лис. Смуглый парень, названный Хоакином, в этом мире был его братом? — Он вернётся и отомстит за меня, капитан Лав, — гордо выпрямившись, заявил тот. Только сейчас, присмотревшись повнимательнее, потрясённый Лис заметил в вырезе его поношенной рубахи узорчатый серебряный медальон. Хоакин сжал его в пальцах и, прежде чем окружавшие его солдаты смогли помешать ему, направил дуло револьвера прямо себе в сердце и нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, распоров наступившую тишину. Капитан с яростным проклятием соскочил с коня, но было уже поздно: парень рухнул ничком, как подкошенный. Лис прикусил ребро ладони, чтобы не закричать, когда увидел, что капитан выхватывает из болтавшихся у него на боку ножен узкую саблю. Лезвие поднялось и опустилось, блеснув на солнце, — и голова Хоакина откатилась в сторону от распростёртого в пыли тела, разбрызгивая алые струйки крови. — Положите его башку в мешок, я предъявлю её в форту, а саму эту грязную падаль бросьте с обрыва в море, — отрывисто распорядился капитан, снова взбираясь в седло. — Мальчишку выслеживать нет смысла: этот щенок давным-давно удрал отсюда, обмочив штаны. Ничего, и он нам попадётся. А сейчас — в форт! Лис сидел, оцепенев, в самой гуще зарослей, пока солнце не скрылось за гребнем ближайшей горы. Только тогда он будто очнулся и попробовал сделать то, что и надо было сделать с самого начала, если бы он хоть немного хладнокровней соображал, — применить чары. Но, как он и думал, чары здесь не действовали. Ни волшба переноса, ни волшба оборота. Никакие. Магические способности Лиса остались по другую сторону этого мира — в Навьем царстве. Лис запретил себе думать о том, каким образом Лютомил с ним это проделал и суждено ли ему хоть когда-нибудь вернуться обратно. На негнущихся ногах он подошёл к тому месту, где земля впитала кровь парня, который тоже назвался его братом — и вот с ним-то Лис чувствовал настоящее родство. Кровное родство. Он опустился на колени и поскрёб пальцами бурую землю — так, чтобы она забилась под ногти. Ноздри его по-звериному раздулись. Он подобрал серебряный медальон, так и оставшийся валяться в пыли, и торопливо надел его себе на шею. Мельком он взглянул на него — тот состоял из странных, спаянных воедино кругов. Лис прерывисто вздохнул. Глаза ему жгли непрошеные слёзы. Он на краткий миг обрёл настоящего брата — и тут же потерял его. Навсегда. «Мальчишку выслеживать нет смысла: этот щенок давным-давно удрал отсюда, обмочив штаны. Ничего, и он нам попадётся…» «Он вернётся и отомстит за меня, капитан Лав». Капитан Лав! Губы Лиса растянулись в страшной усмешке. Пусть он потерял способность чародействовать, но кровь Кощея всё ещё текла в его жилах, и он знал: сейчас это не проклятие, а благословение. Повернувшись, он ровными быстрыми шагами направился туда, где скрылись солдаты, — за гребень горы. Там, наверное, располагался или форт, или город. Пальцы его крепко сжимали медальон под рубищем, служившим ему одеждой. Его брат, его единокровный брат Хоакин был прав: он вернётся и отомстит. Но сначала ему надо было научиться выживать в этом мире. * * * За гребнем горы, едва Лис перевалил через него и спустился в лощину, действительно оказался город — в тени форта, грозно направившего к морю жерла своих пушек. Море. Здесь билось о скалы настоящее море. Едва Лис увидел мерно катившиеся могучие валы, тёмную водную громаду, которой, казалось, не было ни конца ни края, сердце у него бешено забилось под заношенной рубахой. В детстве мать рассказывала ему, что все реки впадают в моря, а он, когда подрос, добрался до книг из отцовской библиотеки и прочёл об этом сам, но бывать у моря ему ещё никогда не доводилось. Продолжая озираться, как настороженный зверь, он сбежал на каменистый берег едва приметной тропкой, вившейся среди колючих низких кустов. Снова оглядевшись — вокруг по-прежнему не было ни единой человечьей души, — он сбросил с себя лохмотья и полез в воду. Плавать он как раз умел: озёр и рек в его краю хватало. Море ласково подхватило его, будто руки матери, и закачало на волнах. Тут наконец Лис дал волю слезам — солёно-горьким, словно морская вода. Он ясно чувствовал, что никогда более не увидит свою мать Василису. Если Лютомил решил избавиться от брата — ненавистного наследника, — он наверняка сделал наложенное заклятие вечным. По крайней мере, сам Лис так бы точно на его месте и поступил. Внезапно его осенила ещё одна мысль — до того простая, что он даже подивился, как она не пришла ему в голову сразу. Заклятие Лютомила наверняка было заклятьем подмены. А это значило, что никуда из Нави Лютогор, то есть он сам, не делся! Просто брат Хоакина заменил его в Кощеевом дворце, как сам Лис заменил того на пыльной, залитой кровью дороге! «Пропадёт ведь!» — стало следующей мыслью Лиса. Но сейчас ему вообще не стоило думать об этом. Пока что — только о том, как бы не пропасть самому. Он быстрыми гребками поплыл к берегу. Если ему по воле Лютомила довелось переселиться в чужое тело и в чужую жизнь — что ж, он останется здесь. Но и Лютомил просчитался: ненавистный брат никуда от него не делся. Просто внутри он стал другим, вот и всё. Лису отчаянно хотелось посмотреть на своё отражение в зеркале… ну или хотя бы в спокойной воде. Но увы, здесь не было ни того, ни другого. Отжимая волосы, он понял, что они, хоть и такие же чёрные, стали длиннее, а тело — куда более крепким и смуглым. Ещё его кожа была кое-где покрыта старыми белёсыми шрамами. Изогнувшись, он провёл рукой по заднице и невольно усмехнулся: здешний Алехандро, видать, был не послушнее его самого, и кнута ему тоже доводилось отведывать вволю. Лютогоровы-то рубцы дочиста сводила мать. — Красавчик, — вдруг раздался позади него низкий женский голос. И ещё — грудной смех. Прикрываясь схваченным с гальки тряпьём, Лис порывисто обернулся. Из-за соседней скалы, вернее, большого валуна, выглядывала девушка — голая и смуглая, как он сам. Она тоже прижимала к себе какое-то тряпьё. К полным круглым грудям, которые стали чётко видны в лунном свете, едва она опустила руки, озорно усмехнувшись. Озорно и маняще. Лис закраснелся. Ему доводилось щупать девиц — навьих девиц, среди которых были даже и стражницы: никто из них не посмел бы отказать в этаких почти невинных утехах сыну Кощееву. Но совсем голую женщину он увидел впервые. Его естество вдруг заныло и дёрнулось, отзываясь на это приманчивое зрелище. Он судорожно сглотнул и попятился, готовый кинуться обратно в воду. Но незнакомка снова засмеялась, уронила всё, что сжимала в руках, и мгновенно очутилась рядом с ним. Заглянула в глаза, провела по щеке тёплыми тонкими пальцами и пропела: — Не бойся. Как первый день на этой земле стал для Лиса днём обретения и потери брата, а также обретения врага, так и первая ночь здесь обернулась для него потерей невинности и познанием щедрой женской плоти. Розита была кухаркой в форту, а заодно обслуживала там же солдат — тех, кто приглянулся. «Но ни один из этих остолопов и вполовину не так красив, как ты», — добавила она в этом месте своего бесхитростного рассказа, водя пальцами по его груди, с любопытством ощупывая медальон. Внутри её тела было горячо и тесно, и Лис проникал в неё, пока не утомился. Между этими атаками они резвились в морской воде, будто малые дети, хохоча и брызгаясь. А потом Розита опустилась на колени прямо в воду и, глядя на ошеломлённого Лиса снизу вверх лукаво-насмешливо, облизала и взяла в рот его плоть. Лис ахнул и зажмурился, решив, что сейчас утонет. Об этаком ему и слышать никогда не доводилось! Но он не утонул, просто повалился на хохочущую мокрую Розиту, жадно целуя её в губы, на которых ещё оставалось его семя. Розита же и рассказала ему, где он очутился по злой воле Лютомила. — Калифорния, одна тысяча восемьсот сорок первый год от Рождества Христова,— назидательно объяснила она ему, как маленькому, в ответ на его расспросы. — Тебя что, сюда прибоем вынесло, что ты этого не знаешь, Алехандро? А я вот училась в миссии и всё знаю, — похвасталась она. Лис назвался ей тем именем, которым его называл убитый Хоакин. — Калифорния сперва принадлежала Испании, — важно рассуждала она, ероша его волосы. — Ну испанскому королю и королеве, и правили тут их наместники. Потом стала принадлежать Мексике. А теперь наш бывший губернатор, дон Рафаэль, собрал народ на пристани, он как раз из Испании вернулся со своей дочкой, доньей Эленой, страсть какой красавицей, ну и сказал, что мы все калифорнийцы и сами будем Калифорнией править. Мне-то всё равно, я никогда править не буду, — добавила она со смешком, — но, пока я ещё не стара, а здесь останутся солдаты, куска хлеба и нового платья я не лишусь. Она весело хихикнула, а Лис вдруг почувствовал щемящую тоску и вздохнул. Но разве он мог забрать Розиту из форта? Ведь он сам был беглецом! — Послушай, — вдруг спохватился он, — может быть, ты видела в форту офицера по имени Лав? Капитан Лав? Рука Розиты, продолжавшая рассеянно теребить его волосы, вдруг замерла. Девушка приподнялась и села на песке, внимательно глядя на Лиса. — Почему ты спрашиваешь? — глухо промолвила она. — Да, он приезжает туда с отрядом своих наёмников. Он очень, очень дурной человек. Я никогда с ним не ложилась, я прячусь от него. Но другие девушки рассказывали, что он любит мучить их в постели. Щиплет за груди, выкручивает соски. Кусает, жжёт сигаретами. Но потом платит щедро. Лис содрогнулся. Во время жизни в Кощеевом замке ему приходилось по приказу отца посещать пыточные казематы, где узников вздёргивали на дыбу, выкручивая руки, жгли раскалённым железом. Но… во время любви? — Я должен убить его, — выпалил он, — чтобы отомстить за своего брата. Он сейчас в форту, этот Лав? — Его отряд приехал, — тихо подтвердила Розита. — Я как раз убежала сюда, чтобы не попадаться им на глаза. Но сейчас они уже в казармах, и мне пора возвращаться. Будь осторожен, Алехандро. Он очень злой, хуже бешеного пса. Она только подтвердила его мысли. — Я тоже не промах, — твёрдо заверил Лис и в последний раз поцеловал её, крепко прижимая к себе. * ** Утро он встретил в городе, раскинувшемся в тени форта. Здесь было полно народу, и, вспомнив, что Розита говорила ему о возвращении какого-то бывшего правителя, Лис этому не удивился. Тут и должно было быть много народу, если прибыл правитель. На широкой мощёной площади шла бойкая торговля. Лис глотал слюну, приближаясь к навесу, под которым аккуратными горками были сложены незнакомые фрукты и початки с вкусными даже на вид жёлтыми зёрнами. Он уже видел такие в поле, где скрывался, но эти были варёными и просто одуряюще пахли. — Кукуруза, — поймав его жадный взгляд, нехотя вымолвил торговец, круглолицый и коренастый, мерно отгонявший мух от своего товара. — Маис. Лис машинально засунул руку в карман своих дырявых штанов. О чудо! Карман как раз не был дырявым, и в нём отыскалась пара серебряных монеток, которых вчера — в этом Лис готов был поклясться! — там и в помине не было! Он догадался, что это Розита потихоньку, чтобы не обидеть, оставила их ему, и ещё раз мысленно призвал на её кудрявую ветреную голову благословение светлых сил. Быстро оглянувшись — нет ли поблизости солдат? — Лис протянул торговцу монетку. Тот недоверчиво попробовал её на зуб, ещё раз с подозрением осмотрев лохмотья покупателя, но початок выдал. И заодно — горсть монет, на сей раз медных. Пока Лис жадно обгладывал початок, усевшись на земле сразу за палаткой торговца, на него упала чья-то тень. Он вскинул настороженный взгляд и встретился им со взглядом высокого, очень костлявого, но широкоплечего и вовсе не согбенного старика. На том красовался потёртый и выгоревший на солнце мундир, длинные седые волосы и борода делали его похожим на волхва. В руке он сжимал посох. — Откуда у тебя это? — спросил старик, поддевая посохом медальон, висевший на шее Лиса, и тот, резко отпрянув, вскочил. Он решил было промолчать и скрыться в толпе, но, едва повернулся, посох старика упёрся ему прямёхонько в спину. — Я задал тебе вопрос, паренёк, — заявил старик. Глаза его из-под густых бровей как-то очень молодо сверкнули, и тогда Лис, вспыхнув от ярости, решил не жалеть этого седобородого дурня. Наёмником капитана Лава тот явно не был, но к чему допрашивал?! Что вызнать хотел? Лис молниеносным движением — не зря же он с отцовыми воинами столько времени на мечах упражнялся, — вскинул руку и вывернул у старика из ладони посох. Тот крякнул — вроде как бы даже одобрительно — и немедля подхватил метлу, прислонённую к углу палатки. Взъярившийся Лис даже не подумал, как нелепо сейчас выглядит, отняв у какого-то дышащего на ладан бродяги его костыль и вступив с ним в схватку на палках! Но старик, как оказалось, вовсе не дышал на ладан. Он вообще дышал очень ровно и размеренно, в то время как Лис, наоборот, запыхался и раскраснелся. Карие глаза старика смеялись, а когда он окончательно припёр Лиса к стенке палатки и выбил у него из рук «оружие», то вовсе уж открыто рассмеялся. — Что-то ты всё-таки умеешь, паренёк, — довольно прибавил он, опуская свою метлу и освобождая Лиса. А потом добавил, понизив голос почти до шёпота: — Так ты Хоакин? Лис потрясённо прикусил губу, косясь на него исподлобья. Но опять промолчал, и тогда старик произнёс очень мягко: — Двадцать лет назад мне помог мальчик-сирота из миссии, Хоакин Мурьета, так его назвал монах на площади. Тогда я отдал этому мальчику свой медальон в знак признательности. Но ты, — он снова очутился вплотную к Лису, глядя ему прямо в глаза, — слишком молод для того, чтобы быть Хоакином. Ведь тебе ещё даже нет двадцати, верно? Ошалевший от услышанного и от такого напора, Лис только кивнул, по-прежнему безмолвно. Что он мог сказать? Он ничегошеньки не знал о себе! Даже не знал, как сейчас выглядит! Он не ведал, откуда у Хоакина, назвавшегося его братом, оказался этот медальон с перекрещивающимися кольцами. — Так кто же ты? — не дождавшись внятного ответа, настойчиво продолжал старик. — И откуда у тебя мой медальон? Говорю же, тогда мальчонка помог мне бежать, скрыться от солдат губернатора. Я — Зорро. Это имя, хоть и произнесённое почти шёпотом, вдруг отозвалось в ушах Лиса порывом ветра. Вольного, налетевшего из грозовой тучи, будто бы сгустившейся над их головами. И, глядя в строгие и внимательные глаза старика, Лис выпалил с вызовом и гордостью: — Это я — Зорро. Я — Лис. * * * — Алехандро Мурьета, брат Хоакина, младше на десять лет, вот кто он, — невозмутимо сообщил им низкий и круглый, как стог сена, монах в серой рясе, когда они переступили порог миссии. Наконец-то Лис своими глазами увидел, что это такое. И ощутил разочарование. Просто школа, но под сенью креста. Огромного чёрного креста на стене. Ему пришлось наврать старику — Зорро, — что он ничего не помнит. Что он очнулся, оглушённый, на каменистой дороге в поле, и увидел валявшийся в пыли медальон. Рядом с бурой лужей уже подсыхавшей крови. Последнее уж точно было правдой. — Сперва в нашей миссии воспитывался Хоакин, — продолжал монах, представившийся как фра Фелипе. Взгляд его из-под стёкол очков был добродушным, хоть и испытующим. — А спустя несколько лет появился Алехандро. Их мать умерла, и отчим отдал в миссию и собственного сына, как ранее — пасынка. Кроме того, — монах доверительно понизил голос, — говорили, что Хоакин стал разбойником и за его голову объявлена награда. Но брата своего он из миссии забрал. — Если это Алехандро, — спокойно осведомился старик, мягко, но решительно подталкивая Лиса к выходу, — сколько ему должно быть сейчас лет? Фра Фелипе снова заглянул в свои бумаги и пожевал губами, прежде чем ответить: — Восемнадцать. Он всегда был очень… шаловливым отроком, за что его строго наказывали. — Благодарю, святой отец, — сказал старик с прежней невозмутимостью, опуская звякнувшую монету в кружку, прибитую к стене у входа, а у Лиса вдруг зачесалась неоднократно, по-видимому, поротая задница. — Да благословит вас Господь Вседержитель и Пресвятая Дева, — крикнул им вслед монах. Они долго молчали, выйдя из миссии. Лис шагал рядом со стариком, потому что ему всё равно некуда было уйти, а этот полный достоинства и какой-то суровой выдержки человек казался ему очень близким. — Значит, ты Зорро… — проговорил вдруг тот с едва заметной усмешкой. — Что ж, я согласен с этим, я передаю тебе этот титул, который не ниже любого дворянского, а то и выше. — Под вопросительным взглядом Лиса он улыбнулся шире и продолжал: — Двадцать лет назад я был легендой и надеждой всех бедняков Калифорнии. Всех тех, кого несправедливо унижали, у кого отбирали землю, кто был лишён человеческих прав и приравнивался к бессловесному скоту. Моё настоящее имя — Диего де ла Вега. Я испанский дворянин, — в его голосе прозвучала неосознанная гордость, — но я принял решение вступаться за бедняков и наказывать богачей и людей губернатора за несправедливость, ими творимую. Я носил маску и появлялся там и тогда, где требовалась моя помощь. Долгие годы никто не догадывался о том, кто я на самом деле. — А как же тогда вы стали тем, кем… теперь стали? — не выдержал Лис, косясь на его обтрёпанную одежду. Старик тихо и горько рассмеялся. — Меня схватили, и двадцать лет я провёл в тюрьме, причём мои палачи уже считали меня мёртвым. Например, бывший губернатор дон Рафаэль Монтеро, который и бросил меня в тюрьму, поджёг мой дом и забрал себе мою дочь Элену. Моя жена погибла в этом пожаре. Да, мальчик, вот так бывает, в одночасье я потерял всё, — продолжал он с болью в обычно бесстрастном голосе, глянув на потрясённое лицо Лиса. — Только что этот монах, фра Фелипе, толковал про благословение Спасителя и Марии-Девы, а я годами считал, что они отвернулись от меня. Но нет. Мне удалось занять место мертвеца в фуре гробовщиков и таким образом совершить побег. И вот я здесь… но уже слишком стар и немощен… и у меня ничего и никого нет, кроме тебя, Зорро. Лис даже вздрогнул и остановился, с такой горячностью это прозвучало. — Кроме… меня? — повторил он дрогнувшим голосом. — Да, — кивнул старик. — Ты можешь научиться фехтовать и ездить верхом так, словно сросся с конём. Но тебе придётся потрудиться. Я покажу тебе своё тайное убежище. В нём ты будешь изо дня в день сражаться со мной, стоя в Колесе Мастера. Посмотри на свой медальон. Это и есть Колесо Мастера. Видишь? Круг Обучения, который станет для тебя целым миром. Ты будешь жить в нём и только в нём, считая, что за его пределами для тебя ничего нет. — Капитан Лав? — выдохнул Лис, чувствуя, как заходится от волнения сердце, и сжал в ладони медальон. Только сейчас он понял, почему тот состоит из переплетающихся друг с другом кругов. В его мире символом бытия тоже был Круг. — Нет ничего и никого за его пределами, — сурово повторил старик. — И капитана Лава не будет, пока я не позволю ему появиться. И губернатора Рафаэля Монтеро не будет тоже. Но ты настигнешь его. Их всех — убийц и грабителей. Ты будешь двигаться из круга в круг, постепенно приближаясь к противнику. Приближаясь к моменту возмездия. Да, тебе будет тяжело. Иногда — очень. Но ты готов? Ты хочешь этого, Зорро? Вершить правосудие, нести справедливость и милосердие, защищать обездоленных? — Да, — выдохнул Лис, не раздумывая, едва старик замолчал. Он по-прежнему мало что знал об этом мире, зато отлично помнил свой. В котором такую же несправедливость творил его собственный отец. Тот желал, чтобы Лис стал его преемником. Вершителем несправедливости. Такого он больше не хотел. Здесь, в новом мире, он обрёл новую семью. Брата, который погиб за него. Отца, который передаст ему настоящее дело. Свою судьбу. Лис только отчаянно надеялся, что в оставленном им Навьем мире этот Алехандро Мурьета заменит сына его матери Василисе. Он на миг закрыл глаза, а потом решительно посмотрел в лицо старику: — Начнём.