Тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет.
Рагнвиндр закрывает глаза, тоже касаясь пальцами клавиш. Плохой, просто отвратительный выбор песни, он обязательно скажет об этом названному брату. После того, как прекратит слушать спокойный и немного неуверенный голос.Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег.
Это их песня, это их жизнь. Дилюк не желает об этом думать, но как-то само собой так выходит — и он погружается в воспоминания. Как отец впервые привел в дом мальчика, растрепанного и зареванного, но с такими удивительно разными глазами, что Рагнвиндр даже не успел толком возмутиться. Застыл завороженный, не слушая ни имени нового члена семьи, ни объяснений отца, откуда сие чудо взялось, стоял и смотрел. Они как-то быстро подружились, несмотря на тихий характер Кэйи. Мальчики никогда не расставались: вместе играли, вместе падали с качелей, вместе бежали к Крепусу показывать содранные коленки. Вместе воровали яблоки, хотя отец мог позволить себе хоть целый сад, но ворованные же вкуснее! Альберих всегда утверждал это, протягивая брату надкусанный фрукт, и тот не мог не согласиться. Даже если потом нагоняй прилетал и от гувернантки, и от Рагнвиндра-старшего, но стоило кинуть один взгляд на виновато опустившего голову Кэйю и вспомнить сладкий яблочный сок, стекавший по губам — и становилось в разы легче. А еще неожиданно вспоминается их первый день в средней школе, когда Альберих впервые получил насмешки и косые взгляды из-за своей гетерохромии. И то, как он был подавлен, и то, как полчаса смотрел в зеркало, чтобы в итоге разбить его в истерике, и то, как долго Дилюк пытался успокоить брата, шепча тому, насколько сильно ему нравится цвет глаз Кэйи. Это была чистейшая правда, но Альберих не верил и отворачивался, как мог, лишь бы никто больше не видел его уродства. А на следующий день нашел рядом с подушкой подарок — косую повязку на глаз, которую явно шил человек, в первый раз держащий в руках иглу. И лучшей наградой для Рагнвиндра, который весь день прятал исколотые руки, стало именно то, что повязка при нем не надевалась.Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь.
Тихий голос Кэйи крепнет, набирает силу. Он тоже вспоминает — но совсем другое. Он начал испытывать те странные чувства в... Четырнадцать? Архонты, кажется, прошел целый век с тех беззаботных времен, и сердце сжимается, заставляя дрогнуть. Возможно, он впервые почувствовал это щемящее ощущение на той дискотеке, что устраивала их школа. Альберих помнит, как отказывал девочкам в белом танце, смущенно улыбаясь, и брат составлял ему компанию, подпирая стенку. А затем, когда послышались первые ноту очередного медленного танца, предложил подышать на коридоре, чтобы не разочаровывать милых дам еще одним отказом. Точно, именно тогда он впервые услышал эту песню, которую поет сейчас, а еще — медляк они все же станцевали в этот вечер. Друг с другом. Полумрак того коридора очень располагал к бессмысленному покачиванию, Дилюк громко фыркал, выражая презрение к этой затее, но исправно держал руки на чужой талии и старался не наступать на ноги. Это и правда было словно сто лет назад, но почему на душе становилось так тепло, будто это было вчера? Почему же его глупая влюбленность никуда не делась, не ушла с их играми, одной комнатой на двоих, долгими разговорами по ночам? Почему она все также затапливает сознание, путает мысли, как только Дилюк приближается к нему, почему предательски сходит с ума сердце, почему по ночам он чувствует себя одиноко, даже если засыпает не один?Ты видишь ее, когда закрываешь глаза.
Они оба помнили, как это случилось в первый раз. Кажется, им уже стукнуло шестнадцать, у них уже были личные комнаты, однако Альберих все еще приходил по вечерам к брату, потому что... Да разве ему когда-нибудь нужна была причина? Сначала они просто сидели, смотря смешные и не очень видео на ютубе, пока не наткнулись на какую-то сопливую сцену поцелуя из дорамы и, как назло, снова под эту песню, которая так понравилась парню еще на школьной дискотеке. Разумеется, Дилюк немедленно захотел переключить. И нет, он совсем тогда не покраснел и не смутился, что вы. Только вот Кэйя в это почему-то не поверил. И уже через какую-то минуту жаркого спора сидел на коленях шокированного Рагнвиндра, неумело, но очень аккуратно касаясь губами чужих и внутренне холодея от ужаса. Два года успешного подавления абсолютно неподобающих чувств, чтобы так быстро все испортить, где можно найти большего идиота? Впрочем, найти можно очень легко — сидит сейчас рядом с Кэйей и играет на пианино. Ведь Дилюк не просто не оттолкнул названного брата, но и ответил, беря ведущую роль на себя. Было мокро, горячо, очень приятно и немного страшно: что же будет, если их застукают? Но в их доме было не принято входить без стука, поэтому тайные встречи в комнате Рагнвиндра продолжались. К поцелуям прибавлялись слова, к словам ласки — юноши вкушали любовь осторожно, но быстро, без малейших сомнений, поэтому неудивительно, что их первый раз тоже случился друг с другом. Вот об этом оба бы предпочли не вспоминать, так как опыт был не то чтобы очень приятным. Зато чувство единения в их отношениях перекрывал даже страх быть застуканными отцом. Они просто были влюбленными и счастливыми.Но мечты приходят не сразу, а уходят быстро.
У семьи Рагнвиндров было много врагов, это было естественно — они успешны, влиятельны и богаты, некоторых людей ненавидят и за меньшие грехи. Но Дилюку не думалось, что ему придется узнать об этой стороне отцовского бизнеса вот так. С зашедшей в дом Джинн, лишь покачавшей головой, когда растрепанные парни отскочили друг от друга, и ее сухого, треснутого голоса: "Крепуса... Больше нет". Затем вереница бумаг, адвокатов, полиции, секретов семьи и еще многое другое, что свалилось на Дилюка вместе со смертью отца, будто этого было недостаточным. И предательство — сейчас Рагнвиндр корил себя за необдуманные слова и действия, но тогда все казалось именно так — Кэйи, который даже не удосужился явиться на похороны. Некрасивый скандал, горячие слова, которые обжигали не хуже лавы, попытки оскорбить и настоящая ярость, когда Альберих громко хлопнул дверью, даже не собираясь оправдываться.Понимаешь, что тебе было хорошо, когда становится плохо.
Дилюк не замечает, как начинает подпевать, скользя пальцами по клавишам. Воспоминания все тянутся и тянутся нескончаемым потоком: встреча через полгода, сухие приветствия, горечь в словах, движениях, взглядах — но так ли это важно сейчас? Особенно в это раннее утро, когда университет пустует, скамейка еле держит их вдвоем, а Кэйя рядом теплый, почти горячий и очень красивый. Он на секунду открывает глаза, кидая взгляд на Рагнвиндра, и облизывает вмиг пересохшие губы, сразу же возвращаясь к пианино. Не хватало еще покраснеть, и так сердце бьется, словно бешеное. И Дилюк внезапно остро чувствует, как ему недоставало именно этого. Смущенного и безумно привлекательного смуглого парня в жизни. Лента клавиш явно внезапно уменьшилась в размерах, потому что ни Кэйя, ни Дилюк не могут объяснить, почему их пальцы, до этого спокойно играющие свои партии, теперь каким-то неведомым образом соприкасались, беспрерывно бегали по бело-черной линии рядом, словно играя в какую-то нежную и интимную игру. Казалось, дайте им волю — и они соединятся, переплетутся между собой, лаская и ласкаясь. Удивительно, как мелодия все еще не сбилась и не превратилась в какофонию непонятных нот. А может и сбилась, парни просто не заметили этого, так как их голоса перекрывали все остальное, не сливаясь, но идеально дополняя друг друга. Они уже не думали о том, что их может кто-то услышать, не скрывались, звуча со всей силой, страстью и болью, что накопили за эти долгие дни, месяцы, годы молчания.Потому что тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет.
Последний припев. Бег пальцев замедляется, а голоса чуть слабеют, выплеснув все, что можно было. Но названные братья чувствуют лишь приятное опустошение и вновь это чувство единения, которого не было так долго.Понимаешь, что любишь его, лишь когда отпускаешь.
Дилюк делает ошибку, намеренно или случайно, меняя местоимение, и Кэйя чуть улыбается. Рагнвиндр так часто говорил ему "люблю", но каждый раз все естество будто замирает и хочется кричать на весь мир, что его любят, правда, любят!Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому.
Никто из них уже не следит за руками: клавиша — и пальцы невесомо проходятся по чужой ладони, поглаживая, еще одна — и вот уже другая рука слегка задерживает чужие пальцы, нежно обхватив их.Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь.
Поворот головы, улыбка и нежный преданный взгляд, обещающий, манящий, любящий. И ответный, из-под густых ресниц, томный, хитрый. Они уже потеряли счет времени, для них не существует холодного коридора и неудобной скамьи — есть только два любящих парня, пианино и вся жизнь, чтобы наслаждаться каждым мгновением, проведенным вместе. И ты отпускаешь её... Финальной ноте не дают прозвучать: Дилюк перехватывает чужие пальцы, заставляя Кэйю посмотреть на себя, и одними губами шепчет: — Никогда больше. Альберих прикрывает глаза и только хочет что-то сказать, как тишина вокруг них разрывается от громких хлопков и громких голосов. Оба вздрагивают и оглядываются: позади них целая толпа студентов и даже несколько преподавателей, одобрительно кивающих молодым талантам. Момент явно разрушен, и Кэйя, пусть с сожалением, но освобождает руку, чтобы встать. Парень, только что показывающий Рагнвиндру всю свою душу, вновь обрастает ядовитыми шипами и громко, показательно ехидно бросает: — Довольно неплохо, господин Дилюк, если хотите порадовать глухих. — Учту, — также холодно отвечает в ответ Дилюк и, поднимаясь, скучающе добавляет: — Хотя мне показалось, что я играл хорошо, возможно, нам понадобится еще одна встреча, чтобы вы это расслышали. Кэйя принимает правила игры и кивает, уходя в толпу к друзьям. И пусть они все еще не поговорили, у них будет куча понедельников, чтобы это сделать. Да и других дней недели — Альберих все же очень не любил просыпаться к первой паре. Хотя если его будет ждать Рагнвиндр — можно и привыкнуть. А потом прогуливать вместе. Звучит, как идеальный план.