***
Мэр города Катамарановска, Григорий Константинович Стрельников, к бандитству относился непосредственно. Ну, то есть как непосредственно — в этом городишке каждый второй был бандитом, и мэр исключением не являлся, но Галина Николаевна предпочла закрыть глаза на этот момент — город, несмотря на прошлое своего хозяина, процветал и ни в чём не нуждался. Облагороженный зелёными посадками, весьма сносными развлечениями, да и вообще… Дороги там были шикарные, всё работало как по часам. Город мэр любил и заботился всеми силами, держа всё в железном кулаке даже тогда, когда сам сидел в инвалидной коляске. Он вообще был самым приятным человеком из своего семейства. Покойный Константин Стрельников был убит в перестрелке ещё в начале восьмидесятых. Младший брат Захар был типичным таким сидельцем и имел ходок больше, чем волос на голове. Бывшая жена за плечами несла целый ворох преступлений, сын обвинялся в разбойном нападении, дочь — ранее и вовсе числилась в банде матери. Весьма неблагополучная семейка. Супруги Стрельниковы разошлись тогда, когда их дети были достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно выбирать, с каким родителем им остаться. Артём выбрал отца. Юлия ушла с матерью, но вернулась обратно всего через два года, видимо, нагулявшись. Григорий Стрельников не был человеком, который одобрял бы те развлечения, которые любила его дочь, но она всё равно пришла к нему в итоге. Так сильно любила отца? Так трудно было жить с матерью? Судя по всему, они были схожи характерами с покойной. Галина Николаевна девочку внимательно изучила, как и всех остальных членов семьи — вспыльчивая, острая на язык и откровенно неприятная девица. Юлия Григорьевна в своих соцсетях не стеснялась выкладывать фотографии с отдыха заграницей, дорогущую брендовую одежду, какие-то яркие тусовки золотой молодёжи в ресторанах и особняках… И всё в таком духе. Страница её брата была куда строже — пара совместных чёрно-белых фоток с сестрой, с Инной Лебедевой, с друзьями семьи, например, тем же Малиновским, который приходился ему крёстным отцом, да и всё. У самого Григория Константиновича соцсети вёл секретарь, так что всё было чинно и прилично, презентации, указы, выборы, семейная фотография, цветы для старушек на восьмое марта и прочее-прочее-прочее. Оба его отпрыска числились в списке работников ЧОПа — Юлия работала в бухгалтерии, Артём исполнял обязанности заместителя по технической охране. Он отлично разбирался в технике. Все Стрельниковы были разные, очень разные. Настолько, что держать их вместе могло быть взрывоопасно. Как будто целый ящик гранат с выдернутой чекой. Галина Николаевна отлично разбиралась в психологии преступников, разгадывала их как самые сложные кроссворды, поэтому знала, что отгадка может таиться даже в фамилии. Вот, например, тот же Григорий Стрельников был бандитом. Но плюшевым бандитом. Вроде и понятно, что преступник, иные в девяностые не выживали и такой хороший бизнес как весьма прибыльный ЧОП поднять и держать не могли, но в каких-то явных правонарушениях и чрезмерной жестокости замечен не был. Не считая пары кроваво-тяжёлых дел, которые и примазывались-то к нему с огромным трудом — просто были мельком связаны с охранным агентством. Зато сидел по малолетке. В общем, хороший мэр вопросов не вызывал, а вот его брат — да. Особенно тем, что никак не находился. Это начинало настораживать. Стрельниковы пришли втроём, почти полным составом, благоразумно оставив свою охрану в машинах — целых три тачки прикатило сопровождать босса на разговор. При задержании сколотили бы целую флотилию из чёрных мерседесов. Галина Николаевна видела их вживую впервые, фотографии не передавали всей картины целиком. Одинаково мрачные, с постными бледными лицами, молчаливые, высокие — все как под копирку. Очень и очень узнаваемое семейство, стиль у них был весьма схож. На всех официальных фотографиях зубасто и довольно улыбался только мэр, а его отпрыски дули губы и хмурили брови за спинкой инвалидной коляски. Сейчас картина была примерно такой же: Артём катил блестящую надраенную конструкцию вперёд, а Юлия — вот она больше походила на мать, видимо, уродившись медово-золотистой блондинкой — специально-медленно шла рядом. Насколько Галина Николаевна знала, то у них даже была сиделка, которая сопровождала Григория Константиновича везде. Или почти везде, сейчас её рядом не было. — Добрый день. Брат с сестрой выразительно промолчали, только кивнули. Почти вежливо. Артём — равнодушно, Юлия — раздражённо. — Здорова, мать. На обычного инвалида мэр не походил. Внешне даже казалось, что подобное положение его никак не стесняло — затянутый в чёрную водолазку и наглаженные брюки, в чёрном пальто и чёрных ботинках, весь непроглядно-тёмный, будто облитый чернотой. Вылизанный ей дочиста, сплав чистого железа. Галина Николаевна знала о нём достаточно, чтобы быть уверенной — под слоями кожи, мышц и тканей прячется титановый стержень, даже если поглубже и затерялась нежная сердцевинка, как у спелого яблока. В конце концов, Стрельников был выходцем из той же оперы, что и Малиновский с Оганесяном, разве что ни разу в ФЭС не гостил. Удивительно. Или не особенно. Мэр всё-таки, мэр, да и дел на него не было почти… А те, что были — не примажешь, как ни старайся. — Чем я могу вам помочь? Стрельников покрутил взъерошенной темноволосой головой. — Я по делу приехал, — он дёрнул уголком губ, обнажая зубы в ухмылке, блеснул острый клык, — но с этими вот… Проблематично, как говорят американцы. Пойдёмте, побазарим. А вы того... Погуляйте. Галина Николаевна даже не стала убирать улыбку — удивительно, но было в Стрельникове что-то располагающее, несмотря на напускную суровость, что-то действительно заметное и мягкое, будто он свою слабость обернул в пуховое одеяло и запрятал поглубже за пазуху, а та высовывала крысиный розовый нос снова и снова. — Папа, но… Юля раздражённо упёрла холёные белые руки в бёдра, туго обтянутые строгими чёрными брюками; Артём быстро перехватил её за локоть. Григорий Константинович едва пошевелил пальцами, заскрипела гладкая кожа перчаток на его руках: — Идите погуляйте, говорю. Нечего мешаться под ногами. Парочка недовольно, но послушно развернулась на выход. Прямые спины, чёрные куртки, чёрные брюки, чёрные ботинки… Галина Николаевна слегка кивнула лаборантке Аллочке, чтобы та перехватила неожиданных гостей и отвела в буфет. Стрельникова пришлось катить самой, хотя он немощным и бессильным не выглядел. — Мы не ожидали вас увидеть. Стрельников вполне самостоятельно выбрал себе угол потемнее, устроил руки в плотных кожаных перчатках у себя на животе. Сплёл пальцы в замок. — Ну, — глухо прогудел он, низко, бархатно, — я за похороны справиться решил. Вы тело нам… Когда отдадите? Галина Николаевна чуть прикрыла глаза, прокручивая фразу в голове: на вкус она была не очень, словно просроченная конфета. Вообще во всём этом было что-то такое неправильное. Помнится, Нателла Наумовна планировала и даже весьма успешно проводила покушения на своего мужа, в итоге сделала из него инвалида, а теперь он явился интересоваться возможностью получить труп. Немощный паралитик, говорите?.. — Вы хотите организовать похороны? — осторожно спросила она; в мыслях по-крысиному быстро мелькали отрывки прочитанных ночью статей о борьбе за власть в маленьком городе Катамарановске. Победитель смотрел на неё прямо сейчас. Но чего эта победа ему стоила? За очками его глаз не было видно, но она почувствовала, что вокруг будто разлилось что-то вязкое, липкое… Откровенное недоумение. — Ну да, — просто ответил Григорий Константинович, — Натка была плохим мэром, конечно… Да и человеком не очень, но всё равно… Надо же её по-людски похоронить, а то не по понятиям как-то, жена всё-таки… Кому она кроме нас нужна? И всё резко стало ясно. Нателла Наумовна действительно никому не была нужна. Только своему бывшему мужу. Быть может — своим детям, но это было уже сомнительнее, никакого общения они практически не поддерживали, даже поздравления с праздниками шли исключительно со стороны Григория Константиновича. Бывший муж. Конечно же. Помнится, Юлия вернулась к отцу тогда, когда тот сел в коляску. Может, дело не в том, что нагулялась, а в том, что за такое трудно простить даже собственную мать? А нужно ли — за такое прощать? Галина Николаевна улыбнулась ещё раз. Постаралась, чтобы улыбка выглядела достаточно сочувственно. — Сожалею, но тело вы сможете забрать только после того, как закончится расследование. Не желаете выпить чаю, Григорий Константинович? Я бы хотела задать вам пару вопросов. Стрельников чуть наклонил голову, очки сползли ему на нос и из-за модной оправы наконец выглянули глаза — голубые-голубые, ясные, как летнее небо. Безмятежные, ласковые глаза, такие, что защемило где-то в груди. Жалость? Нет, скорее любопытство. — Как говорят американцы: пара — это вам не двадцать. Задавайте, что уж тут…***
У Вани слипались глаза и жутко клонило в сон. Всё это дело держалось уже не первый день, но он с минуты на минуту грозился сползти с кресла и вырубиться прямо на полу. Однако, уснуть тоже не получалось, получалось только на последнем издыхании мониторить те тонны информации, которые он уже успел изучить — заново листал страницы в социальной сети, заново копался в телефоне погибшей, заново лопатил записи с камер… Но нигде ничего не было. Точнее, было, на такое — маленькое, мимолётное, едва-едва понятное, что-то, что цеплялось к пальцам, налипало на ладони и потом не стряхивалось, оставалось противной крошкой. Всё это дело собиралось по крошкам, по крупицам. Подозреваемых — куча, но ни у одного нет ни устойчивого мотива, ни возможности, ничего. Это уже начинало казаться бесполезным. Даже отпечатков пальцев не было! Да даже найденная пуговица была чище, чем дева Мария. Три ножевых не выходили из головы. Это не было ограблением, это было местью — или чем-то около мести, преступлением страсти, казалось бы, но при этом продуманным настолько ювелирно, что не удавалось не то, что конец из воды вытащить, а просто нитку нащупать! Кто-то из этих людей взял и зарезал Нателлу, а она не оказала сопротивления. Никакого сопротивления… Была так сильно удивлена личностью убийцы? Ваня тупо уставился в экран. Буквы ползли туда-сюда, как надоедливые мушки. Нужно было начинать сначала, но не вышло — Амелина почти на буксире утащила его в буфет на обед. Он хмуро уставился на две грязные чашки в раковине: — Это кто такая свинья? Оксана хлопотала с чайником. Халат бегло бросила на диван, так что осталась в своей привычной одежде — обтягивающая кремовая юбка, шёлковая блуза с двумя расстёгнутыми пуговицами, что-то невообразимо сложное на голове. Она вся светилась, будто лампочка в новогодней гирлянде — настолько красивая, что смотреть было больно. Её красота хлоркой разъедала глаза, не женщина, а произведение искусства. У Вани от одного взгляда на изгиб её шеи — гладкой, белой, тонкой — становилось жарко, неуютно и тоскливо-тревожно. Так хотелось забыть о работе и хоть раз — прикоснуться губами. Или пальцами… Или… Амелина наконец заговорила, и всё очарование момента разрушилось. — А? Это… Аллочка напоила младших Стрельниковых чаем, пока Галина Николаевна общалась с мэром. Ваня угукнул. Скосил взгляд на сахарницу и тарелку с кремовыми бело-розовыми пирожными. Они выглядели аппетитно, но съесть хотелось совсем не их. Оксана, если подумать, тоже весьма и весьма была похожа на пирожное, облитое глазурью и сахарной пудрой, сладкая даже на вид. Желудок сделал сальто и далеко не от голода. От голода, но не того. — Пообщалась? Амелина осторожно принялась разливать заваренный чай по кружкам с широким фиолетовым логотипом ФЭС. — Пообщалась. Много интересного узнала. Например, это и правда наша жертва сделала из любимого мужа инвалида. Ваня всё-таки прицелился к пирожному и стащил одно, почти целиком засунул в рот, пробурчал: — Как? Оксана потянулась к сахару. Он сглотнул — эклер был приторно-сладким, липким, набитым кремом до отказа. Говорила она очень довольно, будто это была жуткая тайна, но вообще, если старательно покопаться в делах, то можно было и дойти до этого и самому. Тихонов почти дошел. — Сначала в него стреляли, потом сбили. За рулем была одна из её… Дам облегчённого поведения. Но заявление муж писать не стал, наоборот, даже поблагодарил — дочь после этого вернулась домой, дела неожиданно пошли в гору… Сплошные плюсы. — Впервые слышу, чтобы инвалид был всем доволен. — Он очень необычный инвалид. С очень обычным мотивом. Тихонов потянулся ко второму пирожному, подхватил, потом кончиками пальцев подвинул полное блюдо поближе к Оксане, и та мгновенно утащила десерт и себе. — То-то и оно. Ты смотри не влюбись. Оксана показательно-томно вздохнула. Шумно откусила кусок. — У него такие глаза, что грех не влюбиться! Ваня фыркнул и сделал быстрый глоток чая; тот обжёг язык и гортань, едва ли не сварил глотку, так что пришлось мгновенно поставить кружку обратно. — Кипяток же! Он отмахнулся. Покрутил ещё один эклер в руках, но, так и не съев, отложил на салфетку. Всё розовое, сладкое и конфетное вымелось из головы, мозги вернулись обратно в режим работы. Ему словно витамин в задницу укололи. — Оксан, вот давай ещё раз, а? Помоги мне. Амелина посерьёзнела, кивнула. Отставила чай. — Давай. Ваня потянулся и выхватил из сахарницы несколько белых кубиков. Разложил их на салфетке, оставил один по середине, а остальные поставил кругом. — Начнём с простого, с мотива. Мотив был у всех или почти у всех. Малиновских отметаем. Он сразу убрал два кубика на другую салфетку. — Точно? — Точно. Алиби стопроцентное, приткнуться некуда. Они вообще, как мне кажется, не курили, а рядом стояли. Судя по тому, что мы видели на камерах, именинница не могла даже держаться на ногах, а мужа именинницы интересовали эти самые ноги, а не убийство на ночь глядя. Мотива как такового нет — улик тоже. Оксана согласно покивала. — А пальто? — Я склоняюсь к тому, что пальто забрал кто-то из гостей. И машину Нателлы испортил тоже кто-то из гостей, но так, что охрана ничего не заметила. Я сегодня утром ещё раз Малиновскому позвонил, он сказал, что его ребятки никого не видели. Подозрительного — нет, а неподозрительные там все. Широкий семейный круг. У них куча друзей. — И к чему это всё? — Амелина отпила чай. — К тому, что эти два кубика мы точно убираем. Теперь Оганесяны, — Ваня отложил в сторону ещё два кубика, — у них почти не было мотива, но не было никакой возможности. Ушли позже всех, когда Нателла была уже мертва. — А Инна? Сахар мелко поблёскивал крупинками. — А вот у Инны был мотив, была возможность и нет алиби, но… — Ваня двумя пальцами отодвинул ещё один кубик, — я склонен ей верить. Во-первых, она очень красивая, а во-вторых — у неё весьма своеобразное воспитание, так что… Оксана скептично наморщила нос. — С таким отцом у кого угодно будет своеобразное воспитание. И вообще, мне кажется, ты пристрастен. Тихонов мгновенно возмутился: — Первый пункт — дань уважения! Я не мог не сказать. Единственное стоящее, что указывало на Инну — пальто, что она подарила Малиновской. Но пальто украли. — Да почему украли? Таня не нашла никаких потожировых, никаких отпечатков… Ваня выпятил нижнюю губу. — Это неудивительно. Скорее всего, злодей был в перчатках. — Ну хорошо. Тогда почему Малиновская не сказала, что вещи лежат иначе? Или он сразу его нашел? — Пальто было в защитном чехле, вместе с другой верхней одеждой… Либо кто-то знал, где оно висит, либо времени было достаточно, чтобы заглянуть в каждый чехол. Оксана нахмурилась. — Звучит достаточно правдиво. — Так и есть. Муж Инны, — ещё один кубик, — тоже не виноват. Бедняга даже не понимает, что происходит и почему у него забрали жену. Амелина подперла рукой подбородок. У неё были длинные розовые ногти с блёстками. Ваня ненадолго засмотрелся, чтобы в итоге вернуться к салфетке. Осталось пять кубиков. — Кто тогда остаётся? Оксана покатала списанный кубик сахара туда-сюда, кроша крупинками на стол. — Стрельниковы. — Я ставлю на мужа. — А я — на брата. Судя по их переписке с жертвой, они были любовниками… Когда-то давно, но Захар не перестаёт это вспоминать. Убил из ревности. Ваня скептично хмыкнул. — К кому? Оксана пожала плечами: — Да к тому же мужу! Бывшему. Мало ли, к кому… Она была достаточно привлекательной женщиной, поклонники явно были. — Или муж-инвалид. — А может, муж не такой уж и инвалид? Оба замолчали. Сахар хрустел квадратными бочками. Чай остывал. — Ревность — штука иррациональная, конечно, но Захара не было на дне рождения Малиновской. Сомневаюсь, что он вообще знал об этом… Оксана не сдавалась: — Ну, вдруг у него был сообщник? Почему мы решили, что злодей не один? И вообще — если Захар во всём этом не участвовал, то почему не выходит на связь? Ваня закусил щёку изнутри. На этот вопрос ответа не было. Зато скоро должны были прийти ответы из больницы. Может, инвалид не такой уж и инвалид?***
Ответ оказался гораздо проще, чем все они думали. Захар Стрельников был мёртв не меньше недели. Таня сильно зажала нос пальцами, потому что воняло просто отвратительно и дышать было невозможно. Майский протянул ей респиратор и новые перчатки, надевать всё это пришлось, задержав дыхание до победного — лёгкие аж забились жутким смрадом гниющей плоти. Захар лежал на продавленной покоцанной койке у стены, бессильно раскинув руки. Рядом с лицом примостилась большая пуховая подушка в нежно-голубой наволочке с мелкими белыми цветочками. — Его убили раньше Нателлы, — просипел Майский; Таня кивнула, не в силах отвести взгляд от обезображенного тела. — Зато теперь понятно, почему он не брал трубку. — Его задушили, что ли? Она угукнула, возвела объектив фотоаппарата. Оглушительно щёлкнула вспышка. Тело, распластанное на грязных серых простынях. Обезображенный смертью и гнилью труп с жуткими волдырями на лице. В тазике около постели — засохшие следы рвотных масс. На полу целые комья грязи, следы подошв. Около батареи пустая бакалея водочных бутылок, одна, открытая и недопитая, стояла прямо на столе. Старые бутерброды с ветчиной, ссохшаяся веточка петрушки, два солёных огурца на тарелке. Все следы хорошей попойки налицо. Последней попойки. Дальше был только морг. Таня подавила желание развернуться и выйти на улицу проветриться. Кто убил Захара? — Собирай всё со стола, потащим в ФЭС нашим гениям. Санитары, забирайте! Таня прошла к столу и начала методично паковать испорченные продукты, основательно заматывая их в прозрачную защитную плёнку и раскладывая по контейнерам. Кто же убил Захара? Ей почему-то казалось, что ответ был совсем близко, почти лежал на поверхности, выныривал, демонстрируя чешуйчатые рыбьи бока и скользкие костяные плавники.***
Экран компьютера сонно мигнул, тест ДНК прогрузился полностью. Тихонов ошарашенно выпучил глаза. Не зря Аллочка напоила младших Стрельниковых чаем, совсем не зря... — А сын мэра совсем не сын мэра! Амелина и Белая тревожно переглянулись. Ваня присвистнул ещё раз, едва не влетел носом в клавиатуру: — Не знаю, он ли пришиб мать, но биологического папашу — сто процентов! На подушке, которой задушили Захара, остались его потожировые. — Погоди, — Майский перегнулся вперёд, — так значит, это он пил вторым, стаканов-то два было… — Пил или не пил, но убил точно он. Но у него же алиби… Майский не прогрузился, застыл с какой-то мыслью на лице, потом выпростал вперёд руку, ткнул пальцем в потолок: — Стрельниковы ушли сразу за Инной… Папаша — в больничку заехал, а детишки поскакали в ЧОП. Белая растерянно сдвинула брови. — А мы даже не спросили, чего их туда понесло на ночь глядя… Паззл начал складываться правильным образом. — А вот щас мы и узнаем! Я к Галине Николаевне, детишек надо брать! Майский вытряхнул себя из халата и выскочил из лаборатории быстрее, чем они успели моргнуть.