***
POV/ГОЛДА В половине седьмого вечера меня разбудил приступ адской боли, которая вонзилась раскаленным кинжалом в нижнюю часть живота. Я открыла глаза, не сразу поняв, что произошло, в надежде увидеть Алфи и Ноа рядом со мной, так мило дремлющих в объятиях друг друга, но вторая половина постели была пустой и холодной на ощупь. Еще недавно я могла наблюдать за ними, оказавшись где-то между теплым сном и мягкой явью, как Алфи целует пальчики Ноа, каждый в отдельности, изучая их, один за другим. Его далекое урчание из-под усов и бороды, казалось таким таинственным, успокаивающим, как и его рука, сомкнувшись на моей. Он переплетал наши пальцы, сжимая мою ладонь, стоило мне в очередной раз тяжело вздохнуть и застонать от спазма, который прерывал мой покой. Инстинктивно подтянув ноги к груди, чтобы хоть как-то притупить болезненные ощущения, которые начались в восемь утра и длились уже достаточно долгое время, изматывая меня, я повернулась на бок и прикрыла глаза. Спустя миг все повторилось снова и я сжала пододеяльник, пытаясь стойко перенести более острую боль, делая глубокий вдох. У меня начались спазмы, схожие с теми, что я уже испытывала этим утром, только теперь они нарастали, буквально разрывая меня пополам. — Алфи? — я с немыслимым трудом оторвала голову от подушки, пытаясь обнаружить его там, откуда до меня дотекал плавный свет керосиновой лампы. — Алфи? Кресло, в котором он сидел, оказалось предательски пустым. Испарина бессилия покрыла тело и я, с большим трудом поднявшись с кровати, побрела к двери. Внизу были слышны голоса. Неужели я должна была оставаться в своей комнате весь день, пока мои опекуны и мой муж обсуждали мою дальнейшую судьбу, как если бы я была двухлетней девочкой, не имеющей мнения?! Ярость пронзила меня с очередной схваткой. Я выползла из своей комнаты, босиком преодолевая расстояние от двери до лестницы, отпуская единственное удерживающее меня в вертикальном положении — дверную ручку, хватаясь за прохладные лакированные перила. Судя по звукам голосов, мои тетя и дядя внизу обменивались с Алфи одолжениями. — Добрый вечер, мистер Соломонс. Вы уже обернулись? — интонация тети Кармель была, как всегда, лебезящей. В поле зрения появился мой муж, стукнувший тростью о деревянный пол, безошибочно распознав ее. Алфи возвышался над дядей Барнеттом и Адамом, который повсюду таскался за ним. Теперь я еще более отчетливо поняла, почему многие в общине сравнивали Алфи с медведем: свирепым, сильным, с мощным голосом, пронизанным жадностью и, как многие могли судачить на улице, еще и глубоким отцовским инстинктом — он все-таки отважился воспитывать Ноа самостоятельно, до появления меня. Как по мне, Алфи был таким же широкоплечим и высоким, как и это животное, которого сравнивают с гневом Всевышнего, а темный костюм-тройка и густая растительность на лице делали его еще более внушительным. — Ага-а, — протянул он лениво. — Разволновались, как бы я не оставил ее здесь насовсем, эту невежу? Выражение лица Алфи было пустым, когда он уставился на Кармель и даже ее хлопанье ресниц не вызвало у него проблеска эмоций. Моя тетушка театрально посмеялась: — Ну что Вы, невежу… Мы рады снова приютить Голду настолько, насколько понадобится, — отмахнулась она, бросив настороженный взгляд на мужа. Алфи едко хмыкнул: — Невежу, да. Ведь именно так вы ее называли шестнадцать лет подряд — невежа, ага? Дядя Барнетт шагнул вперед и я увидела его светлую макушку. — Хочешь выпить джина, Алфи? Мой муж уставился на Барнетта и, посмотрев ему в глаза с несколько секунд, досадливо крякнул. — Нет, мне сейчас противопоказан джин от лишней меланхолии. И так паскудно, чтоб меня, спасибо, — он опустил вес на трость. — Как там Голда? Как у нее дела? Дядя Барнетт положил руку на перила, запуская пальцы в волосы, шумно выдыхая. — Не вставала. Кармель сейчас проверит ее. А что сказал доктор? Он явится проследить за ней? Алфи осмотрел стены с некоторой невозмутимостью, будто действительно был заинтересован этим местом и развешанными портретами в темных рамках. — Нет, черт возьми, нет. Он сказал вызывать его только в том случае, если что-то пойдет не так. Дядя Барнетт напрягся, и я поняла это по тому, как он расправил плечи. — Как мы поймем, что что-то не так? Когда у нее начнется агония? — дядя взмолился, посмотрев в безучастное лицо моего мужа. — Бог мой, Алфи, я поражаюсь твоему титаническому спокойствию! Вдруг у нее-таки начнется кровотечение и мы ее потеряем?! А?! Что тогда?! Алфи бросил на дядю суровый взгляд, собрав волю в кулак, чтобы не ударить оппонента в отместку за все свалившиеся на него невзгоды, вместо этого вонзая локоть ему в горло. Алфи обожал свои всплески насилия. — Сука, ты ведешь себя, как гребаная наседка, Барнетт, и от этого выглядишь чертовски по-пидорски! Страх мелькнули в глазах моего дяди, прижатого к стене: — При всем моем уважении к тебе, Альфред… Я никогда не позволял себе упрекать тебя в чем-либо, но эту девочку я воспитывал с одиннадцати месяцев. Да, Голда — настоящая маленькая сердцеедка, способная соблазнить даже самого набожного святошу в Синагоге. Но она была моим первым ребенком, привнесшим в мою жизнь не только трудности, но и радость, которой мне так не хватало после смерти твоей сестры. Алфи освободил его и последовал в гостиную. — Я все понимаю, приятель. На случай, если что-то пойдет не так, я все предусмотрел и привез с собой Мэгги Джоэл. Она ждет в машине. — Кто такая Мэгги Джоэл? Врач? Она врач, Алфи? — дядя удивленно побрел за ним, скрываясь под навесом лестницы. Пронизанная любопытством и ревностью, увидев спешащую наверх тень тети Кармель, я шагнула в спальню, как вступила очередная боль. Тетя вошла в комнату и, заметив меня, согнувшейся у изголовья кровати, метнула гневные молнии. — Ложись в постель немедленно! Кто разрешил тебе вставать? Я переставляла ноги, поглядывая на тетю: — Где Алфи? Почему он не поднимется сюда? Кармель молча проводила меня на кровать, уже устланную и подготовленную, чтобы я не испортила ей простыни и матрас. Я принялась трепать женщину за плечо, решив, что меня плохо слышно из-за слабого голоса. — Алфи… Ты можешь позвать его, пожалуйста? Когда я опустилась на край, тетя нашла в себе желание объяснить мне, что происходит, осмотрев простыни. — Ему здесь нечего делать, Голда. Твой муж не поднимется сюда, пока ты не очистишься и не оклемаешься. Ложись в постель и не выбирайся из нее. Не хватало, чтобы ты упала где-нибудь из-за потери крови. Соломонс и так смотрит на меня волком. Она с брезгливостью забрала одеяло и, сложив его, убрала на стул. — Твой мочевой пузырь пуст? — Да… я… он пуст, — я начала заикаться от смущения и страха. Тетя, удовлетворенно кивнув, закрыла дверь и повисшая тишина опустилась на меня в сочетании с крайним сиротством. Я чувствовала себя уязвимой из-за нарастающей схваточной боли, которая приводила меня в крайнюю степень испуга, от чего мои ладони и ступни покрылись потом, а под ложечкой интенсивно засосало. Но ужаснее всего, что я испытывала полное одиночество женщины, которая знала, что она совершенно одна, выставленная бороться с последствиями брачных уз. Я застонала, понимая, что мои вопли были пустой тратой времени, и захныкала, когда боль усилилась. Меня никто не услышит и дело было не в толщине стен. Я осязала, как мои ноги скрипят по влажной простыни, сминая ее, пока я, рыдая, извивалась и поворачивалась, пытаясь вырваться из хватки интенсивной боли, которая безжалостно набирала обороты. Я почувствовала влажное тепло под собой. Последнее, что предстало перед моим взором, прежде чем я потеряла сознание — это собственное ночное платье, испачканное кровью.Воспоминания Голды Некоторое время назад
Я не могла остановить слезы после разговора с дядей Барнеттом, который распорядился моей судьбой. Нет, было бы глупо ожидать, что мне когда-то дадут право выбора. Мои опекуны решили подобрать жениха сами. В этом процессе традиционно принимали участие все, кроме меня.
Никому, ни одной девушке в нашем мире не давали выбора. Все эти многочисленные смотрины, о которых говорили девочки, когда я выходила на прогулку, были наполнены навязанными типами, вроде Алфи Соломонса в моей жизни.
Чьи-то родители, имея пять сыновей и одну дочь, отдавали предпочтение обеспеченному вдовцу или холостяку-толстосуму с каким-либо незначительным физическим недостатком, вроде хромоты, которая не передается от отца к сыну. Были и те, кто предпочитали для своих дочерей лучшего ученика, юного и худощавого, у которого за душой ни гроша.
Эти молодые люди не знали толком, что делать, они были слишком грубы, насколько я знала, благодаря сплетням, первая брачная ночь с такими продолжалась бесконечно долго.
На мою долю выпал Алфи Соломонс и мне было невыносимо трудно смириться с этим.
Мы — очень замкнутое сообщество, и мир, который окружал меня, он был переполнен разговорами, слухами, от которых было невозможно скрыться.
У нас принято иметь много детей и все из-за первой заповеди, велящий нам плодиться и размножаться, наполнять землю.
Я прижалась к плечу Симона, что встретил меня в коридоре, закинув на плечо большое полотенце. От него замечательно пахло мылом и терпким одеколоном. Очевидно, что он принял ванну после очередной тренировки на заднем дворе, к которым его ежедневно склонял дядя, потому что именно Симон был обязан заменить его по прошествии лет.
— Я давненько не видел тебя плачущей, Голда. Кажется, с тех пор, как ты несколько лет назад упала с дерева и повредила лодыжку…
Услышав голос экономки, я втащила его в библиотеку и закрыла дверь. Мы стояли несколько мгновений в тишине, прислушиваясь к звукам, прежде чем Симон провел меня к стулу и усадил на него.
— Так в чем же дело? — встревожено спросил он.
Я уставилась на Симона, обводя его ровные черты и серые глаза, тяжело сглатывая.
— Дядя действительно выдает меня замуж за Альфреда Соломонса, — дрожь в моем голосе усилила его беспокойство.
Его очи расширились и Симон разочаровано покачал головой: — Этого не может быть. Соломонс — худшее, что могло с тобой случиться. Неужели папа этого не понимает?!
Я всхлипнула, и мои слезы попадали на платье. Симон потемнел от злости, а его глаза сузились.
— Соломонс жестокий и мстительный выродок, преуспевающий в унижении женщин! — он повернулся ко мне. — Ты знаешь Гарри Айзекса, на год старше тебя, я когда-то учился с ним в одной школе?
Я неуверенно кивнула.
— Так вот, он недавно рассказал мне, что ему пришлось посетить один из борделей в Лондоне… — Симон сделал извиняющуюся паузу, — публичный дом, если быть деликатнее, где обычно бывает мой папа, — он снова смолк, следя за моей реакцией, но мне было не до этих хитросплетений, — …его партнеры и все верха, в том числе и сам Альфред Соломонс.
Я устало покачала головой: — И что?
— Так вот, Гарри слышал, что Соломонс чертов садист в постели и во всем остальном. Все знают, что за человек Соломонс. Кроме того, он как-то в открытую назвал себя содомитом при сотне работяг.
Я покраснела от слова постель, растерянно хлопая глазами.
— Кто такой содомит и… садист? Как они связаны между собой?
Симон, видимо, не мог себе представить, что я не знала о степени испорченности Альфреда Соломонса, и все же я подсознательно знала, что он был худшим выбором.
— Ты не подумай, что он предпочитает мужчин или скот…
— Что-что? — не поняла я.
— По крайней мере, его всегда видели с женщинами, с разными женщинами, которые не всегда желали ложиться с ним во второй раз. Вероятно, он относился к ним как к ничтожествам, — торопливо добавил Симон и взглянул на меня.
Не выдержав, он взорвался, заставив меня улыбнуться.
— Что смешного?
Симон взъерошил свои мокрые волосы, покачав головой, все еще улыбаясь: — Видела бы ты свое лицо. Короче, — он прижался к моему уху, — Соломонс будет мучать тебя и получать от этого удовольствие.
Мой желудок сделал кульбит, я отстранилась и побагровела, ровно как и Симон. Несколько минут мы сидели в стыдливом молчании, пока я пыталась переварить смысл сказанного кузеном.
— Ты уверена, что этот вопрос решен на все сто процентов?
Я кивнула и с отчаянным всхлипом бросилась в объятия Симона. После секундного смятения он обнял меня в ответ.
— Я поговорю с отцом.
Руки Симона опустились мне на спину.
— Он не передумает. Дядя Барнетт дал слово Ицхаку Лазоверту, — прошептала я и мои плечи начали трястись от новых рыданий.
Симон гладил меня по волосам, пока моя голова лежала у него на плече, что противоречило правилам поведения, которых мы оба ненавидели придерживаться.
— Может тебе самой попытаться поговорить с моим отцом? Что если он все-таки передумает, — мягко сказал Симон.
Я покачала головой, роняя слезы на его серые брюки.
— Ну, может тогда моя мама сможет его переубедить?
— Как будто дядя Барнетт когда-нибудь позволит женщине принять решение за него, — прохрипела я с несчастным видом.
— Но Голда… Алфи Соломонс — безумец! Он измывается над женщинами! То же будет и с тобой.
Я подняла голову и вытерла слезы. Симон смотрел на меня жалостливыми глазами.
— Неужели ничего нельзя сделать? — он не унимался.
— Нет.
— Но ты даже не встречалась с этим типом. Ты даже не представляешь, как он выглядит! Он может быть уродливым, толстым и старым ослом.
Я поджала губы: — Хотелось бы, чтобы физические недостатки Соломонса были единственными причинами для моих переживаний.
Симон встал: — Ты незаслуженный трофей для Соломонса. И я, как твой двоюродный брат, хочу уберечь тебя от этого безумца.
Я схватила его за руку, но Симон, вырвав ее из моей хватки, направился в кабинет дяди Барнетта, стараясь сохранять спокойствие. Я увязалась за ним.
Симона больше не наказывали физически, поэтому он не боялся своего отца, ударяя в дверь костяшками пальцев.
— Войдите, — протянул дядя Барнетт.
Симон превратил свое лицо в маску спокойствия, толкнув меня в тень, чтобы я осталась незамеченной.
Когда он вошел внутрь, я мельком увидела дядю, который сидел в своем кресле и смотрел в свой календарь. Они были похожи с Симоном: те же глаза, светлые волосы и тонкие губы.
— А, сынок, это ты.
Дверь прикрылась, но не захлопнулась, и я тихо шагнула к щели в пороге, высматривая дядю.
— Я пытаюсь решить, когда лучше провести смотрины нашей Голды, — он посмотрел на Симона с тонкой улыбкой.
.
Я была слишком молода, чтобы выйти замуж! И дядя это понимал.
— Алфи понадобится пару месяцев, чтобы оклематься от смерти жены и немного больше времени, чтобы насладиться другими дамочками, прежде чем он снова свяжет себя узами брака.
Симон фыркнул: — Я здесь не для этого.
Дядя Барнетт наклонил голову в притворном любопытстве: — Тогда зачем ты здесь? — он хорошо знал, почему Симон здесь. — Где твоя рубашка? Почему ты разгуливаешь в таком виде перед сестрами?
Симон покачал головой и сказал:
— Извини, пап, мы можем обсудить с тобой брак Голды? Мне кажется Соломонс — не тот человек, которого ты должен впускать в нашу семью.
Дядя Барнетт откинулся на спинку кресла: — Я предпочитаю решать сам. Алфи — ее дядя, это была ожидаемая связь. Насколько я знаю, Лазоверты очень ждали Голду и ее взросления. К тому же…
Я насторожилась.
Симон перебил моего дядю, что было абсолютно непозволительно: — Он слишком стар для Голды, отец. Да и его репутация оставляет желать лучшего. О нем ходит множество слухов, что он садист и психопат! Ты не можешь позволить Голде отдаться на его милость, папа.
Дядя Барнетт ударил по столу, заставив меня вздрогнуть, а Симона только сделать невольный шаг назад.
— Хватит, Симон! Если Голда будет послушной девочкой и ответит на его требования в браке, с ней все будет в порядке.
— Ты делаешь ошибку, пап.
Дядя Барнетт поднял палец: — Что это, Симон? Неужели ревность? Иначе почему тебя вообще так тревожит судьба кузины?
Я взглянула на Симона.
Его волосы были всклокочены, а сухой стан напряжен, отражая каждую мышцу: — Нет, но Голда очень дорога мне. Просто не позволяй Соломонсу заполучить ее, отец.
Я перевела взор на стакан дяди Барнетта, в который он плеснул рома: — Если бы ты попросил руки Голды, как кузен… ты был бы хорошим выбором: младше ее на год, а не старше в два раза, как Алфи. Тебе не хватило смелости, сынок? — устало спросил его дядя Барнетт.
Я приподняла тяжелые веки и увидела в пороге силуэт женщины в белом с горячим коктейлем из молока и небольшого количества виски в ее руках. Она мягко улыбнулась мне, приблизившись к кровати. — Все, все, моя хорошая. Сейчас тебе станет лучше. Я подняла голову, стряхивая слезы, чтобы рассмотреть ее: — Кто Вы?.. — Мэгги Джоэл. Можно просто Мэгс. Я опустилась на подушки, разложенные вокруг меня, как и прежде. Мэгги Джоэл была миниатюрной женщиной. Не просто маленькой, а именно миниатюрной. Ее руки казались ручками ребенка, крепкие пальчики заканчивались коротко подстриженными ногтями, которые опустились на мой живот. У нее также были маленькие ножки, вздернутый нос и густые каштановые волосы. Широко расставленные глаза придавали ей трогательный и добрый вид, что, по моему мнению, абсолютно не соответствовало ее роду деятельности. Опытными руками Мэгги прощупала меня и, дав снотворного, улыбнулась. — Я здесь, чтобы помочь тебе, девочка. Алфи меня попросил. Я скривила губы. Все это было слишком сюрреалистично, чтобы быть правдой: какая-то женщина, которую привез мой муж, собиралась облегчить мои страдания. Мэгс открыла саквояж и достала из него инструменты, жадно смачивая руки спиртом. Я со страхом наблюдала, как она сушит их, осматривая приготовленный металл. — Позволь мне осмотреть тебя, Голда, еще разок. Только не волнуйся и не дергайся, хорошо? Я кивнула, живо сглотнув. — Сколько тебе лет? — спросила она и я зажмурилась, когда ее пальцы коснулись меня, прежде чем их заменил инструмент, от холода стали которого я вся напряглась. — Семнадцать. Мэгги легко улыбнулась:— Алфи повезло. Ему всегда везло, этому обормоту. Отвращение поглотило меня и я отвернулась, чувствуя, как закипает желчь по отношению к мужу. Ему повезло с тем, что я молода для его грязных игр? Мэгги закусила губу, осматривая меня и, подумав секунду, произнесла: — Ну что ж, все позади, милая. — Все закончилось? — прошептала я осипшим голосом. — Все закончилось и достаточно благополучно, Голда, — заверила меня она, вытирая руки об приготовленное Кармель полотенце, прежде чем посмотреть на стоящую в дверях экономку. — Ступайте-ка вниз и разожгите огонь в гостиной потеплее, мадам. У нее скоро начнется озноб. Я услышала клохтание и молитвы миссис Голдсмид, посеменившей вниз.