Яркость

— Надеюсь, подобное больше не повторится? — решил внести ясность Регилл. — Я тоже на это надеюсь, — сказала Мира. — В особенности потому, что я не могу, — она помедлила, подбирая нужное слово, — сориентироваться. — Уверен, такой проблемы бы не возникло, будь ты настоящим жрецом. “А если бы ты не был таким душным, было бы вообще прекрасно”. Регилл заминку не оценил, равно как и мимику, выдающую мысли собеседницы со всеми потрохами. Она же удивлённо признала тот факт, что и его неприятная, в общем-то, физиономия претерпевала порой едва заметные изменения. Просто надо было знать куда смотреть. — Дай мне подумать. Например, на брови. Такие длинные, что виднелись даже со спины. От котелка неподалёку пахло всё заманчивей, весело стучали ложки и хрустел позавчерашний хлеб, однако создавалось стойкое впечатление, что эти мелочи волновали исключительно Миру. Гном оставался равнодушен и к соблазнительному аромату, и ко въедливой подлой боли, которую не получалось локализовать. Как если бы он вовсе не ощущал её. Или если бы она затаилась в каком-нибудь хитром месте, распуская свои слабые до поры до времени лапы. — Ты не мог бы раздеться? — попросила Мира. — Есть у меня одна догадка. Не успела она договорить, как Регилл стащил рубашку через голову. Под чёрной тканью, теперь уже убранной вон, её погружённый в размышления разум уловил нечто странное. Нечто, что удалённому наблюдателю могло представиться ещё одним, ажурным, одеянием, укрывающим корпус и плечи почти равномерной вязью. Нижний его край сплошным полотном прятался под пояс, а горловина и рукава рваными хлопьями сходили на нет. Когда до неё наконец дошло, что именно сейчас было выставлено на свет, все комментарии по этому поводу застряли в горле. — Штаны тоже снимать? — спросил параликтор. Прикасаться к этому было по-настоящему страшно. Изрубцованное плетью кладбище наказаний представилось Мире неким позорным секретом, ужасной тайной, открыв которую, её без вариантов уложат в землю. Ибо узреть такое на теле кого-то, вроде Деренге, было дерзостью и кощунством. Это было растянутым на десятки лет преступлением против плоти и здравого смысла. Это вызывало отторжение и брезгливость, но в то же время непостижимым образом приковывало взгляд, не позволяя ни отвернуться, ни даже моргнуть заслезившимися глазами. Это было… Левая рука с дрожью опустилась между лопаток, и ту обожгло жаром, затем обе ладони стали мокрыми от ледяного пота; мириады вопросов крутились на языке помимо ответа, который до сих пор ждали. — Зачем? — вместо этого спросила Мира. — Зачем что? — Всё это. — Нередко путь рыцаря Преисподней проходит через страдание. Я следую по нему уже очень давно. А-а, подумала Мира, вот как это выглядит на самом деле. Столько разговоров велось об Орденах, на практике же оно было так же отвратительно, как и на словах. И пусть жестокая доктрина была полнейшим бредом, напрочь лишённым человечности, её неизгладимые следы она зачем-то пыталась намертво запечатлеть. — А ты не думал… я могла бы… — слова резко перестали складываться в предложения. — Нет и ещё раз нет. — отрезал Регилл. — Этот вопрос я слышал десятки раз, и если ты сейчас произнесёшь его, я, пожалуй, разочаруюсь окончательно. При том, что очаровываться мне не положено по званию. Мира по-прежнему смотрела на ужасные шрамы, шрамы смотрели на неё, а их полноправный хозяин — Регилл Деренге — был на волосок от того, чтобы избавить её от любых надежд на дальнейшее сотрудничество. Целительная энергия опасливо устремилась из одного тела в другое, и прочувствовать его настрой в этот раз труда не составило. Густые секунды текли одна за другой, а знание, которое с таким скрипом пытались обнаружить, нашла не магия, но обыкновенное зрение. — Вот оно, — вопреки ожиданиям, ликования не возникло. — Кто-нибудь, принесите спирт! Естественно, в закромах Ненио отыскалась необходимая жидкость. Кицунэ раньше всех закончила трапезу и, легко проскользнув мимо остальных, тут же оказалась рядом. — О, мальчик-гном был ранен очень много раз, — констатировала она. — Изучу тебя как-нибудь позже, пока что я занята монгрелами. Махнула хвостом, и была такова. — Спасибо, Ненио! — крикнули ей уже вдогонку. Регилл молчал. Дабы откупорить флягу, Мире пришлось задействовать обе руки. Только разомкнув контакт с чужим телом, она в полной мере поняла, насколько угнетающей была дрянь, больше суток отравляющая его. Теперь-то дело оставалось за малым — всего лишь изъять её, а затем снизить жар. Загвоздка была в том, что ей следовало причинить гному боль, а проделывать это с ним совершенно не хотелось. Да и боязно было, по правде говоря. Мало ли какая глупость ему, такому, стукнет в голову? — Сейчас тебе может стать очень больно, — предупредила Мира. Как-то совсем по-детски уточнила: — Я не нападаю. — И как я, по-твоему, должен реагировать на подобное заявление? Делай, что считаешь нужным. Указательным пальцем Мира обвела местечко на рёбрах — в бессмысленной, по большому счёту, попытке сгладить эффект. С одной стороны, полноценное обезболивание проводилось через разум и душу, а это прямым текстом было запрещено. С другой — источник поражения сам обезболивал окружение, дабы не быть замеченным. Можно было лишь гадать, что из этого перевесит. Собравшись духом и несколько раз прокрутив последовательность своих действий, Мира приступила к делу. — Пятнадцать секунд, — шепнула, скорее, для себя, чем для Регилла. А затем сдавила больное место со всей силы, убедилась, что вместе с сукровицей вышло всё лишнее, и хлебнув дрезенского спирта прижалась к ране разомкнутыми губами. На всё ушло времени даже меньше заявленного. И пациент, хвала Асмодею (или кто там за ним приглядывает), застыл, как деревянный, — работать с такими одно удовольствие. Изъятое насекомое, чем бы оно ни являлось, было мертво ещё до извлечения (вероятно, оно отравило Регилла, а тот отравил его. Эта мысль всё не выходила из головы). Ничего похожего на личинок и яйца в ране не обнаружилось, поэтому его продемонстрировали на ладони, без изысков обдав спиртом. Им же прополоскали рот. Ну и внутренности слегонца, чего уж там. — Отдам это Ненио, мало ли, пригодится. — Вредителя спрятали обратно. — Наверное, какая-то дескаритская саранча. — До сих пор не встречал в Язве ничего подобного, — нехотя признал Регилл. — Я бы настаивал на том, чтобы передать этот экземпляр в Орден Божьей Длани, но логика подсказывает, что мы наберём таких ещё немало. — Думаю, ты прав. Пока они говорили негромко, а их соратники отвлечённо беседовали между собой, можно было перейти к самой ненавистной из форм общения — извинениям. — И раз такое дело, я прошу у тебя прощения. Если бы я была внимательнее, ты сейчас был бы полностью здоров. Снова одетый, Деренге выглядел… почти хорошо: во-первых, ему всё-таки стало легче, а во-вторых, — Мира подспудно ощущала это, — признание неправоты оказалось частью некоего идеального, нарисованного его воображением образа, в который она как командор изначально не вписалась (да и не имела шанса это сделать). Зато одно только предположение о существовании такого идеала в гномьей голове, делало его хоть на крупицу, но всё же предсказуемее. — Исправлять собственные огрехи, пока не стало поздно — полезный навык, — будто угадывая ход её мыслей, подтвердил он. — Пусть и не настолько эффективный, как их предотвращение. Я также совершил ошибку — когда не смог установить причины своего состояния. На твоей стороне была магия, но на моей — опыт. Словом, я приложу всё случившееся к подробному отчёту о твоей деятельности. — О, тогда тебе придётся написать рапорт и на себя самого? — Непременно. Пугающая готовность в глазах параликтора не оставляла никаких сомнений: так оно и будет.