Баланс

      Когда Хана злится, Рёхею хочется СРОЧНО сделать всё так, как она просит или требует — только бы перестала! Он просто не выносит этих криков и, особенно, неизбежных финалов их скандалов: Хана уходит плакать за закрытыми дверьми, потому что слишком гордая, чтобы показывать ему свои слёзы, а он слишком трусливый, чтобы на них смотреть.       Но есть вещи, которые он сделать просто Н Е М О Ж Е Т. И есть вещи, которые Хана не может понять.       — Ты должен! — кричит она. — Должен это прекратить!       Каждый раз эти слова звучат, как удар кулаком по лицу. Он должен уйти из Вонголы и забыть о Саваде Тсунаёши. Должен ради неё, ради их будущего, ради себя, в конце концов — так она всегда говорит. И Рёхей понимает: действительно должен. Но ещё он должен оставаться рядом с Тсуной, служить ему надёжной опорой, оберегать его, потому что все они — семья. Между ними — настоящая родственная связь, а Тсуна и вовсе скоро женится на Кёко и станет ему братом. Нельзя просто взять и выбросить всё это на свалку!       — Я не могу, Хана! Это невозможно!       — Да?! — Она хмурится, рот искажён в крике, губы чуть подрагивают от сдерживаемых слёз. — Но я НЕ ХОЧУ жить в постоянном страхе!       — Тебе и не придётся! Люди, которые тебе угрожали, давно мертвы! Они нарушили Омерту! Твоей жизни ничто не угрожает!       — Мне! Плевать! На! Твою! Омерту!!!       Хана разворачивается на пятках и мчится в ванную. Раздаётся оглушительный хлопок дверью, потом — шум льющейся воды. Рёхей садится на край дивана, сцепляет пальцы в замок, прижимается к ним переносицей. Он всё портит. Но ведь он старается, он так старается! Почему Хана заставляет его делать выбор между важными людьми? Она ведь знала, кто он — с самого начала. Рёхей всегда был честен с ней и никогда не предложил бы ей начать встречаться, а потом пожениться, если бы не был уверен в том, что сумеет обеспечить её безопасность! И он бы не позволил Тсуне жениться на Кёко, если бы не был уверен в том, что Тсуна сделает всё для её защиты!       Шум воды стихает, раздаётся звук открывающейся двери. Рёхей оборачивается: Хана стоит на пороге гостиной, прижавшись лбом к дверному косяку. Она обнимает себя руками и смотрит куда-то мимо Рёхея — в пустоту. Холодная и отстранённая.       — Я просто хочу спокойно жить, — говорит она бесцветным голосом. — С тобой.       — И мы будем жить спокойно! Вместе! Обещаю!       — Нет, не будем. Ты всегда это обещаешь, но тебя постоянно нет дома, ты вечно занят, и твоя жизнь постоянно под угрозой. И моя — тоже. А если я рожу детей? Что я им скажу? Что их отец — преступник?       — Я не преступник! — вскидывается Рёхей. Да как она не понимает, что все они, кроме, разве что, Мукуро, вовсе не преступники! Да, они не всегда действуют в рамках закона тех или иных стран… Но они ведь не бандиты с большой дороги, в конце концов!       — Зачем тебе это? — продолжает Хана, будто не слыша его возмущения. — Ты мог бы построить спортивную карьеру и не нуждаться в деньгах. Я тоже работаю — мы в состоянии себя обеспечить. Дружить с Савадой ты можешь и без участия в этих его тёмных делах.       Рёхей обессиленно откидывается назад, чувствуя спиной мягкость дивана. Нет, она никогда не поймёт. Она ведь женщина. Женщины мыслят иначе, иначе дружат, иначе любят. И семью они тоже видят иначе. Для Ханы семья — её родители, муж, будущие дети. Для него — всё то же самое, но ещё и Тсуна, и Ямамото, и Хибари, и Гокудера, и Ламбо с Реборном.       — Не заставляй меня выбирать, — тише, чем обычно, говорит он.       — Но тебе придётся.       — Нет. Не придётся. Я справлюсь. Просто поддержи меня. Прошу.       Половицы едва слышно скрипят под босыми ногами Ханы. Она очень сильная — лучшей жены Рёхей себе и пожелать не мог; сильная и гордая. Рёхей очень гордится тем, что из всех Хранителей только он один способен удерживать всё в балансе: и работу на Вонголу, и работу-хобби — бокс, — и семью. А Хана совсем не хочет ему помочь! Разве он мало старается? Разве не даёт ей всё, что может — до последнего? Всё его свободное время принадлежит ей! Все его силы уходят на неё!       К таким проблемам взрослой жизни он оказался не готов. В детстве ему казалось, что всегда всё будет просто: кто сильнее, тот и прав. Любую проблему можно решить дружеским поединком. Да о каких проблемах вообще речь, если жизнь такая яркая и интересная? И теперь он беззаветно скучает по тем временам, когда все они были детьми, когда он только начинал засматриваться на Хану, когда она ничего толком не знала и не могла осуждать его за сделанные и не сделанные выборы.       — Я люблю тебя, — говорит он — то единственное, что приходит на ум.       — Знаю. — Хана слабо улыбается и садится рядом; её глаза красные и опухшие от слёз, но уже сухие.       Они никогда не просят прощения за то, что расстраивают друг друга — ссоры просто неизбежны, и Хана принимает это, и Рёхей тоже. Может, если бы он всё таки давал себе труд иногда говорить ей «прости», она была бы снисходительнее к Тсуне? Но она всё равно несправедлива. Разве она полюбила его не за то, кто он есть? Разве будь он другим — обычным спортсменом с обычными интересами и обычным кругом друзей, она бы взглянула в его сторону? Нет, конечно. Тогда к чему это всё?       Из горла вырывается бессвязный поток громких звуков; Рёхей яростно ерошит себе волосы, надеясь добраться до мозга и хорошенько его встряхнуть. Чёртовы женщины, да что с ними не так?! Почему так СЛОЖНО?! Может, стоит спросить у Реборна, как следует поступать в таких ситуациях? Давно следовало бы — он ведь старше и опытнее, но Рёхей опасался кому-нибудь говорить о том, что Хана давит на него, требуя оставить семью. Будто бы не понимает, что это — не обычная работа клерком в офисе, из семьи нельзя уйти по прихоти или требованию жены. Даже если бы он хотел, а он НЕ ХОЧЕТ, этому не бывать.       — А ты меня?       Звучит как-то жалко, не по-мужски, но Рёхею плевать. Он хочет знать, что Хана всё ещё его любит, что она готова идти дальше, готова хотя бы попытаться перестать упираться и принять все стороны его жизни.       — Конечно, — вздыхает она и прижимается щекой к его плечу. — Иначе что я делаю здесь, в Палермо? Мне не нравится этот город. Тут жарко, люди слишком шумные и бестактные. Я хочу домой.       — Ладно. — Рёхей обнимает её, целует в макушку. — Как только закончу — сразу же вернёмся в Японию, обещаю!       — Скоро?       — Возьму билеты на послезавтра.       Они сидят в тишине, слушая тиканье часов. Рёхею кажется, что Хана — самая требовательная женщина в мире, а ещё — самая понимающая. Ему хочется подарить ей всё, что она попросит, но просит она только то, что Рёхею не принадлежит и то, чем он не может распоряжаться. Но однажды всё изменится! Она поймёт! А он научится балансировать между нею и Вонголой, научится делать всё правильно, научится жить этой чёртовой взрослой жизнью!       — Я ТОЧНО НАУЧУСЬ! — кричит он куда-то в потолок, и Хана даже не вздрагивает, лишь бросает устало:       — Да-да, конечно. Только не ори.