Разве нет?

            Однажды какой-то мудрец сказал, что хуже, чем чувствовать боль, только ощущать пустоту внутри себя. Боль является важным защитным механизмом, но, если ее подолгу игнорировать, она может перерасти в хроническую. Есть плюсы этого неприятного и мучительного ощущения: только познав боль, человек сможет понять, что хорошо, а что плохо.             Пустота лишь вызывает разрушение. Внешний мир больше не задевает своими изменениями, внутри холодеет каждый орган, а чувства притупляются, становясь лишь далекими воспоминаниями. В пустоте нет конца и края, и каждый день длится дольше предыдущего. Невидимые стены сужаются, и обстоятельства заставляют довольствоваться маленьким пространством, которое отведено для бесконечного полета в пустоте.             Сделав жадный вдох, Гермиона не почувствовала свежий аромат листьев или холодного ветра. Она не почувствовала ничего. Осмотревшись, она смогла разглядеть голубые воды. Вода была настолько чистая, что можно было рассмотреть каждую родинку на теле, каждый маленький шрам, который она получила, еще когда была ребенком. Девушка инстинктивно задержала дыхание, но вскоре поняла, что уже продолжительное время дышит, как обычно, как на поверхности. Проплыв вперед, Гермиона всматривалась в бесконечное дно, что прячет от людских глаз огромный океан. Но ни дна, ни поверхности видно не было. Плыть дальше — путь в никуда. Везде и кругом лишь пустота, из которой не было выхода. Минуты превращались в часы, недели перетекали в месяцы, а силы так и не планировали заканчиваться. Хотелось закричать от беспомощности и бездействия, но в горле словно перерезали острым ножом связки, и оставалось только мысленно выть от неопределенности.             Что-то светлое и яркое пронзило голубую гладь океана, в котором одиноко и медленно темнело лицо гриффиндорки. Закинув голову, Гермиона увидела проблеск света в этой кромешной темноте. Свет становился ярче и ощутимее, а луч расширялся, словно хотел поглотить маленький пузырь в этой большой, просто огромной, ванне. В глазах загорелась надежда, а руки непроизвольно тянулись к завораживающему свету, что так и просил прикоснуться к нему и обжечься. Гриффиндорка собрала все свои силы и поплыла наверх, где еще можно было почувствовать запах скошенной травы и ощутить на себе солнечные лучи.             Желание граничило с необходимостью. Ведь там, где еще горела надежда на спасение, царила жизнь. Да, пусть она была наполнена горем, потерями, болями. Но это была жизнь. Были люди, которые были этой жизнью. Был человек, который мучал, но всегда возвращался, чтобы залечить кровоточащие раны.             Каждое движение стоило огромных усилий. Только сейчас она почувствовала, как заболели руки и ноги. Плыть становилось все тяжелее, хотя до цели оставалось совсем немного. Постепенно тело обволакивало теплом, а свет становился ярче, уже больше похожий на огромное белое пятно.             Еще одно движение, еще и еще.             Рука коснулась края поверхности, и ладонь пронзило прохладой.             Медленно открыв глаза, Гермиона удивилась, как свет может ослеплять. Зажмурившись от непривычной яркости, гриффиндорка смогла пальцами нащупать тонкую мягкую простынь. Было совершенно странно вновь дышать. Вокруг летали запахи зелий, чистого белья и каких-то духов, что наполняли помещение фруктовым ароматом. Только спустя время она смогла приоткрыть глаза, чтобы оглядеться и убедиться, что это реально. Что она жива. Что свет поглотил маленький пузырь.             Справа сидел Гарри. Волосы неестественно взъерошены, словно он не причесывался уже несколько дней. Темные круги под глазами выдавали усталость и желание поскорей заснуть. Слева на стуле расположилась Джинни, пролистывая свои конспекты с совершенно безучастным лицом, а Рон широкими шагами мерил больничную палату, сложив руки в карманы.             — М-м-м… — промычала Гермиона, подняв руку к лицу.             — Гермиона! — тут же откликнулась на очнувшуюся подругу младшая Уизли, подсев поближе.             Поттер очнулся после пятиминутного сна, протер глаза и придвинулся. Рон заметно испугался неожиданному порыву сестры, но также подошел к кровати и ухватился руками за изножье.             — Гермиона, ты нас слышишь? — радостно, но еще с долей испуга спросил Гарри.             — Слышу… — получилось хрипло, но Гермиона смогла обрадоваться, что снова может слышать собственный голос.             — Как ты? — Джинни погладили гриффиндорку по волосам и убрала пряди с лица. — Болит что-нибудь?             Поборов слабость в конечностях и яркий свет, Грейнджер приняла сидячее положение и оперлась о спинку кровати.             — Нормально… только в горле пересохло.             Джинни тут же наколдовала стакан с чистой водой и передала Гермионе. Она жадно отпила половину, после чего недолго прокашлялась. Вода, конечно, немного спасла от жажды, но в горле еще чувствовалась засуха. Поставив стакан на тумбочку, гриффиндорка огляделась.             В больничном крыле, кроме Гермионы, еще лежали одна шестикурсница и один первокурсник, но лица их она не смогла разглядеть. Несколько открытых окон пропускали солнечные лучи, дарящие ощущение весны. Хлынул прохладный воздух, немного отрезвляя и приглушая непонятное волнение. Гриффиндорка вновь заметила возбужденные лица друзей и облизнула сухие губы.             — Долго я уже здесь?             — Почти три дня, — так просто ответила Джинни, а глаза Гермиона расширились от осознания.             — Три дня?! — гриффиндорка почувствовала тот же страх, что испытывали друзья.             — Да. Ты потеряла много крови, и мадам Помфри еле спасла тебя, — проговорил Гарри, рассматривая свои пальцы. Его голос выдавал волнение и печаль, но он старался придать уверенность своему лицу. — У тебя было сломано два ребра, и ты часто теряла сознание. Могу тебе сказать честно, что сейчас ты выглядишь лучше, чем пару дней назад.             Это должно было принести облегчение, но все, что почувствовала Гермиона, только головную боль.             Осмотревшись еще раз, Грейнджер заметила, что Драко здесь не было.             — Где Драко? — вопрос поставил в тупик Джинни, Гарри словно не расслышал вопроса, а Рон напрягся.             Уизли первая решила прервать молчание.             — С ним все в порядке, — уверила рыжая волшебница. — Все эти дни он не отходил от тебя. Когда тебя перенесли сюда, он не выпускал тебя из рук, и только профессор Макгонагалл смогла образумить его, — в глазах подруги проявилась усмешка, но тон был серьезней некуда.             — Где он? — настойчиво потребовала ответа на свой вопрос Гермиона, в надежде услышать хоть что-нибудь ясное.             — Он в свой комнате, — ответил Гарри, сложив пальцы домиком, глядя на нее исподлобья. — Мы его еле уговорили пойти отдохнуть. Все это время он был здесь, даже успел несколько раз нагрубить мадам Помфри, — усмехнулся Поттер обыденному поведению Малфоя.             В какой-то момент Гермиона почувствовала облегчение, что со слизеринцем все в порядке. Она долго не могла поверить, что Малфой наплевал на общественность и решился без утаиваний провести с ней все это время. Пусть она этого не понимала и не чувствовала, но в глубине души Грейнджер точно знала, что это была правда.             Взгляд переметнулся к Рону, вид которого оставлял желать лучшего. Гриффиндорка сразу почувствовала недосказанность, но ощутимее были стыд и смятение. Он единственный в этой комнате не знал, что уже несколько месяцев сердце девушки принадлежало слизеринцу. Ему сложнее всего было объяснить, что Драко не накладывал на нее никаких заклинаний, а лишь она сама позволила случиться этой близости. Так больше не могло продолжаться, ведь он был ее лучшим другом, который был рядом в трудные минуты. Он был честен в своих поступках и словах, поэтому Гермионе следовало быть такой же смелой и честной.             Джинни сразу поняла многозначительный и виноватый взгляд подруги на своего брата, поэтому переглянулась с Гарри и подмигнула.             — Мы пойдем, Гермиона, — начала рыжая, закрывая конспекты и приподнимаясь со стула. — Я позову мадам Помфри. Увидимся позже, — гриффиндорка подошла к подруге, крепко обняла и направилась к дверям.             Гарри неуверенно подошел к Гермионе, приобнял за плечи и поцеловал макушку. Он всегда мог успокоить и согреть в своих объятиях, отчего на сердце гриффиндорки сразу становилось спокойнее и теплее.             — Постарайся ему все объяснить, иначе он с ума сойдет, — прошептал Гарри, и Гермиона улыбнулась, вновь почувствовав, что силы возвращаются к ней.             Рон нервно переминался с ноги на ногу, пока ощутимое волнение не настигло обоих. Он подошел к гриффиндорке и сел на край кровати, стараясь унять дрожь в руках.             — Ты… ты уверена, что в порядке? — неуверенно спросил Рон, смотря куда угодно, но только не на нее.             — Да, только чувствую слабость, — ровно проговорила Гермиона, нервно теребя пальцами край одеяла.             Уизли кивнул, и принялся рассматривать белые розы в вазе, что стояли на тумбочке. Вряд ли это был подарок от Рона, ведь он всегда дарил лилии. Только один человек мог подарить ей такие цветы. Чтобы она точно знала, что он был здесь. Что это не было иллюзией.             — Думаю, нам стоит поговорить, — наконец он повернулся всем телом, вглядываясь в лицо Грейнджер, на щеках которой появились розовые пятна от смущения.             — Да, и я хотела бы начать первой.             Гермиона поудобнее села, пригладила спутавшиеся волосы и выдохнула полной грудью. Словно нарочно из головы вылетели все слова, которыми она хотела вкратце объяснить все то, что с ней произошло за эти пару месяцев. Тяжелее было признать, что она рассчитывала справиться со всем сама, прибегая к маленькой помощи Драко. Она много раз обдумывала момент, когда сможет рассказать все Рону и поведать обо всем. Его реакция могла в несколько раз отличаться от реакций Гарри и Джинни, но и он ей был близким другом, поэтому она надеялась только на их крепкие отношения и собственную импровизацию.             Гриффиндорка рассказала все с самого начала. Рассказала, что с самого первого дня учебы чувствовала себя не в своей тарелке, рассказала о постоянных страшных видениях, посланных Андерсом, поведала о собственных опасениях вовлекать друзей в свои проблемы, ведь она даже подумать не могла, кто за всем этим стоит и чем все может кончиться. Все это время Рон внимательно слушал её, не пропуская ни единого слова. На каких-то моментах он сильно удивлялся и просил объяснить все еще раз.              — Как-то так, — выдохнув от долгого и утомительного монолога, гриффиндорка посмотрела на друга, нервно перебирая пальцами волосы.             — Ты действительно думала, что сможешь справиться с этим одна? — с укором спросил Уизли, удивляясь ее самостоятельности и беспечности.             — Я просто хотела, чтобы никто не пострадал, — начала оправдываться Гермиона. — Я не простила бы себя, если с тобой или с Гарри, или с Джинни что-нибудь случилось. В нашей жизни и так слишком много было страхов и войны. Я не хотела заново погружать вас во все это.             — Но при этом ты решила поведать об этом Малфою, — он усмехнулся, но при этом его улыбка не излучала веселья.             Грейнджер неуверенно посмотрела на него и сказала первое, что пришло в голову.             — Он был единственный, кто оказался в гуще событий, когда я этого не просила, — покачала головой девушка. — Он помогал мне закрывать сознание, но я все равно не смогла обучиться этому в совершенстве.             Рон слишком долго что-то обдумывал, но потом нерешительно пододвинулся ближе, и Гермиона напряглась.             — Как так получилось, что вы с Малфоем так… сблизились? — смягчил Уизли, недоумевая, как его подруга смогла сблизиться с их давним врагом.             Гриффиндорка покраснела, не решаясь выдавать всю правду о Драко. Но половину он имел право знать.             — Наше более-менее общение не сразу задалось, — усмехнулась она, — но со временем мы стали как-то… ближе. Он тот человек, которого я должна была остерегаться, но именно в нем я нашла какую-то безопасность. Он помогал мне, хотя, я уверена, ему это давалось тяжело, — Грейнджер выдохнула, вспоминая, с чего все начиналось.             Вспомнила стычки в коридорах, когда Малфой язвил и грубил, вспомнила бал, где впервые осознала, что он может быть добрым и настоящим, вспомнила все поцелуи, объятия, в которых задыхалась, но находила собственное спасение. Он был рядом, даже когда был далеко. Его постоянно было нестерпимо мало, но, когда он был рядом, хотелось кинуть какое-нибудь заклятие.             — Я понимаю, что тебе тяжело принять то, что он изменился, — продолжила Гермиона, а Рон фыркнул. — Я имею в виду, что он стал более… спокойным. Я уже и забыла, когда он обзывал меня. Действительно обзывал, по-настоящему, — уточнила она. — Ко всему прочему… у меня к нему чувства, — Уизли теперь во все глаза смотрел на гриффиндорку, но она твердо решила спрятать смятение в глазах и опустить глаза. — Не могу быть уверенной, что он чувствует то же самое, но… он мне нужен. Больше, чем я могла представить.             Твердость в словах, похоже, убедила Рона, но сама девушка ощущала неуверенность. Ведь Драко ничего не сказал по поводу своих чувств, и уверенность медленно, по осколку, разрушалась, как карточный домик.             Уизли по-прежнему молчал, что-то обдумывая, и чем дольше затягивалось молчание, тем ощутимее был страх, что друг не сможет принять выбор Гермионы.             — Ты… — начал гриффиндорец, прочистив горло, — ты любишь его?             В этот момент ответ, вертевшийся на языке, куда-то пропал, оставив девушку в раздумьях. И ничего, кроме положительного кивка, она не смогла сделать. Движения выдавали растерянность, но глаза говорили правду.             Да, она его любит.             Неожиданно для них обоих, Рон обхватил хрупкое женское тело и прижал к себе так сильно, что можно было услышать треск сломанных ребер. Гермиона опешила от такого чувственного порыва, но приняла крепкие объятия, укутываясь в них, словно в большое пуховое одеяло.             — Не думаю, что когда-нибудь смогу мило с ним общаться и называть «Драко», — скривился Уизли, из-за чего Грейнджер хихикнула, — но я смогу попробовать быть к нему терпимее.             Гермиона крепче обняла друга, положа голову на крепкое плечо. Он был такой родной, такой домашний, что не хотелось отпускать. Немного отодвинувшись, Рон взял Гермиону за руку и посмотрел в глаза.             — Ты всегда делала только то, что было правильно. Поэтому я доверюсь тебе и приму твой выбор, — гриффиндорка почувствовала слезы на ресницах, но не спешила плакать от счастья. — Но, если он опять начнет превращаться в противного змея, знай, я всегда рад убить его собственными руками.             Это должно было прозвучать, как угроза, но оба только засмеялись.             В комнату ворвалась обеспокоенная, но радостная мадам Помфри. Рон еще раз обнял подругу и поспешил на выход. Целительница задала несколько вопросов о ее здоровье и, получив положительные ответы, вручила Гермионе дозу Зелья Сна без сновидений, и гриффиндорка закрыла глаза и провалилась в долгожданный беззаботный сон.             Когда девушка открыла глаза, было ощущение, что прошло от силы часа два. Но за окном уже давно скрылось солнце, и комнату окутала темнота. Только одинокая лампа горела тусклым светом, отбрасывая причудливые тени на стены. Повернув голову, Гермиона ощутила дежавю.             Снова за окном тёмная ночь, пустые кровати, ровно заправленные, снова тишина, убаюкивающая в своих объятиях, и снова слева знакомая мужская фигура, вальяжно развалившаяся на стуле.             Сердце отбивало только ему известный ритм, а легкая улыбка сама по себе украсила бледноватое лицо. Он даже не обратил внимание, что гриффиндорка проснулась, поэтому она смогла украдкой разглядеть своего посетителя.             Как и всегда, одет был с иголочки: выглаженная белая рубашка, черные брюки, в которых он был безупречен, и черные туфли из драконьей кожи. Гермиона взглядом остановилась на серебристо-зеленом галстуке, и, вспомнив, как он использовался, кроме декоративных целей, засмущалась и ощутила подступающий жар.             Боковым зрением слизеринец заметил какое-то движение и поднял свои серые глаза. Его ухмылка, которая была свойственна только Драко Малфою, украшала острые черты лица, манящие своей аристократичностью и красотой.             — Проснулась? — тихо спросил Драко, пододвигаясь ближе.             — Что ты здесь делаешь? — Гермиона почувствовала его взгляд на ее ключицах и поспешила натянуть одеяло до подбородка.             Он усмехнулся, словно она сказала что-то до боли смешное.             — Жду, когда ты проснешься и начнешь меня раздражать.             «Это точно дежавю».             Во второй раз он пришел сюда к ночи, второй раз он произносит одну и ту же фразу, и во второй раз его взгляд не пропитан ненавистью. Он смотрел с теплом и даже с добротой, но где-то в радужке глаз было заметно его волнение.             Он все еще молчал, наблюдая за ее сбившимся дыханием и бегающими глазами. Ей было также неловко, отчего было спокойнее, что она не одна в своем тихом мирке. Все эти дни ей было важно знать, что он жив, что он здесь и что он вновь пришел к ней. Выглядел он намного лучше, чем описывала Джинни его в первые дни ее «долгого сна». Драко продолжал расслабленно сидеть, пальцами стуча по рядом стоящей тумбочке. Молчание стало пыткой, поэтому гриффиндорка решила поговорить о чем угодно, только бы разрушить гнетущую тишину.             — Я хотела спросить, — Гермиона перевернулась набок, и их лица оказались намного ближе, чем ей казалось, — как ты нашел меня?             Малфой резко помрачнел, подняв правый уголок рта. Он догадывался, что этот разговор когда-нибудь наступит, поэтому не удивился вопросу.             — Магия в руках иллюзиониста, Грейнджер.             Его короткий и малоинформативный ответ не устроил гриффиндорку. Поэтому она нахмурилась и одними глазами молила его, чтобы он рассказал правду.             — Драко, пожалуйста, — тихо попросила она, приподнимаясь на подушках выше.             Он обреченно покачал головой, подтверждая свою мысль, что гриффиндорка не сможет спокойно оставить эту ситуацию. Он приподнялся, пересел на ее кровать и поправил ей подушку, в незнании, куда деть руки.             — Помнишь, когда ты потеряла кулон? — Гермиона пальцами подхватила серебряную луну и кивнула. — После того, как ты тогда упала в обморок, я наложил на него Отслеживающие чары. После того случая я был уверен, что ты найдешь еще какие-нибудь проблемы на свою задницу.             Было неожиданно услышать подобное признание, и оттого хотелось то ли поблагодарить его, то ли отвесить подзатыльник за то, что без ее ведома применил подобные чары.             — Пару дней назад я пришел к тебе в комнату и увидел записку. Я сразу понял, что что-то случилось.             «Он приходил в Башню старост? Неужели он хотел поговорить?»             — Я хотел решить проблему спокойно и без лишних глаз и ушей, но Поттер решил, что нам необходимо собрать консилиум, чтобы придумать план, как найти тебя, — он усмехнулся своим мыслям, играясь пальцами с каштановыми локонами. — Я вспомнил, что могу отследить тебя, поэтому мы с Блейзом направились в Хогсмид, чтобы трансгрессировать.             — Подожди, но ты же пришел тогда один. Откуда узнали про место Забини и Гарри? — перебила его гриффиндорка.             — Мы договорились с Блейзом, что если я не вернусь в Хогвартс с тобой через час, то я оставлю ему зачарованный галеон, и он отправится за мной, — объяснил Драко. — Я был уверен, что он возьмет с собой Тео или Пэнси, но он, к моему удивлению, взял Поттера.             — Гарри никогда бы не смог сидеть в стороне, — пробормотала Грейнджер, но он ее услышал.             — У вас просто идиотская привычка: участвовать в любых передрягах, в которых вы можете погибнуть, — сквозь ухмылку проговорил слизеринец.             — У кого это «у вас»? — недовольно спросила Гермиона, приподнимаясь на локтях.             — У гриффиндорцев.             Девушка закатила глаза и удобно уселась на кровати, попав во власть серого океана.             — Что случилось с Андерсом? Он…             — Жив, — развеял он сомнения Грейнджер, — но сейчас пребывает в одной из «прекрасных» камер в Азкабане.             — Его допросили?             — Пока нет. Но Макгонагалл заверила, что доверяет нашим словам. Суд будет через неделю.             Гермиона нервно провела по волосам, понимая всю серьезность ситуации. Андерс действительно хотел убить Малфоя и ее, но и он был жертвой обстоятельств.             — Надеюсь, не дойдет до поцелуя дементоров.             Слизеринец непонимающе взглянул на нее, и в его глазах невооруженным глазом было заметно, как он злился.             — Надеешься? Грейнджер, он хотел убить тебя. Убить меня. Мы еле спасли тебя, а ты оправдываешь несостоявшегося убийцу?             — Драко, — спокойно и размеренно начала гриффиндорка, но его взгляд оставался холодным, — я понимаю, что он наделал много ошибок и теперь расплачивается за это. Но он настолько погряз в своей мести, что сам не смог найти выход, — девушка пыталась объяснить это, словно пятилетнему ребенку, который ненавидит тех, кто разрушил его песочный замок. — Тьма поглотила его, и никто не смог вытащить его из этого. Не мне тебе рассказывать, что такое темнота, Драко.             Он продолжал сверлить ее недоверчивым взглядом, но где-то внутри он понимал, что она отчасти права. Малфой тоже много чего плохого сделал, находясь под влиянием злости и ненависти. Разница в нем с Хиллом была лишь в том, что он смог достичь просветления, а у Андерса не было такой возможности. И теперь, вряд ли, будет.             — Да, я знаю, — виновато покачал головой слизеринец.             Он взял ее за руку и большим пальцем стал поглаживать мягкую кожу. По всему телу прошел мощный заряд тока, когда длинные пальцы рисовали немыслимые узоры, а сам он будто собирался с мыслями.             — Но ты должна понять, Грейнджер, — он подсел ближе, и теперь между нему практически не осталось пустого пространства. Ладонью он очертил ее скулы, подушечками пальцев проводя по еле заметным созвездиям из родинок. — Если бы он убил тебя, я не знаю, смог бы я сдержаться и не заавадить его.             Это было еще одно признание. Пусть непрямое, пусть со смесью злости к «недослизеринцу», но он был так искренен, что сердце сжалось от одного его помутневшего взгляда.             — Драко, — она накрыла его руку своей и теперь всем телом смогла ощутить его дрожь и холод, — но я ведь здесь. Я жива. Благодаря тебе.             — Формально, — усмехнулся он, сжимая пальцами волосы на ее затылке, — тебя спасли Блейз и мадам Помфри. Забини собирается пойти в колдомедики, поэтому он смог ненадолго остановить кровотечение.             — Но, если бы не ты, вы бы не нашли меня. И, возможно, я бы могла…             — Если бы ты умерла, — он прочистил горло, и взгляд упал на девичьи приоткрытые губы, — я бы тебя убил.             Гермиона усмехнулась его словам, но уверенность в его глазах прожигала ее насквозь. Спустя несколько ударов биения сердца, Драко придвинул ее лицо ближе и накрыл своими губами ее, прежде чем она смогла вздохнуть. Он крепче прижимал ее к себе, пока одна рука обхватила подбородок, а вторая покоилась на затылке. Ее губы раскрылись навстречу его губам, и гриффиндорка принялась немного грубо сжимать его платиновые волосы на затылке.             В этом поцелуе скрывалось столько слов, столько признаний, которые они оба так хотели, но так боялись произнести. Драко слышал, что Гермиона пыталась перед потерей сознания признаться ему в своих чувствах, но он делал вид, что ничего подобного не было. Он просто знал, и этого было достаточно.             Неизвестно, сколько прошло времени после того, как остановилось это слияние губ. Гермиона отодвинулась на одну сторону кровати и взглядом указала на место рядом с собой. Он не сказал ни слова, а просто придвинулся к ней ближе и уперся своим лбом в ее, пока она, закрыв глаза, наслаждалась родными объятиями властных рук слизеринца.             Зелье потихоньку начало действовать, и гриффиндорке пришлось поддаться ему и прикрыть глаза.             — Ты останешься со мной? Ненадолго? — тихо прошептала Гермиона, пока Драко, в тайне от нее, наблюдал за ее постепенным пребыванием в царство Морфея.             — Останусь, — незамедлительно произнес он и зарылся лицом в каштановые волосы, пальцами перебирая локоны.             В порыве эмоций Гермиона провела рукой по его жилистой шее, притянув к себе настолько близко, чтобы практически слиться с ним.

***

            На следующий день Драко проснулся в прекрасном расположении духа. Всего за каких-то пару дней он смог выспаться и вернуть былой живой цвет кожи. Грейнджер несколько дней не открывала глаза, поэтому слизеринец предпочитал проводить все свое свободное время около ее кровати, несмотря на многочисленные и непонимающие взгляды ее дружков. Гермиона просила не говорить об их отношениях, но, когда невольно становишься участником всеобщего оживленного обсуждения, тут уже не до конспирации.             Несколько часов Драко провел в объятиях гриффиндорки, пока не услышал ее мерное сопение. Она даже не догадывалась, насколько была красива: разбросанные по подушке кудрявые волосы, чуть подрагивающие ресницы, приоткрытые губы и руки, что крепко обнимали, пытаясь спрятаться от остального мира.             Этот вид всегда вызывал в Малфое ощущение родного дома. Когда он был маленьким, Нарцисса всегда обнимала сына, пока он не уснет. Аромат ее духов и легкие покачивания всегда были самым лучшим успокоением. Так было когда-то.             Сейчас, когда Драко почти девятнадцать, крепкий сон остался редкой роскошью, но теперь мама не покачает и не успокоит. Теперь это легло на плечи юноши, чья мать после войны потеряла тот самый сон. Но какое же было удивление, когда слизеринец нашел свой покой в занудной, невыносимой всезнайке, которая сводила с ума и не давала шанса уйти.             Кто-то однажды сказал, что любовь — это когда ты видишь ее, и у тебя подгибаются колени, учащается пульс, пересыхает в горле. Глупец не знал, что это не любовь. Это всего лишь страсть, вожделение, необходимость. Любовь же — это когда ты видишь ее, и тебе спокойно. Ощущение покоя, расслабления и умиротворения распространяется по всему телу и доходит до сердца. Да, оно продолжает неистово стучать и вырываться из груди, но оно не болит. Оно успокаивается только тогда, когда длинные пальчики зарываются в платиновые волосы, когда она прижимается всем телом, когда целует так нежно, что все мысли разбегаются. Каждый раз его опьянял запах ее кожи — какая-то невероятная дурманящая смесь спелой вишни и горячего шоколада.             Драко задался главным вопросом, который волновал его весь день, пока быстро и скучно сменялось занятие за занятием: любовь ли это?             «Да, определенно и точно».             Ужин в Большом зале проходил, как и всегда, под громкие разговоры студентов, лязганье вилок и ложек по тарелкам и столам и вечные избитые шутки Тео, который даже не планировал останавливать свой бурный поток смешных и глупых историй.             — Как Грейнджер? — спросил тихо Блейз, пока все остальные заинтересованно слушали Нотта.             — Нормально, — кивнул Драко, пережевывая вяленое мясо. — Ребра в порядке, да и выглядит она намного лучше, чем в первый день.             — Да, даже дементоры позавидовали бы ее бледному виду, — усмехнулся Забини, но не получив одобрительного кивка от друга, продолжил: — Я имею в виду, слава Мерлину она поправляется, — Малфой кивнул и отпил тыквенного сока. — Когда ее выписывают?             — Через пару дней. Она еще слаба, чтобы вливаться в учебу. Но, зная Грейнджер, она и недели не продержится в больничном крыле.             — Дня, — исправил Блейз и устремил свой взгляд куда-то вдаль.             — Ну, я бы не был так уверен, — усмехнулся Драко, складывая локти на стол. — Я достаточно ее знаю, поэтому…             — Ты уверен, что ты ее вообще знаешь?             Малфой в непонимании уставился на друга, и Забини указал в сторону дверей, где довольная и улыбающаяся гриффиндорка направлялась в сторону своего стола. Драко напрягся и даже почувствовал какую-то злость.             «Упрямая вредная девчонка».             Он был уверен, что она боковым зрением чувствовала его прожигающий взгляд, наполненный удивлением, злостью и волнением. Она же должна понять, что такое рвение к учебе чревато плохими последствиями. Еще несколько дней назад она не могла даже открыть глаза, а теперь с легкой и беззаботной улыбкой отвечала своим дружкам на их бесконечные глупые вопросы.             — Вот скажи, — не переставая сверлить ее взглядом, начал Малфой, обращаясь к Блейзу, — все гриффиндорцы такие упрямые?             — Думаю, все, — ответил мулат, улыбнувшись, словно ждал этого вопроса. — Ты бы знал, какая у нас с Джинни война начинается, когда мы о чем-то спорим. Каждый раз она упрямится и в итоге со мной не разговаривает и обижается, — он наклонился ближе, продолжая смотреть на свою рыжую девушку. — Но зато мириться как приятно.             Драко ухмыльнулся, ведь он прекрасно знал, как умел мириться Забини.             После ужина Малфой направился в Башню старост, раздумав предупредить об этом Грейнджер.             «Раз она все делает, как ей захочется, то уж мне тем более не нужно одобрение».             Гостиная была, на удивление, пуста. Здесь всегда либо Сандерсон штудировал книгу за книгой, либо Грейнджер носилась по комнате в поиске своих свитков и пергаментов. Поднявшись по лестнице вверх, Драко постучал, и незамедлительно дверь открылась.             Ей хватило всего пару секунд для раздумий, чтобы притянуть его за воротник и обнять за шею. Ее порыв эмоций все больше удивлял Малфоя, и злость, появившаяся еще вечером из-за ее упрямства, медленно растворялась в ее руках. Она продолжила прижиматься к нему грудью, не переставая поглаживать чуть растрепавшиеся волосы на платиновой макушке.             — Почему ты вечно никого не слушаешь и не делаешь то, что тебя велят? — он постарался сказать это холодным и бесстрастным тоном, но вышло как-то слишком спокойно, отчего она теперь смотрела на него.             Багряные лучи проникали через окна в комнату, окрашивая ее в нежно-красные и оранжевые тона. В ее карих глазах отражалось закатное солнце, и поэтому они выглядели янтарно-золотыми.             Как и всегда она искренне и по-доброму улыбалась, словно никому, как ему, она не была так рада. Ее повеселило его хмурое и серьезное выражение лица, отчего Драко почувствовал раздражение и смущение.             — Потому что я чувствую себя прекрасно и считаю, что могу вернуться к учебе, — она пожала плечами, склонив голову набок.             Малфой не смог дальше с ней спорить, потому что знал, что они просто не смогут остановиться. Никогда у них не было победителя. Именно поэтому они либо страшно ругались, либо не разговаривали несколько дней, молча убивая друг друга взглядами.             — Ты невыносимая, упрямая и сложная девушка, которую я когда-либо встречал, — выдохнул Драко следуя за ней к кровати, пока она что-то выбирала на книжной полке.             — У меня был прекрасный учитель, который научил меня нарушать правила и делать то, что хочется.             Она выбрала какую-то черную книгу в кожаном переплете. Приняв сидячее положение и облокотившись на подушки, Драко поманил ее рукой устроиться между своих ног, развернувшись спиной к нему. Гермиона устало откинула голову и открыла книгу со стихотворениями.             На протяжении часа Грейнджер читала стихи спокойным размеренным тоном, словно проживала каждую строчку. Драко наслаждался ее вкрадчивым бархатистым голосом, который обволакивал сладкой волной и придавал словам мелодичность.             — И давно ты увлекаешься поэзией, Грейнджер? — спросил Малфой, наклоняясь к ее уху так низко, что горячее дыхание могло обжечь ей шею.             — С детства, Малфой, — она прикрыла глаза, и ее ресницы немного подрагивали. Длинные пальцы уже забрались под рубашку и вырисовывали на животе известные только ему руны. — Когда я болела, мама всегда мне читала стихи. Прозвучит странно, но мне это помогало.             В ее голосе прозвучала грусть, но она продолжала улыбаться. Драко прижался губами к ее виску, скользнул ниже и оставил легкий поцелуй на ее плече.             — Моя мама всегда поила меня вкусным чаем с медом, когда я болел, — решил сменить тему он, направив свой взгляд на деревянный стол, где закатные лучи переливались разными цветами. — Она всегда могла меня успокоить, и, когда она меня обнимала, я чувствовал себя, как… как…             — Как дома, — не вопрос, а утверждение вырвалось у Гермионы.             Драко утвердительно покачал головой, и гриффиндорка улыбнулась и посмотрела на него изучающе, словно хотела запомнить, какие эмоции скрывает Драко Малфой.             — Кстати о доме, — он немного поменял позу так, чтобы она смогла посмотреть на него, — после сдачи Ж.А.Б.А. мне придется уехать в Малфой-мэнор, — Грейнджер нахмурилась. — Пока Люциус находится в «отпуске» в Азкабане, я, как наследник рода Малфоев, должен взять на себя управление компаниями, которое он благополучно запустил.             Даже спустя столько времени Драко не смог со спокойствием и без неприязни говорить о Люциусе. Теперь, когда Люциус еще несколько лет будет пребывать в тюрьме, ответственность за дело отца легла на его плечи.             — То есть, ты не будешь присутствовать на выпускном балу? — неуверенно спросила Гермиона, пальцами теребя лацканы его рубашки.             — Грейнджер, не делай из этого трагедию, — растянул последнее слово Малфой, наблюдая за ее пальцами.             «Нервничает».             Драко не умел успокаивать и жалеть. Он видел, а точнее чувствовал, что она расстроена его будущим отсутствием на балу. Где-то даже кольнуло при виде ее грустных глаз, старающихся не попасть в его плен. Поэтому все, что он мог, это просто прижимать ее ближе к себе, согревая своим теплом или, точнее, тем, что от него осталось.             — С кем пойдешь на бал: с Поттером или Уизелом? — решил разбавить долгое молчание слизеринец, накручивая прядь каштановых волос на палец.             — Вообще-то, я думала над тем, чтобы пригласить Клэя…             Малфой неодобрительно посмотрел на нее, поджав губы, и попытался найти в ее словах намек на шутку, но, похоже, она говорила правду. Какая-то странная, но дикая ревность проснулась, поднялась где-то из глубины души и на мгновение застила разум.             В голове сразу появился образ гриффиндорки в воздушном красивом платье, а рядом с ней с гордо поднятой головой вышагивал Сандерсон, одетый в сюртук и классические брюки. Вот он уверенно, словно всю жизнь это делал, обвивает рукой ее талию, а второй подхватывает ее ладонь. И в медленном вальсе они кружатся по Большому залу, собирая восторженные вздохи и одобрительные возгласы.             Нет, даже представлять не хотелось, насколько она могла быть красивой без присутствия Драко.             — По-моему, я тебе задал другой вопрос, — укоризненно покачал головой слизеринец, невольно сжав пальцы на ее талии.             — А, по-моему, ты слишком ограничиваешь меня в выборе партнера, — парировала Гермиона и почувствовала его холодный взгляд. — Я имела в виду танцы, — он прекрасно понял, о чем она говорила, но Малфой усмехнулся, увидев расплывающийся румянец на ее щеках.             — Я понял, — с ехидной улыбкой на лице сказал он. — И все же, если не хочешь перед выпуском из школы найти своего пуффендуйца в больничном крыле, советую выбрать в качестве партнера одного из твоих дружков.             Грейнджер явно не понравился его тон и холод. Она подняла голову и изумленно приоткрыла рот.             — Драко Малфой, ты угрожаешь мне?             Он лишь усмехнулся и наклонился еще ниже, так, что между их губами оставалось совсем ничтожное расстояние.             — Не угрожаю, зануда, — тихо прошептал он ей в губы, — а предупреждаю.             Она всегда реагировала так, как ему нужно было: прерывистое дыхание, подрагивающие ресницы, бегающие глаза, ищущие пути отступления. Он знал ее слабости, поэтому умело этим пользовался, пока она хваталась за каждую мысль, которая постепенно ускользала от нее, пока его руки бродили по ее телу.             — Когда ты перестанешь называть меня «занудой»? — также тихо, на грани шепота спросила гриффиндорка, в голосе которой слышалась маленькая обида.             — Когда ты перестанешь ею быть, — просто ответил Драко.             — Я не такая занудная, как ты думаешь, — парировала Грейнджер, стараясь не поддаваться его томному голосу и проворным рукам.             Но кто, как ни Малфой, знал, что это бесполезная трата времени.             — Именно такая, — не унимался он, сверху-вниз расстегивая пуговицы на ее блузке одну за одной. — Но мне все равно нравится, — хрипло выдохнул он и впился в её губы поцелуем.             Драко почувствовал растущее возбуждение в брюках и еще сильнее прижался к Гермионе, чтобы и она почувствовала, насколько сильно эта девчонка рушила контроль, который теперь ему был неподвластен.

***

            Несколько месяцев спустя…             В летние жаркие дни, даже если это только начало июня, скрыться от палящего солнца было практически невозможно. Блаженные теплые ночи укутывали в своих объятиях, заменяя властные холодные руки слизеринца. После сдачи Ж.А.Б.А. он действительно отправился в Малфой-мэнор, согласовав все детали с профессором Макгонагалл. Как и ожидалось, Гермиона получила высший балл по экзаменам, Гарри тоже получил достаточно для работы в Аврорате, и даже Рон смог получить свой минимум.             С каждым днем Грейнджер все больше ощущала прощание с местом, которое долгие годы звалось ее домом. Так было странно покидать Хогвартс, в котором происходили все взлеты и падения. Радовало только то, что каждый год она могла возвращаться сюда и, как в первый раз, проходить до боли знакомые коридоры, здороваться с призраками и портретами, останавливаться в каждом кабинете, чтобы вспомнить шутки Рона, неудачные эксперименты Симуса, вечное ворчание Патил и пронзительные взгляды Малфоя.             Сегодня был свободный день, потому что все готовились к вечеру — выпускному балу. Весь май Гермиона вместе с остальными старостами обсуждала идеи и темы бала. Как и всегда мнения разнились и приходилось из множества предложений выбирать по чуть-чуть от каждого, чтобы угодить всем факультетам.             Вчера был выходной, поэтому Джинни потащила гриффиндорку выбирать праздничное платье. В магазинах Гермиона всегда себя чувствовала неловко и растерянно, поэтому просто ходила хвостиком за подругой. Спустя несколько часов девушки смогли подобрать себе наряды, и Грейнджер смогла выдохнуть, когда увидела свой наряд: темно-фиолетовое платье в пол со шлейфом с открытой спиной и узорным топом, расшитым блестками. По меркам Гермионы, платье было слишком шикарным, но по мнению младшей Уизли — недостаточно прекрасным. Ведь Джинни считала, что важнее не то, во что одета девушка, а как она умеет презентовать свой наряд и себя.             Сейчас «скромное» платье висело на вешалке, купаясь в лучах летнего солнца, и ждало своего выхода в свет.             Сегодня не было занятий, поэтому день, казалось, тянется бесконечность. Гриффиндорка больше двух часов провела в Большом зале, рассматривая все украшения и расстановку столов. Зал больше напоминал сказку, которая пришла в большое королевство, где каждый мог почувствовать себя героем какой-нибудь истории.             Рассматривая высокий потолок, напоминавший звездное небо, Гермиона почувствовала какую-то смесь невероятных и спутанных эмоций. С одной стороны, душа радовалась тому, что через какое-то время детство совершенно закончится здесь, и начнется взрослая жизнь там, в Министерстве, где каждый день будет напоминать забег, где обязательно нужно будет достичь определенной цели. Но, с другой стороны, прощаться вовсе не хотелось. Трудно отпускать то, к чему ты так привык. И привык настолько, что даже не можешь представить, какой будет завтрашний день. В Хогвартсе все было просто: завтра обязательно были занятия, в перерывах она с друзьями наслаждалась прохладным ветром во дворе, читая очередной фолиант, после — домашние задания, эссе, где фантазия могла разгуляться, как ей хотелось, и, конечно же, вечерние посиделки, где Гарри и Рон придумывали различные игры, из-за которых живот всегда болел от нескончаемого смеха. Ну и Малфой, конечно же, тот, ради которого хотелось улыбаться самой чистой и искренней улыбкой, с которым было настолько спокойно и хорошо, что даже не верилось.             И вот снова Гермиона почувствовала подступающие слезы. Очень грустно было, что он не сможет присутствовать на балу, ведь она мечтала, что именно с ним она закружится в танце и, как всегда, унесется далеко за пределы зала. Но он объяснил, что застоявшееся дело Люциуса Малфоя требует немедленного вмешательства, поэтому гриффиндорка старалась не воспринимать его отсутствие близко к сердцу и просто ждала его письма. Хоть какого-нибудь. Длинного, короткого, да неважно. Любое напоминание о том, что он был и что ей это все не приснилось.             Вечер подкрался незаметно, погружая Хогвартс во мрак. И только факелы освещали темные коридоры, бросая на стены тени языков пламени. Повсюду носились перевозбужденные студенты, обрадованные скорейшим выпуском. И только Гермиона продолжала сидеть на кровати, поджав колени к подбородку, и смотреть на прекрасное платье, ждущее свою хозяйку.             На лестнице послышались торопливые шаги, и гриффиндорка, закатив глаза, повернулась в сторону двери и ждала свою гостью. Ведь только рыжая волшебница могла заявиться к ней в комнату без стука и в любое время дня и ночи.             — Гермиона, — запыхавшаяся Уизли поправила подол своего платья и с помощью короткого заклинания осветила комнату ярким светом, — в нашей гостиной переполох. Такое ощущение, что все только сейчас узнали, что нужно заблаговременно готовиться к празднику.             Грейнджер усмехнулась бесконечному потоку слов подруги и покачала головой. Джинни наконец обратила внимание на смирно сидящую гриффиндорку и, повернувшись к ней всем телом, уставила руки в бока.             — Ты еще не готова? — сейчас она была очень похожа на разъяренного дракона, и красный цвет ее платья прекрасно гармонировал с ее розовыми щеками. — Я так и знала, что пришла вовремя.             — Джинни, мне не хочется идти, — простонала гриффиндорка, откинувшись на подушки. — Не знаю, по какой причине, но настроения нет совершенно.             Уизли многозначительно улыбнулась и принялась на столе раскладывать всевозможные «орудия пыток», которые она называла «косметика для легкого макияжа».             — А причину такого плохого настроения случаем не Драко Малфой зовут?             Гермиона покраснела, но твердо намеревалась убедить подругу, что дело далеко не в отсутствии Драко на балу.             — Нет, он здесь не причем, — она наколдовала себе стакан воды и осушила его в один глоток. — Почему мое настроение должно зависеть от него?             — Я тоже задаюсь этим вопросом на протяжении почти полугода, — Уизли не унималась, и спорить с ней было просто бесполезно. — Именно поэтому мы тебя сейчас приведем в порядок и будем танцевать до утра. Ни один Драко Малфой не стоит того, чтобы по нему лить слезы и пропускать свой выпускной.             — Как тебе удалось уговорить Макгонагалл присутствовать на балу? — только сейчас гриффиндорка вспомнила, что Джинни была только на шестом курсе.             — Ну, уверенный тон, милые глазки и действительно серьезные аргументы в пользу того, что многие студенты могут напиться и устроить погром, а я могу пригрозить своим Редукто или просто урегулировать это недоразумение, — пожала плечами младшая Уизли, приглашая подругу присесть на стул.             Грейнджер совсем не обрадовалась идее не спать всю ночь, но, поддавшись долгим уговорам рыжей ведьмы, все-таки согласилась. В любом случае, если будет слишком скучно или одолеет усталость, она всегда сможет уйти.             Несколько простых заклинаний, чары гламура и долгие уговоры рыжей бестии сделать не обычную косу, а распущенные локоны, позволили гриффиндоркам спустя несколько часов направиться в сторону Большого зала.             Хогвартс погрузился в тишину, и только отдаленные звуки музыки и бесконечных разговоров напоминали о том, что в замке они были не одни. Молчание становилось пыткой, и Гермиона решила поговорить о чем угодно, лишь бы прекратить необъяснимый шум в голове.             — Как Рон отнесся к тому, что ты теперь встречаешься с Забини?             Джинни улыбнулась, смотря себе под ноги, и глубоко вздохнула.             — Когда я, Гарри и Рон пришли в подземелья, чтобы спасти тебя, — объяснила странное появление гриффиндорцев в слизеринских покоях, — я на эмоциях сразу подошла и обняла его. Тебе надо было видеть лицо моего братца, — засмеялась Уизли, и Гермиона поравнялась с ней. — Весь тот вечер он не произнес ни слова в сторону меня или Блейза, но я знала, что он берёг этот разговор до лучших времен.             Грейнджер знала вспыльчивость лучшего друга, поэтому могла представить, как он мог плеваться обвинениями и угрозами в сторону слизеринца. Но его реакция на отношения Драко и Гермионы удивили его, застигли врасплох, но злости в его глазах и словах не было ничуть.             — Пока за дверями палаты мы ждали новостей о твоем состоянии, Рон не выдержал и высказал мне все, что хотел, — продолжила Уизли.             — И что? — спросила Гермиона, пересекая еще один коридор.             — И ничего. Мне хватило пяти минут объяснить брату, что моя личная жизнь касается только меня, и что у нас с Блейзом все серьезно.             — И он не попытался наложить на Забини пару проклятий? — удивилась спокойствию старшего Уизли гриффиндорка, усмехнувшись.             — К моей радости, нет.             Звуки музыки становились все ощутимее, а от дверей доносился гул оживленной толпы. Все уже были готовы к последнему вечеру в Хогвартсе, и Гермиона решилась войти в Большой зал, где в последний раз сможет окунуться в атмосферу школьного праздника.             Когда все студенты заняли свои места, Макгонагалл произнесла свою речь, которая тронула большинство присутствующих. Слизеринцы продолжали слушать с безынтересными лицами, но даже в их эмоциональной скупости можно было разглядеть легкую грусть.             Когда профессор Макгонагалл произнесла последние слова, что бал можно считать открытым, весь зал погрузился в полумрак, и только импровизированный танцпол с подсветкой освещал большое помещение.             Кто-то продолжал сидеть за своими столиками и попивать напитки, о которых, Гермиона была абсолютно уверена, только название и цвет говорили, что это пунш. Некоторые студенты уже вовсю отплясывали в центре танцпола, купаясь в свете прожекторов и подвижной музыке. Несколько студентов уединились за пределами Большого зала, что не ускользнуло от внимания гриффиндорки.             Гермиона продолжала сидеть за своим столиком с Гарри и Роном, в пол-уха слушая их разговор. Пунш ударил в голову, растекся по венам, оставляя легкую горечь на языке, медленно согревая изнутри и возвращая к реальности. Джинни заставила Блейза выйти на танцпол, и гриффиндорке оставалось улыбаться и радоваться, как беззаботны и счастливы они были в этот момент. Ей также хотелось прижиматься всем телом, позволять вести себя в танце, ловить каждый любящий взгляд в свою сторону и ощущать на щеках румянец от духоты и коротких поцелуев.             Когда веселая музыка стихла, зал наполнился звуками множественных хлопков. Блейз что-то прошептал Джинни на ухо и отошел к своему столику к Тео и Пэнси. Зазвучала прекрасная и манящая песня, которую Гермиона знала наизусть. Рыжая волшебница подходила все ближе, и Грейнджер не смогла не закатить глаза. Она знала, что Уизли попытается ее вытащить на танцпол.             Гермиона вложила свою руку в ладонь подруги и медленными, но уверенными шагами преодолела расстояние между столом и танцполом. Гриффиндорки, сцепившись руками, покачивались из стороны в сторону под звуки ритмичной мелодии. На лице проскользнула искренняя улыбка, и девушки закружились, громко смеясь, пока парочки, прижавшись друг к другу, наслаждались вечером.             Забини подошел к своей гриффиндорке, и расцепил их руки, увлекая подругу в танец. Грейнджер понимающе сделала пару шагов назад и теперь уже одна погрузилась в красоту мелодии и одурманивающие слова.

I’ve been meaning to tell you

Я хочу тебе сказать.

I’ve got this feelin’ that won’t subside

У меня чувство, которое не проходит

I look at you and I fantasize Я смотрю на тебя и представляю,

You're mine tonight

что ты моя сегодня ночью

            Гермиона почувствовала присутствие кого-то за спиной, ощутила, как холодные пальцы провели от плеча к ладони, как костяшки пальцев прикоснулись к её талии, и эти прикосновения были практически невесомы, но душа затрепетала и волнение стало намного ощутимее. Она точно знала, чьи руки могли заставлять ее тело вспыхивать тысячами огней. Одной маленькой искры хватило, чтобы позволить огромному пожару разгореться по всему телу.             Она развернулась и сразу попала в плен его серых глаз, что с невероятным теплом и желанием рассматривали ее лицо.             — Ты пришел, — прозвучало больше, как вопрос, но она продолжала вглядываться в его острые черты, манящие губы, подсвеченные белым светом, чтобы навсегда запомнить эту картину.             Он лишь кивнул и притянул ее к себе ближе, не переставая смотреть ей прямо в глаза.             — Не подаришь мне танец?             Не успев услышать положительный ответ, властными руками он обвил женскую талию и щекой прижался к ее виску, вместе с ней растворяясь в неземном блаженстве.

With these hungry eyes

Голодными глазами

I look at you and I can't disguise I've got hungry eyes

Я смотрю на тебя, не скрывая, у меня голодные глаза

I feel the magic between you and I

Я чувствую магию между нами

I wanna hold you, so hear me out

Я хочу удержать тебя, чтобы ты меня выслушала

            Легкие покачивания и нежные руки дарили забытую легкость. Запах миндаля и морозной свежести проник под кожу и заставлял сходить с ума, словно от дозы тяжелого наркотика. Люди вокруг растворились. Были только он и она.             — Почему ты пришел? — прошептала ему на ухо гриффиндорка, сжимая его плечо сильнее. — Я думала, что ты не сможешь прийти.             Он усмехнулся, и Гермиона прикрыла глаза, когда почувствовала нежные прикосновения губ к своим волосам, и сердце сладко сжалось.             — Я не мог себе позволить не увидеть тебя в таком шикарном платье, — Драко нежно, почти невесомо, кончиками пальцев провел по оголенной части спины, задевая молнию платья, отчего жар прокатился по чувствительной коже. — И не увидеть реакции Сандерсона, — добавил он, устремив свой взгляд куда-то в толпу.             Гермиона сразу нашла одиноко стоящего пуффендуйца со скрещенными на груди руками, наблюдающего за их танцем. По его взгляду было видно, что он завидовал, ревновал, но продолжал смотреть.             — Он должен понять, что я к нему очень хорошо отношусь, — перевела свой взгляд на партнера гриффиндорка, закусив губу, — но я не могу дать ему то, что ему нужно.             — Ты удивительная, Грейнджер, — так легко он смог сказать это, словно они говорили о погоде, но тут же его взгляд помрачнел, а пальцы сжались. — Иногда я думаю, что может быть было бы лучше, если бы ты нашла кого-то, вроде него. Тебе было бы намного легче…             — Драко, — перебила его Гермиона, понимая, куда он клонит, — «легче» — не значит правильно. Я знаю, чего хочу. Мое место рядом с тобой, — надежда появилась в его глазах, и они, ранее потемневшие, вновь вернули себе былой цвет. — Но мне нужно знать тебя… настоящего. Ты можешь рассказать мне, что тебя гложет или… причиняет боль. Я уверена, что это хоть немного поможет тебе…             — Грейнджер, у тебя невероятная способность стараться делать этот мир лучше, сделать всех счастливыми, — он говорил так уверенно и горячо, что не было сомнений — он верил в то, что хотел сказать. — Но проблема в том, что ты не ищешь счастья для себя.             — Это просто правильно, — в этом коротком ответе скрывалось множество длинных аргументов, но именно сейчас он единственный имел значение.             — Нет, Грейнджер, — помотал головой Малфой, — тебе так просто проще.             Он был прав. В каждом слове, в каждой фразе. И почему от этого не стало легче?             Сглотнув, Гермиона продолжила наблюдать за покачивающимися парочками, что уже практически засыпали на плечах друг друга.             — Я балансирую. Постоянно, — в какой-то момент гриффиндорка почувствовала его непонимание, но он продолжал внимательно ее слушать. — Кажется, еще немного, и я упаду.             — Я тебя поймаю, — уверенно заявил он и оглядел ее с головы до ног, остановив свой взгляд на ее подрагивающих губах.             — Обещаешь? — прошептала гриффиндорка, но он услышал ее.             Драко прижался лбом к ее лбу, и от долгого молчания Гермиона понимала, что голова горит огнем, а сердце требует немедленного стука.             Наконец, в его глазах промелькнула уверенность, и он поднес свою ладонь к ее щеке и очертил линии скул.             — Если не выйдет, то придется упасть вместе с тобой.             Еще одно признание, которое он не смог сказать другими словами. Да и для чего нужны были эти три громких, но важных слова, если на тебя смотрят так, словно мир перестал существовать вокруг и сконцентрировался в золотисто-карих глазах, в которые он смотрел с полным осознанием сказанного.             Свет стал намного ярче, людей на танцполе прибавлялось с каждой минутой все больше, и момент располагал. Гермиона потянулась к нему, хоть и была на высоких каблуках, и осталась на расстоянии нескольких сантиметров от его губ. Словно очнувшись, он немного отодвинулся и посмотрел на нее с легким испугом.             — Что ты делаешь? — хрипло прошептал он, наблюдая за ее прерывистым дыханием и ощущая жар, распространившийся по всему ее телу.             — Хочу показать всем, что я тебя хочу.             Ему не нужно было повторять дважды. Он притянул ее за шею ближе к себе, чувствуя, как между ними снова разгорается пламя, и впился в рот страстным и долгим поцелуем, в котором было столько эмоций, которые нельзя было передать словами.             И снова в этом поцелуе оба боролись в какой-то придуманной ими войне, где она должна была сопротивляться, а он — прекратить это безумие.             Да, они могли бесконечно ругаться и мучить друг друга. Могли теряться во времени и не замечать, как блаженство тянулось минуту, а боль могла длиться вечность. Они были неизлечимо больны, если это вообще можно было назвать болезнью.             Но это того стоило. Все то, через что они прошли. Он того стоил.             И, как говорил Шекспир: «Пусть думают о нас, что им угодно. Мы просто потанцуем и уйдем».