Лагерю и Миру

Я начал приводить свой план в исполнение. Запросил использование камеры погружения у одного из моих сослуживцев - Билла Гринбоу. Он как раз ими заведовал. Тот ответил с приличествующей ему чопорностью английского аристократа - “Канопус” действительно настолько интернационален, что может собрать в одном офисе шведа, японца, британца, грека-киприота и их начальницу - русскоязычную мордовку - в одном офисе - что “ладно, Линдстрём, будет тебе камера. До конца следующего рабочего дня можешь пользоваться”. Я едва в ладоши не захлопал от радости. Мои пальцы запорхали по клавиатуре. Адрес камеры, мир, координаты, время, личность… Тут я заржал: было даже поле “Цель визита”! Гринбоу со своим фирменным английским юмором. К счастью, поле было необязательным для заполнения. Задав все необходимые настройки, я сел на своё моноколесо и отправился в отсек с камерами погружения. Находился он далеко, потому что камеры спешки не любили. Работали они, хвала богам, не как капсулы в “Матрице”, штекер от наушников на шесть целых три десятых дюйма в затылок втыкать не надо. Они действовали тоньше, обволакивая безвредным магнитным полем мозг, а в кровь питательные вещества поступали автоматически при помощи микроинъекций. Соседний отдел, занимавшийся техническим обеспечением нашего квинтета, изобретал просто волшебные вещи. Я быстро разделся догола и, сложив свои вещи на полку рядом с выделенной мне камерой, приветливо светившей мне неоновой подсветкой вокруг отверстого жерла, в котором мне предстояло возлежать, последовал инструкции, голубоватой голограммой витающей над камерой: “Лягте в камеру, расслабьтесь и дождитесь закрытия крышки, после чего отдайте мысленный приказ о начале работы - магнитное поле начнёт действовать сразу же после того, как закроется крышка”. Заполнение настроек камеры погружения было похоже на то, как иные молодые люди записывают на листочек так называемый манифест, или скрипт для шифтинга. Да и само погружение в виртуальный мир больше походило на осознанный сон. Для обывателя, приходившего на дни открытых дверей или покупавшего такую камеру, чтобы поиграть в любимую игру с полным эффектом присутствия, различия реальности и виртуального мира, в который он погружался, практически отсутствовали, но намётанное чутьё человека вроде меня или Рюити быстро разбиралось, что к чему, и мы могли управлять миром как из собственных рабочих секций, просто представив себе терминалы. Я очутился в “Совёнке”, прямо за группой, которую я туда отправил. Я лишил себя телесности, выбрал точку обзора и запустил время, сняв мир с паузы. Фумей вёл свою группу по площади, держа Мику под локоть. Лагерь практически не отличался от своего аномального собрата за одним лишь маленьким исключением: по лагерю ходили не пионеры, а солдаты и учёные Фонда. Фумей на них даже и не смотрел, как будто их и не было. Для него они были навязчивым фоном: и не такое на Зоне-18 видел. Но пионеры, до этого из фондовских вояк видевшие только опергруппу Фумея, безвозвратно затерянную между миров, старались собраться как-то кучнее, жались друг к другу. Вожатая напряглась и подпружинилась, готовясь отразить любую атаку. Виола шла замыкающей, беззаботно ухмыляясь - если порошок, несколько горстей которого всё ещё остались в её карманах, и не вызовет у возможного врага сильную аллергическую реакцию, то хотя бы за дымовую завесу сойдёт. Алиса инстинктивно жалась к Семёну и не замечала, что пропала повязка с её плеча, а само оно практически зажило и восстановилось, напоминая о серьёзном ранении лишь редкой, тупой и слабой болью. Дойдя по дороге до ворот лагеря, Фумей подошёл к маленькому зданию из пластиковых панелей - видимо, это было что-то вроде КПП. Лицо человека за стеклом было знакомо Фумею. - Лейтенант Рабыньский?! Какими судьбами? - Рабинский, - машинально поправил лейтенант, перебирая бумаги, но, через несколько секунд подняв глаза, понял, с кем связался. - Капитан Ядзива? Уже прибыли? - Да. - А это что за кадры у вас за спиной? - Совёнковцы. Первый отряд первой летней смены тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. - Стоп. Это лица, представляющие интерес. Их надо допросить, поставить на содержание, если они аномальны, обработать амнезиаками и отпустить… - А мне кажется, что это беженцы из аномальной зоны. - Фумей подмигнул, но из-за того, что его визор не был прозрачным, было видно лишь то, как дёрнулась его щека и верхняя губа, обнажая левый клык. Рабинский слегка испугался, но тут же пришёл в себя. - Закон есть закон, товарищ капитан. - А я говорю, что это - беженцы! - Мику слегка улыбнулась словам Фумея. - Я - старший научный сотрудник четвёртого уровня допуска, курирующий весь этот вонючий проект! - Фумей достал из кармана джинсов фондовское удостоверение личности. - Так что мне лучше знать, кто все эти люди. И если будешь сопротивляться, то твой вопрос о разжаловании в D-класс можешь считать решённым! Твоё дело - щёлкнуть печатью и сказать “Проход свободен!” Ясно?! - Ясно. - Лейтенант потупился. - Тогда надо форму заполнить. - Давай форму на одиннадцать персон. - Их у вас за спиной гораздо больше одиннадцати. - Рабинский-Рабыньский усмехнулся. Фумей обернулся и от неожиданности чуть не подпрыгнул: за ним стояли те самые пионеры, вожатые и прочий персонал лагеря, что эвакуировался в день его приезда в “Совёнок”. Вёл их за собой пионер небольшого роста, с жиденькими белёсыми волосами, маленьким, плохо выраженным носом и широким ртом, будто постоянно выражающим грусть. - Уф-ф-ф. Еле вывел вас всех из сублиминала. - Пионер утёр пот со лба. Его глаза выражали гордость за себя. - Тебя как звать, лягух-путешественник? - Толик я. - Пионер, проведший эвакуированных из лагеря людей через пространство между мирами, как он это назвал - “сублиминал”, а на самом деле - мусор на свободном месте на диске, видимо, обиделся - сказывалось то, что его много лет дразнили лягухом за широкий рот и плохо выраженный нос. Хотя, на мой взгляд, его лицо напоминало не лягушачью мордочку, а, скорее, грустный смайлик. - Ой. Прости. Не хотел тебя обидеть. - Фумей примирительно поднял руки. - Давайте я тебе - и всем вам - помогу. Только и вы должны помочь мне. - Как? - спросил один из вожатых, который быстрыми шагами подошёл к Ольге Дмитриевне и пожал ей руку - видимо, старые друзья. - Дел на копейку. Впишите в специальное поле имя, фамилию и подпись. Только сделать вы это должны каждый своей рукой и на бумаге. - Ничего, мы привычные. - Этот вожатый, сам, наверно, ещё студент пединститута, просто излучал позитив. - Вот что, Рабыньский… - Я Рабинский. - Рабыньский. - Фумей надавил на это слово, будто окончательно утверждая, что лейтенанта зовут именно так, а не как он себе напридумывал. - Подготовь форму на триста персон. - Сей же секунд. - Лейтенант зашуршал бумагами, нашёл необходимую форму, запихнул её в копировальный аппарат, который через минуту выдал тридцать абсолютно одинаковых листов: на каждом из них были по десять полей для имён, фамилий, подписей и фотографий - последние были необязательны. В конце шла бумага, гласящая, что сотрудник такой-то берёт под свою ответственность всех вышеперечисленных людей при перемещении по Учреждениям Фонда, а также то, что податель сего имеет право получить на каждого из взятых под ответственность лиц и себя самого до двухсот рублей СССР на непредвиденные расходы, также пайки, карточки гостевого уровня допуска для проживания в общежитиях и прочее, прочее, прочее. Фумей с шутливым поклоном принял кипу бумаг и протянул своим подопечным шариковую ручку, прикреплённую пластиковым шнурком к полке-столу с наружной стороны КПП. Пионеры и вожатые потянулись записывать себя в эту форму - поняли, что Фумей просто хочет вывести их из этого лагеря, который почему-то захвачен вояками неизвестно какой группы - вроде не Нова-Атланты, но и не советские бойцы, это ясно как день. Процесс пошёл на полную катушку - а был он довольно долгим, потому что, во-первых, выезжающих из лагеря было около трёхсот человек, а во-вторых, от волнения “беженцы” ошибались в своих именах, приходилось начинать снова. Когда же процесс был закончен и форма, заполненная более чем двумя сотнями разных рук, была скопирована для Рабинского и его отчётов, а Фумей коротко с ним попрощался, куда-то сбегал и принёс крупного размера конверт - в нём было более пятидесяти тысяч рублей. - Вот. Лагерь закрыт на неопределённый срок из-за… Обнаружения ядовитых отходов. Да. Каждому выделяется по двести рублей на расходы на первое время. - Конверт открылся. В нём аккуратными связками по двести рублей лежали деньги. Когда все пачки поменяли хозяев, а эти новые хозяева запрятали их подальше, Фумей вывел всех за ворота лагеря - наконец-то! - и сообщил, что автобусное сообщение с лагерем также прекращено по причине всё тех же ядовитых отходов, но фондовский транспорт в его распоряжении и он может довезти их до областного центра, а дальше уже каждый к себе домой - автобусом или поездом. Он убежал внутрь лагеря - видимо, хлопотать насчёт транспорта. Я за ним особо не смотрел, потому что вновь мой взгляд приковала Лена. Я был просто опьянён всем её существом, ну не мог я не быть с ней ни секунды, если не сознавал, что через несколько долгих и мучительных секунд не вернусь к ней! К счастью, я задал четырёхкратное ускорение для капсулы, поэтому мне удастся прожить четыре полноценных дня рядом с ней против одних суток, выделенных мне Биллом Гринбоу. Она о чём-то оживлённо разговаривала с Мику, пассией Фумея. Давние подруги, а ныне - двоюродные сёстры, разделённые тысячами километров - имеются в виду, конечно, постоянные места их проживания, а не фактическое местоположение. Вслушавшись в их разговор, я понял, что они обсуждают чудесное возвращение пионеров, исчезнувших в день прибытия Фумея в лагерь. Он - Фумей, то бишь - жутко боялся, что он послужил причиной их безвременной кончины - ведь если исчез из пространственно-временной аномалии, то есть ненулевая вероятность, что так ты в “сублиминале” и останешься. Толик… Интересная личность. Тоже, значит, ходить между мирами может, да и других за собой может перетащить, если понадобится. Надо им как-нибудь заняться. Ничего, ничего, перетерплю оставшиеся пятнадцать дней, вытащу Лену сюда и проживу самые счастливые два месяца в моей взрослой жизни… Фумей, наконец, вернулся. За ним двигалась довольно громоздкая машина без опознавательных знаков с неприличествующей такому чудищу прытью. Оно напоминало забавную смесь мобильной пусковой установки для межконтинентальных баллистических ракет и туристического автобуса дальнего следования. На самом деле это был штатный фондовский бронетранспортёр для перевозки крупных групп - численностью до пятисот человек. - Располагайтесь. - Фумей подошёл к этому дикому, но симпатичному “привидению с мотором” и распахнул люк для пассажиров. Гомоня на разные голоса, толпа пионеров и вожатых погрузилась в бронетранспортёр. Последним шёл первый отряд. Леночкин отряд. Фумей дождался, пока остальные залезут, взобрался на верхнюю ступеньку и галантно подал руку Мику. Та слегка покраснела - для неё и Фумея всё было как будто в первый раз, хотя их история длилась уже не меньше недели - а с Фумеем и трёх дней достаточно, чтобы почувствовать себя своим в доску! - и, легко поклонившись, приняла его помощь, взобравшись внутрь. Люк захлопнулся, и молчаливый мехвод взял курс на Нижний Новгород - пардон, то есть на Горький. Фумей сидел рядом с Мику, утопал в её существе, прикасался к её волосам, рукам, плечам, получая от этих прикосновений “электроудары”, приятные сердцу. Та беззвучно смеялась и тоже растворялась в великом и светлом чувстве - любви. Эх. Завидую я Фумею. Он хотя бы к своей любимой прикоснуться может, а я лишён этой прекрасной и необходимой для меня возможности. Даже проявиться здесь не могу - людей перепугаю. Я же не эгоист. Поэтому я ограничился лишь перемещением своей точки обзора на уровень лица моей единственной, чтобы видеть её бездонные и прекрасные глаза - жаль, что она не может видеть мои глаза, сколь бы непримечательными они ни были! - и посыланием ей мысли - я старался, чтобы она прозвучала моим голосом: “Скоро будем вместе”. Я вслушался, чтобы получить ответ - на любое мысленное сообщение получатели всегда отвечают, правда, на инстинктивном уровне, и поэтому, чтобы наладить чёткую и правильную телепатическую связь, надо было обучать собеседника на протяжении долгих лет. И ответ был получен: бессвязный набор позитивных эмоциональных всплесков. Бьюсь об заклад, если бы она получила от меня записку с тем же содержанием и никто бы за ней не наблюдал, то она пустилась бы в пляс, попеременно прижимая бумажку к груди и целуя слова, написанные дорогой её сердцу рукой. Но так как на неё смотрели без малого триста человек, да и места свободного было не очень много для хореографических экзерсисов в свободном стиле, Лена просто беспокойно сидела на своём месте, едва не взлетая на месте от радости, переполнявшей всё её существо. Не знаю, как этот всплеск радости выглядел со стороны - я же не беспристрастный зритель, каким был до того - мои чувства проявились только тогда, когда Лена ступила на пьедестал в моей рабочей секции.