Туман

Когда Ксюша пулей летела из лифта, куда глаза глядят, она вряд ли отдавала себе полный отчет в том, что впереди ее ждут ночи и дни в аду. Да, интуиция встрепенулась после короткой дремы и принялась плести в голове паутину мыслей, каждая из которых сводилась к тому, что спокойной ее жизнь точно не будет, по крайней мере, до тех пор, пока она хранит свой секрет. Но масштабы готовой развернуться катастрофы оценить в этом состоянии управляющая в любом случае была не способна. Она просто бежала, плохо соображая, куда именно и зачем бежит. Попавшийся на ее пути официант чуть не пал жертвой несущегося на него на всех парах «локомотива» со звучным именем «Ксения Борисовна Завгородняя». НЖПК! Юра в точности, безошибочно назвал ей комбинацию букв, у которой существует лишь одна расшифровка: НЖПК – «Непреодолимое Желание Поцеловать Ксюшу». Тогда она показалась девушке сначала странной, потом – милой, а потом надежно засела в голове. И вот Юра на голубом глазу интересуется – у неё, той самой Ксюши! – что бы она могла означать. Управляющая разрывалась между предположениями: он и впрямь сам ломает над ней голову или же вспомнил гораздо больше, всё понял и теперь над ней просто издевается, пытаясь вывести на чистую воду? Даже если это не так – где гарантия, что рано или поздно в его памяти не всплывет продолжение? С каждым новым днем врач все ближе к тому, чтобы вспомнить всё, совсем всё! Завгородняя добралась до комнаты и теперь металась по ней, чувствуя себя зверем, загнанным в клетку. Аргументы «против» признания, что вертелись в голове уже по тысячному, кажется, разу, разлетались на сотни, тысячи, десятки тысяч осколков, в мелкую стеклянную пыль разлетался её мир. Аргументы «за» вводили ее в состояние коматоза. Она не понимала, в чем сама себя хочет убедить. «Хочешь спать спокойнее? Тогда иди и всё рассказывай. С самого начала и до конца, про измены, про то, как скоммуниздила кольцо, не желая менять работу на семью. Про то, как тебе пришла гениальная идея изобразить, будто между вами ничего никогда и не было, тоже не забудь. И что ты больше ему не доверяешь и не дашь шанса. Про то, как хотела на Мальдивы сбежать. Как избавилась от улик в старом телефоне. Попробуй объяснить ему все свое самозабвенное вранье так, чтобы он тебя понял. О да, у него будет много вопросов…» Подойдя к окну, управляющая крепко обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Чернота за стеклом пугала. Перед мысленным взором стояло его насмешливое лицо, недоуменный взгляд. Обо всем этом уже неоднократно думалось, и вывод всегда напрашивался один и тот же: она не может наверняка предугадать его реакцию, но то, что после этого между ними лишь пыльная взвесь останется висеть, очевидно. Ксюша пыталась себя уговорить: ведь всё равно ему все это не нужно. Пыталась представить себя на Юрином месте. Вот живешь ты новую жизнь, оправилась от тяжелой травмы, никого не трогаешь, все у тебя хорошо, голова о проблемах не болит. Как вдруг однажды на пороге твоей комнаты появляется, допустим, инженер Костя, который для тебя, вообще-то, никто и звать его никак, и говорит: «Знаешь, Ксения, я устал тебе врать. Понимаю, что ты ничего не помнишь, но вообще-то мы с тобой в отношениях были, хоть и мысли о женитьбе на тебе меня пугали, ведь моя работа для меня важнее семьи. Так пугали, что я даже предложение сорвал. Не смотри на меня так, я не сумасшедший: да-да, ты хотела сделать мне предложение, да, спустя всего полгода отношений! А потом я на курсы повышения квалификации уехал, и ты мне второй раз изменила, и я тогда решил, что ты неисправима, и что я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Подумывал даже уволиться и найти работу в другом месте, но Федотов отговорил. Поэтому, пока ты валялась в больнице, я купил тебе новый, пустой телефон и изображал, что мы просто коллеги. Но в результате совесть меня доконала – и вот я здесь. НЖПК значит непреодолимое желание поцеловать Костю. Прости. Ах да, между нами все кончено, конечно же… Сама понимаешь». Самоуговоры не действовали. Не нужно Юре или все-таки нужно – это вопрос, конечно; другое дело, что Ксюша так и видела выражение его лица в этот момент. Как оно вытягивается, вытягивается… Как в глазах начинают плясать нехорошие искорки, нет – черти. Как в его голове возникает тысяча и один вариант уничтожающих ответов, как он озвучивает самый смачный, самый хлёсткий. Да, возможно, ему и впрямь будет все равно, поскольку никаких чувств там больше нет и в помине. И тогда есть маленький шанс, да, наступив на горло собственной гордости и унизившись, но все же отделаться лишь легким испугом. Но куда выше вероятность, что он пошлет ее в пешее эротическое путешествие за попытку скрыть от него факты его жизни и манипулировать им, как это делают окружающие. И… будет абсолютно прав. План говно. Раньше надо было думать, а теперь-то уж что? Объяснить всё и умудриться остаться в его глазах адекватной не выйдет. Завгородняя уже сама очень сомневалась в своей адекватности. Она сама себя закопала, выдумав эту легенду. Взяла лопату, вырыла яму, легла на дно и попросила доверенных лиц накидать сверху землицы. Закопала настолько глубоко, что выбраться живой уже не удастся. Ну, может, полуживой… Если повезет. Кстати, о доверенных лицах… Девушка внезапно вспомнила, как вечером ранее Юра общался с Львом Глебовичем. Разговор ведь явно о ней шел. Да, врач тогда ничем не показал, что узнал об их отношениях нечто удивительное, и она слегка успокоилась. А ведь надо было, надо было спросить у Федотова! Может быть, у Льва совсем иные данные. Время, правда, безбожно позднее. Чтобы беспокоить владельца отеля среди ночи, нужно совсем бесстрашной быть, чувствовать себя бессмертной. «Может, к утру уже будет слишком поздно о чем-то спрашивать» Юра выведет её на чистую воду! Вариантов нет. Надо признаваться… Метнув взгляд на часы и проклиная себя за истерику, в которой мыслить трезво невозможно абсолютно, Ксюша выхватила из кармана смартфон. 23:20 Кому: Юра: Юрий Сергеевич, Вы не спите? Мы можем поговор| Палец замер над клавиатурой, её словно парализовало. Отправить это сейчас, идти говорить сейчас, в состоянии, граничащем с бредовым – ­означает не оставить себе ни единого шанса на благополучный исход. Это означает выставить себя перед ним посмешищем и при этом быть неспособной дать достойный отпор. Это означает сдаться без боя. Она никогда не сдается без боя. Утро вечера мудренее – это правда. «Нет… Завтра… Завтра спрошу у Федотова и, если всё плохо, пойду…» . . . В мысль о том, что с решением стоит чуть повременить, Ксюша вполне ожидаемо вцепилась мертвой хваткой: она казалась девушке спасительной, желание дождаться разговора со Львом – оправданным. Ещё бы – добровольно идти на казнь ох, как не хотелось! С ней, мыслью этой, Завгородняя проваливалась в тревожный сон, надеясь, что на завтра собственное положение уже не будет казаться ей таким удручающим. Не принесло утро облегчения. Ситуация упорно сидела в отяжелевшей голове, не желая её покидать. Ночь могла бы милостиво ей помочь, но не помогла: ни черта Ксюша не определилась и не успокоилась. Осознание, что через полтора часа они с Юрой вновь встретятся на планерке, что ей придется смотреть в его наверняка полные вопросов глаза, разыгрывая при этом очередной акт своего спектакля под названием «Полнейшее равнодушие», очень скоро начало возвращать управляющую в состояние отчаяния. А добило сообщение от Федотова. Оказалось, что он ускакал на охоту и когда вернется, не имеет понятия. А значит, надежду на скорую беседу с ним можно было засовывать, куда подальше – далеко и, видать, надолго. В общем-то, этот бессмысленный с точки зрения принесения пользы обществу день свёлся для Ксюши к состоянию нарастающей паники и нескольким бестолковым разговорам. А закончился… Если бы она только знала, чем он закончится! Написав Рите, что борется с жесточайшей головной болью и просит на совещании обойтись без неё, управляющая села в кровати и уставилась на собственное отражение в зеркале. Она снова была недовольна своим внешним видом. Она была недовольна собой, внутренней нестабильностью, одолевающей её трясучкой. Зазеркальная Ксюша молча спрашивала настоящую о том, как она докатилась до жизни такой? Как ей вообще живется в новой роли? Где она потеряла свою совесть? ….А гордость? Уж не на помойке ли она себя нашла, раз хочет идти и унижаться? Ксюша реальная не могла дать этой противоречивой нахалке хоть сколько-нибудь вразумительный ответ ни на один из её немых вопросов. Звук входящего сообщения вывел девушку из глубоких раздумий. 08:20 От кого: Маргарита: Ну, загляни к Айболиту. У кого, у кого, а уж у него найдутся способы поставить тебя на ноги. 08:21 Кому: Маргарита: Рита, нет. 08:21 От кого: Маргарита (voice): Все еще дуешься? Тебе не кажется, что ты сама себя зарываешь? Мне – да, если тебе, конечно, интересно мое мнение. Я бы на твоем месте с ним поговорила, пока всё не зашло слишком далеко. «Кажется! Уже зашло! Погоди… Что? Что она вообще задумала? Не понимаю…» 08:23 Кому: Маргарита (voice): Рита, я тебе, конечно, благодарна за беспокойство, но я как-нибудь сама разберусь. У меня к тебе только одна просьба: проведи, пожалуйста, эту планерку. 08:25 От кого: Маргарита (voice): Так и вижу выражение твоего лица. Дай угадаю. На нем паника. Не отнекивайся, я прекрасно слышу по голосу. Знаешь, Ксюшка, можешь сколько угодно мне втюхивать, что тебе всё равно, но пока всё говорит об обратном. Проведу я планерку, не психуй. Передам от тебя Юре пламенный привет! 08:26 От кого: Маргарита (voice): Кстати, беру свои слова назад. Ну, о том, что я бы не простила тебя за кольцо, и он не простит. Я бы, может, и не простила бы. Но это ж я, месть мое второе имя. Погорячилась в выводах. Чао! Переписка с Федотовой вышибла остатки почвы из-под ног управляющей. Мало того, что прямо сейчас она находится в страшном раздрае, а слова зама это состояние лишь усугубили, так еще и… В чем подвох? Что Рита замышляет? То поддерживает, когда поддержка была Ксюше так нужна, то категорично заявляет, что выходка с кольцом – страшное преступление, и признание нужно унести с собой в могилу, не иначе. То, прекрасно видя Ксюшину реакцию, в друзья к нему набивается и глазки строит, о недоношенных платьях рассуждает. То их с врачом разговору мешает, «спасительница». Мужчину подсовывает. А теперь: «Иди, поговори с Айболитом, пока не поздно». Что происходит? Неприятные мысли на Ритин счет атаковали закипающий мозг. Может, Федотова просто все это время усыпляла её бдительность, а теперь настало время, и она пытается подтолкнуть «конкурентку» к разговору, чудовищный исход которого последнему идиоту очевиден? Чтобы уж наверняка разрушить всё до основания. Возможно, именно этим можно объяснить её желание заставить управляющую поверить, что может быть прощена, придать ей решимости, а потом… Почивать на лаврах. Победителей ведь не судят, верно? «А может, это просто паранойя, Завгородняя?» Может, ничего криминального зам и не замышляет? Это же, в конце концов, Маргарита – ее душа такие потемки, что пытаться разглядеть там что-то до тех пор, пока та сама не пожелает показать, значит, заведомо обречь себя на провал. Она же на дружбу претендовала и всё такое. Может даже до сих пор претендует. Просто фортели время от времени выкидывать – это у неё в крови. Есть же такая особенная категория людей: спокойная жизнь им не мила, скучна; им нужно постоянно устраивать вокруг себя маленький или большой хаос, чтобы в этом хаосе чувствовать себя «живыми», а не «существующими». Дестройеры. Риту вполне можно отнести к их числу. Ксюша испытывала крайне неоднозначные эмоции, не знала, что и думать. Ей было стыдно за свои предположения: еще ничего не случилось, а она уже готова Риту во всех грехах обвинить. И в то же время – почему надо ждать, пока случится? Все эти фокусы зама, её непредсказуемое поведение напрягали управляющую все больше и больше. Истинные замыслы Федотовой лишили Ксению покоя, окончательно задвинув мысли о работе на пыльную полку. Полдня в голове вертелись лишь размышления о вероятном признании врачу во всех грехах, чередующиеся с размышлениями о внезапно изменившемся мнении Маргариты и тактике общения с ней. Однако же, прийти к каким-то умозаключениям Ксюша не успела – её просто в очередной раз выбили из колеи посреди бела дня. Аня. Завгородняя была отловлена на подступах к прачечной, куда ее попросила заглянуть Валентина Ивановна. Женщина желала обсудить с девушкой тему адаптации Ксюшиного новоиспеченного брата в деревенской школе. Женьке никак не удавалось влиться в «дружный» детский коллектив, и мачеха на пару с отцом исчерпали весь запас «годных идей». Вся надежда «стариков» оставалась на Ксению: молодую, амбициозную, смекалистую и никому не позволяющую дать себя в обиду. Но до прачечной дойти так и не удалось. Аня буквально прижала Ксюшу к стенке и устроила ей допрос с пристрастием – в лучших своих традициях. За две минуты из её рта пять раз сорвалось слово «подруга» и трижды прозвучал укор в том, что управляющая де не желает делиться с близкими своими переживаниями. А сколько за две минуты прозвучало вопросов, Завгородняя сбилась считать. Под этим натиском Ксения сдалась: коротко и сдержанно, дабы не вызывать у Ани оправданных подозрений в том, что на самом деле готова из-за «мужика» на стенку лезть, обрисовала ей положение дел. — Во дела… Ну и вляпалась ты, подруга, вот что я тебе скажу. И как это ты до этого додумалась-то? — невинно захлопала ресницами девушка. Ксюша чуть не задохнулась от возмущения. Заместитель house-keeping менеджера выставила все так, словно не имеет к этой гениальной идее ровным счетом никакого отношения. «Да ты же сама, ты сама мне сказала, что амнезия – к лучшему. Что они не меняются, что кобель навсегда останется кобелем!» — кричало нутро. — Вообще-то, это была твоя идея, — процедила управляющая, сверля взглядом «подругу», — «Удастся избежать всяких неприятных ситуаций», ага. Помнишь? Твои слова. Аня гордо вздернула подбородок: — Да, мои. И я по-прежнему так считаю. К тому же, извини, конечно, но что-то я пока не заметила пылких взглядов твоего врача в твой адрес, — припечатала в ответ девушка. — Только стыд и унижение испытаешь, а взамен не получишь ничего, кроме очень условно чистой совести. Еще и то, что есть сейчас, коту под хвост пустишь. Надо оно тебе? Напомню, ну, так, чисто на всякий случай, что вам еще вместе работать. Красавчик твой от клиники не откажется, да и тебе до Мальдив еще, как до… — Так, всё, Ань, хватит! — взмолилась Ксения, нервно озираясь по сторонам. — Я и так не знаю, что делать, а ты еще масла в огонь подливаешь. Зам Салтыковой вскинула ладошки в успокаивающем жесте: — Всё-всё, молчу. Я ж как лучше для тебя хочу, Ксюш. Ты прямо сама не своя из-за него, а не надо. Мужики того не стоят. — Никому ни слова, — на всякий случай в десятый уже, наверное, раз, шепотом повторила Завгородняя. — Услышишь в прачечной разговоры, пресекай. Скажи им, что я без раздумий уволю любого, кто решит обсудить мою личную жизнь. — Я могила! — заверила Аня, в подтверждение яростно кивнув. Казалось, ее подбородок в этот момент коснулся ключиц. — И у меня всё под контролем, не сомневайся. Спуску не дам, если вдруг что. А ты не переживай так, выкинь из головы. Как будто тебе не о чем больше думать, кроме как о бабниках всяких. На это Ксюша промолчала: сказать ей было абсолютно нечего. В голове полный раздрай, внутри – неопределенность, паника нарастает с каждой минутой, и все эти разговоры очень тому способствуют. Хреново просто до озноба. А «помощнички» её ничем не помогли: одна прямым текстом говорит – иди и признавайся, пока не поздно, вторая – забудь, мужики того не стоят, кроме позора и унижения ничего тебя не ждет. Тем самым закручивая её внутренний хаос в неуправляемое торнадо. Кинув быстрый взгляд на часы, Завгородняя, не желавшая ни минуты более обсуждать «этого бабника», пробормотала что-то про «кучу дел» и скрылась с Аниных глаз прежде, чем та успела опомниться и ответить: «Ну давай, пока». . . . К вечеру этого сумасшедшего дня Ксюша обнаружила себя больной. Нет, из носа не текло, не беспокоило горло или кашель, просто в один момент она нашла себя совершенно без сил: все они были потрачены на попытку решиться на разговор с Юрой. Внутри уже давно не осталось камня на камне от внутренней гармонии, внутри больше не было мира: там велись ожесточенные военные действия между «Да» и «Нет». Ее собственные мысли по этому поводу перемежались с услышанными за день мнениями – такими же диаметрально противоположными, как и те, что жили в её голове. Вдобавок ко всему, так и не объявился Лев. Время от времени он кидал управляющей странные голосовые сообщения, вроде того, что «в меню должна появиться медвежатина», или что ему «пришла гениальная мысль назначить на до сих пор пустующее место директора ресторана Вячеслава» – конечно, очень коммуникабельного и умеющего разруливать конфликтные ситуации парня, однако, опыта в менеджменте фактически не имеющего. Но что толку от этих сообщений? Федотов был нужен ей лично – здесь и прямо сейчас! Мозг вновь затуманило, как прошлым вечером; от ужаса, вызванного предвкушением начавшего казаться неизбежным разговора, девушку колотило. В довесок ко всему она зачем-то стала перебирать в голове все выражения лица врача, которые ей удалось засечь сегодня. Все «интонации» адресованных ей взглядов. И чем глубже Ксюша погружалась в этот субъективный анализ, тем страшнее ей становилось. В каждом жесте, каждом слове ей теперь мерещилось завуалированное осуждение, презрение и желание не иметь с ней ничего общего. В общем, девушке понадобилось всего десять минут, чтобы снова довести себя до грани. Только сегодняшний вечер дополнился ознобом и состоянием полной разбитости. Словно по ней каток проехался. Невозможно было варить себя в этом котле еще дольше, это же какой-то мазохизм! Еще чуть-чуть, и она сойдет с ума. Нет, нужно прямо сейчас идти к Юре и выложить ему всё, как на духу! Только сначала всё-таки попробовать вытрясти душу из Федотова. Должна же она удостовериться, что всё абсолютно точно совершенно ужасно. 22:35 Кому: Лев Глебович: Лев Глебович, простите за беспокойство в такое позднее время. Хотела лично поговорить, но Вас всё нет. Вопрос жизни и смерти! О чем Вы говорили с Юрой позавчера вечером? 22:43 От кого: Лев Глебович (voice): Слышь, симпампулька, ты вообще на часы смотрела? До завтра не ждет? Не помню я. 22:43 Кому: Лев Глебович: Лев Глебович, родненький, умоляю, вспоминайте! Вам же завтра нужна управляющая в строю? 22:51 От кого: Лев Глебович (voice): Начинается! О тебе мы говорили, о тебе! О ком же еще? Озарило Юрца. Хочешь совет? Заканчивай отвлекать по пустякам! Ты мне все зверье своим пиликаньем распугаешь! Ксюша обессиленно упала в кресло, обхватив голову руками. Недовольное шипение Федотова в трубку звучало, как сдержанный посыл в дальние дали. Как прямая угроза, последнее предупреждение. «Озарило»… Всё. Это конец. Она обречена. Они говорили о ней, и пусть врач не дал ей впоследствии понять, что узнал что-то из ряда вон выходящее, она его изучила: Юра может довольно долго сохранять внешнее спокойствие, делая вид, будто ничего не случилось. А на самом деле… Девушка старалась дышать глубже, пытаясь унять заходящееся сердце. Пальцы дрожали, внутренности крутило. Ей казалось, еще чуть-чуть, и ее стошнит от волнения прямо на любимый коврик. Телефон в руке ходил ходуном, в груди пекло со страшной силой, словно там, внутри, только что родился инферно ­– её личный ад. Идти. Прямо сейчас.

***

Юра невзлюбил свою постель. Четыре дня кряду, стоило лишь в ней оказаться, к нему возвращалось странное чувство: чувство отсутствия тепла. Не того, что должно аккумулировать одеяло, а особенного, душевного, исходящего извне. Врач засыпал и просыпался с ощущением тоски по чему-то не обретенному, но назвать себе это чувство получилось не сразу: до поры до времени он не отдавал себе полного отчета, что же конкретно его гложет. Просто ближе к полуночи на душе начинали скрести дикие кошки; с приходом сна они затихали, а по утру, когда он открывал глаза, неизменно обнаруживая себя на краю пустой кровати лицом в сторону второй подушки, с утроенным рвением начинали пытку когтистыми лапами. А дополнительный эффект по утрам производила прислоненная к стене трость, о которой за ночь он успевал забыть. Стоило зацепить её взглядом, становилось или особенно хреново, или, наоборот, в груди начинало пригревать. Точнее это чувство Юра определить не мог: оно просто вдруг возникало, ощущаясь, как совершенно особенное тепло. То самое, которое он искал ночами. То, что с ним происходило, определенно было ненормальным. «Чего тебе не хватает?» — крутился по кругу один и тот же вопрос, а голова звенела недоуменной пустотой. Так не должно быть, ведь ничего не менялось в его жизни. Ему всегда всего хватало. Так не должно быть! Но так было. Врач не мог понять, в чем дело, почему его морозит? Регулятор батареи был выкручен на максимум, он и сам, попадая в комнату из коридора, чувствовал контраст температур. От привычки спать в нательном пришлось отказаться: спустя первую же ночь испытания неестественным холодом, что, просачиваясь внутрь, заставлял сердце леденеть, Юра заказал в онлайн-магазине пижаму цвета navy, не пожалев денег за доставку день в день и надеясь, что штаны спасут положение. Однако, его по-прежнему пробирало до костей. Спустя еще одну невыносимую ночь к штанам добавилась белая хлопковая футболка – без толку. Наконец, врач сдался и достал из ящика пижамную рубашку и зимние носки. Вечером четвертого дня в отеле, скептически оценивая свой внешний вид в зеркале, он думал о том, что для полноты образа ему не хватает, пожалуй, лишь ночного колпака. Он пытался согреть тело, однако, ошибся в своих предположениях. Телу действительно стало чуть теплее, но уверенный минус по-прежнему безраздельно царил в нутре. Минус, пустота и сдавливающая грудную клетку хандра, доводящая, бывало, до тошноты. Как извести в себе ощущение вечной мерзлоты, у Юры не было ни малейших представлений. В голову даже полезли неприятные мысли: он чем-то болен. Мужчина гнал их поганой метлой: холодно ведь не постоянно, а лишь ночью, под одеялом. При свете дня жуткое состояние уходило, не возвращаясь до момента, когда он обнаруживал, что вновь предоставлен самому себе. И все-таки врач смог поставить себе диагноз. Хоть и оказалось, что такие диагнозы не его специализация. Тем самым вечером четвертого дня, ближе к 23-м часам, когда Юра, пытаясь согреться, уже успел натянуть на себя всё, что можно, и представлял на голове колпак, раздался стук в дверь. По обыкновению, поздних гостей он иначе, чем проклятьем на свою голову, не считал, однако в этот раз, несмотря на прямо-таки неприличное время, врача внезапно захлестнуло чувство неимоверного облегчения. Скорость, с которой он кинулся в зону прихожей, в последствии его озадачила, хотя в тот самый момент он совершенно не думал о собственной реакции. На пороге стояла взъерошенная Ксения – в самом обычном худи и джинсах. Одно это уже вызывало удивление: врачу не доводилось видеть ее в домашней одежде, и теперь в голове карточным домиком рассыпа́лся созданный им образ. Но дело было не только в худи. Вид у девушки был такой, словно она только что прошла испытание огнем, водой и медными трубами, а после направилась прямиком к нему. При виде мужчины открывшая было рот управляющая тут же передумала что-либо говорить. Вместо приветствия она уставилась на врача во все глаза. Под этим испытующим взглядом Юра почувствовал себя ужасно глупо: стоит перед ней в дурацкой пижаме, которую она так беззастенчиво разглядывает. Хорошо, хоть рубашка, накинутая поверх футболки, расстегнута, а не задраена на все пуговицы до горла включительно. Хоть пижама не с мишками, а вполне себе однотонная. И все равно… — В чем дело, Ксения? Вы что-то хотели? — наконец, не выдержал хозяин жилища. Эта пытка, в которой она вряд ли отдавала себе отчет, странно на нём сказывалась: хотелось захлопнуть дверь прямо перед её носом, пока его снова не стало глючить (ну мало ли!), и в то же самое время он видел ее на пороге и чувствовал, как его отпускала чья-то ледяная лапища. — Я хотела…, — болезненный румянец на щеках управляющей переключил внимание врача с собственного внешнего вида на её состояние. Меж тем, стук каблучков по коридору заставил Ксению оторваться от разглядывания облачения. Растерянно взглянув в сторону звука, она выпалила: — А Вам не жарко, Юрий Сергеевич? — Мне нет. А Вам? — с усмешкой спросил врач, наблюдая, как красивый лоб покрывается легкой испариной. Впрочем, бесконтрольное желание защитить собственные границы, которые почему-то перестали ощущаться незыблемыми, резко пропало, когда Ксения слабо оперлась о косяк. — А мне да, — севшим голосом произнесла она. — Можно войти? Брови против воли поползли вверх, мысли стаей переполошившихся птиц разлетелись во все стороны. «Войти? В двенадцатом часу? Зачем?» А затем другие: «Откуда паника? Очевидно же, ей плохо!». Чуть посторонившись, врач все же освободил проход. — Так что все-таки случилось, Ксения? — предпринял Юра вторую попытку выяснить, зачем управляющая явилась к нему фактически в ночи. Он старался на всякий случай на неё лишний раз не смотреть. Подойдя к чайнику, включил его, изображая кипучую деятельность, но краем глаза все же видел: девушка, остановившись посреди комнаты, принялась растерянно разглядывать интерьер. — Пришла выяснить, вспомнили ли Вы, что значит та аббревиатура, — выдавив из себя кривую улыбку, просипела управляющая.

«Серьезно?»

Юра перевел на неё недоуменный взгляд. — Ксения, Вы точно здоровы? — её вид нравился ему все меньше и меньше, а точнее, не нравился совсем. — Зачем это Вам? Я уж и думать о ней забыл. Не знаю, — пожал плечами врач. Надо сказать, Юра покривил душой. В этот день он предпринял всего-то пятьдесят попыток все же разгадать эту шараду. А днём ранее, когда четыре буквы впервые пришли ему в голову, кажется, все двести пятьдесят, остановившись неимоверным усилием воли, лишь когда в голову полез совсем уж бред бредовый, касающийся управляющей напрямую. Не то чтобы сегодня этот бред совсем не вспоминался, но тем не менее – избавиться от мыслей об аббревиатуре он уже не мог. Девушка моргнула, снова моргнула, замерла и открыла рот, из которого всё никак не шел звук. — У Вас тут очень жарко. Кажется, батарея неисправна, — рассеяно произнесла она, наконец. Оба его вопроса были проигнорированы. Специально это было сделано или нет, Юра понять не мог. Он вообще не мог понять, что с ней происходит. — Сказали бы, я бы вызвала инженера.

«Что-то не так…»

Озвучил же он совсем другое: — Жарко? Я бы добавил пару градусов. Ксения затуманенным взором посмотрела на врача. Где-то там, за этим туманом, проскользнуло удивление. Юра же удивлялся совсем другому: прямо сейчас в его комнате и с ним самим происходят странные вещи. У него поздние гости, и не кто-нибудь там, а управляющая собственной персоной. Которая ведет себя и выглядит, мягко говоря, подозрительно. Он мог бы предположить, что это снова галлюцинация, но уж слишком сие действо пока цивилизованно разворачивалось. Так вот… Врач не любил людей на личной территории. Но Ксения одним своим присутствием будто бы добавила те самые недостающие градусы. Здесь и сейчас она ощущалась... уместной. И внутри потеплело и успокоилось, и в накинутой поверх футболки пижамной рубашке вдруг действительно стало жарко. Юра облокотился о столешницу и сложил руки на груди, ожидая какой-то реакции, движения, слов – чего угодно. Но чем дальше, тем больше Ксения напоминала ему изваяние с приоткрытым ртом. Она так и стояла посреди комнаты, явно решаясь что-то сказать. Но пока, кроме шума вскипающего чайника, тишину пространства ничего не нарушало. — Ксения…, — склонив голову на бок и не двигаясь с места, позвал её врач. Взгляд девушки совсем расфокусировался и поплыл. Капельки влаги выступили на шее. Пискнувший в кармане худи телефон заставил её очнуться. Вытянув его из кармана, она посмотрела на сообщение все тем же ничего не выражающим взглядом. Пальцы подрагивали. Затем, испуганно покосившись на Юру, поднесла трубку к уху. Спустя пару секунд рука опустилась, и управляющая уставилась куда-то прямо перед собой. На её измученном лице медленно проступало нечто, очень отдаленно похожее на облегчение. — Ксения? — предпринял очередную попытку Юра. — А? Да… На самом деле, я не загадки к Вам пришла разгадывать, конечно, — издала нервный смешок девушка, — Это так… Шутка неудачная, хотела разрядить обстановку. У Вас найдется парацетамол? Меня что-то знобит. Вот теперь всё ясно.

«Допрыгалась!»

— У меня для Вас и градусник найдется, — «И ремень», — прищуриваясь и отлипая от столешницы, угрожающе прошипел врач. — Садитесь. — Куда? — пискнула она, шаря глазами по комнате. В самом деле, куда же тут присесть? Всего-то кровать, пустое кресло и свободный стул в зоне кухни. — На пол, конечно, куда же еще? — присаживаясь над чемоданчиком первой помощи, проворчал Юра. В рубашке стало по-настоящему жарко, и он стянул ее с себя и кинул на кровать. Чертов градусник никак не желал находиться. И это ничтожное обстоятельство неожиданно вывело Юру из себя: он еле подавил в себе желание перевернуть чемоданчик вверх дном и просто вытряхнуть всё его содержимое на ламинат. Наконец, прибор был обнаружен. Поднявшись на ноги и развернувшись к гостье, он нашел её все в той же позе посреди комнаты.

«Чудна́я какая-то она сегодня…»

— Мне бы только таблетку, и я пойду, уже поздно, — не сводя глаз с кучи предметов в его руках, прошептала Ксения. А там было, на что смотреть: градусник, парацетамол, медицинский шпатель, фонендоскоп. Всё это Юра приготовил на автомате. Возможно, с фонендоскопом он и впрямь погорячился: мысль о том, чтобы снова попросить ее «раздеться до нижнего белья», в этот раз не показалась ему гениальной, наоборот, она ошпарила голову кипятком. Нет, только очередных видений ему не хватало – в его-то шатком положении! — Мерьте, — Юра протянул девушке градусник. Категоричность тона, которым это было сказано, равно как и красноречивый взгляд, не должны были оставить у неё сомнений, что пока она не измерит температуру, он её из этой комнаты не выпустит. Покорно опустившись в кресло, Ксения сунула подмышку устройство и уставилась на собственные коленки. — Головная боль, насморк, заложенность носа, першение в горле, ломота в мышцах? — будничным тоном поинтересовался врач. В заварочный чайник полетела гвоздика и сушеный смородиновый лист, из холодильника был изъят лимон, а с полки над раковиной – лазурного цвета чашка, незнамо как у него появившаяся. Движения были отработаны, компоненты для заварки выбраны без доли сомнения: хотя сочетание гвоздики со смородиной само по себе было немножко необычным, а сам мужчина предпочитал мяту, но почему-то он был уверен, что управляющей придутся по вкусу что чай, что выбранная чашка. Жаль, мёда нет. Меланхолия, преследующая его которую ночь, уступила место внутреннему умиротворению, хотя сама ситуация была очень далека от спокойной. Румянец на щеках Ксении разгорался все ярче, в глазах появился болезненный блеск, буквально весь ее вид кричал о том, что она сейчас намерит 38 с хвостом, не меньше. — Нет, — тихо ответила девушка. Юра удивленно поднял на неё глаза: — Нет? То есть, совсем ничего? Ощущение ваты в голове, боли в желудке, приступы тошноты? Ксения вновь покачала головой. Было прекрасно видно, как она из последних сил держится, чтобы не растечься маслом прямо в этом кресле. Взгляд то устремлялся в сторону врача – и в этот момент губы приоткрывались, словно она собиралась что-то сказать, – то вновь падал на коленки. А Юре почему-то казалось, что чувствуй она себя сейчас раскованнее, подогнула бы под себя правую ногу. На маленький столик рядом с ней была молча поставлена бирюзовая чашка, а рука – протянута навстречу в требовательном жесте. —Извините, что вломилась к Вам среди ночи, — доставая градусник, прошептала Ксения. — Никак не заведу собственную аптечку. Ладошки обхватили керамику; прикрыв глаза и глубоко втянув носом воздух, она сделала осторожный глоток. Юра не сводил с неё глаз, забыв, зачем так близко подошел. Он не мог понять, почему эта картина казалась ему до боли знакомой. Ее выражение лица, обнимающие лазурную чашку ладони, закрытые подрагивающие ресницы. В этом самом кресле. — Ксения, простите за дурацкий вопрос, — не сдержался он, — Вы впервые здесь? Её телефон в очередной раз зазвенел входящим уведомлением. Девушка, дёрнувшись и чуть не расплескав кипяток себе на ноги, оторопело уставилась на врача. — Осторожнее! При ожогах второй-третьей степени пациентов замачивают в ледяной воде, вряд ли в Вашем состоянии Вы об этом так уж сильно мечтаете. — Я... Простите, Юрий Сергеевич, надо посмотреть, вдруг что-то срочное, — пролепетала управляющая, выхватывая из кармана толстовки смартфон и вновь поднося его к уху. 23:29 Она слушала сообщение, а врач скосил взгляд на градусник и про себя чертыхнулся. 38,8. Чай тут точно не поможет. — Нет, не впервые, конечно, — наконец, пробормотала девушка, смущенно отводя взгляд, — Все знают, что к Вам можно обратиться за помощью, если вдруг что. И что Вы не откажете. Я тоже несколько раз заходила. — Понятно. Ну что, Ксения, доигрались? — угрожающе протянул Юра, наблюдая, как испуг на ее лице проступает настолько явно, словно прямо сейчас она видит перед собой не человека, а привидение, — Я же Вас предупреждал, что рано или поздно Вы себя зароете. Но, признаюсь, такой прыти даже я не ожидал! — Зароете? Не поняла… О чем Вы? — бледнея, тихо спросила управляющая. — Я не думала, что все так получится… — Ну, разумеется, Вы не думали! — закипел он, взмахнув градусником у нее перед носом. — 38,8. Неудивительно, что Вам здесь жарко. У Вас жар. — Она смотрела на Юру во все глаза, хлопая ресницами, и по лицу ее было видно: не доходит. — Значит так. Прямо сейчас Вы идете к себе, принимаете парацетамол, надеваете теплые носки и спать. Если ночью станет хуже, звоните ­– я приду. Завтра после планерки я к Вам загляну, осмотрю и отправлю на больничный. И не смотрите на меня таким жалостливым взглядом, это не сработает. У Вас есть зам, постоит отель без Вас, не развалится. Вопросы? Девушка слабо мотнула головой. Уперев кисти в подлокотники, поднялась с кресла, взяла из его рук блистер с парацетамолом. Создавалось ощущение, что она вот-вот рухнет прямо здесь. Юра с сомнением разглядывал управляющую. Такая, как она, никогда и никуда, конечно же, не рухнет, но от этого осознания ему вовсе не становилось спокойнее. — Может, Вас проводить? — Нет, я сама, — покачала Ксения головой, — Спасибо за помощь. И за чай. Очень вкусный. А потом она ушла. И вновь стало пусто. И резко похолодало.

***

23:15 От кого: Лев Глебович (voice): Помнишь, я ляпнул, что ты уже выгуливала красное платье на сцене, и что кое-кого чуть удар не хватил? Так вот, Юрцу стало интересно, и я ему напомнил, что речь, вообще-то, о нём идет. Ну забыл я тогда, забыл о твоей просьбе, чё ты хочешь? Такие дела. Короче, озадачил я его сильно, он аж уточнил, в каких вы были отношениях. Я уж к тому моменту понял, что сморозил лишнего, ответил, как ты просила – сказал, что в рабочих. Так что отставить панику! 23:29 От кого: Лев Глебович (voice): Только попробуй мне завтра с нервным срывом слечь! Сам всё ему расскажу! Устроили мне тут Санта-Барбару! Ксюша, спрятавшись под одеялом с головой, всё переслушивала и переслушивала войсы Федотова, пришедшие за минуты до казавшейся неминуемой катастрофы. Парацетамол, наконец, начал работать, или чай начал работать, или теплое одеяло начало работать, или все вместе начало – но управляющая почувствовала, как потихоньку ее отпускает. Казнь отменяется! При тех вводных, которые, как выяснилось, получил от владельца отеля Юра, любое воспоминание можно объявить фантазией. Нет у него оснований подозревать, что между ними что-то могло быть: сам Лев Глебович подтвердил. Прав Федотов – не паниковать! Развела тут нюни-сопли! А выяснилось, что всё вовсе не так плохо, как казалось каких-то сорок минут назад. Чуть не наломала дров, не говоря уже о том, что превратила последние 27 часов своей жизни в сущий ад. Как это нередко бывает на границе бодрствования и сна, в голове роились странные залётные мысли. «...С каких это пор он стал носить пижаму? ...Зачем? ... У него ужасно жарко... ....Но цвет ему идет... ...Определенно, да... ............................... ...Юр?» О чем той ночью в своем приступе накатившего облегчения управляющая подумать совершенно не догадалась, так это о том, что Юра сделал ей её любимый чай и подал его в её нежно любимой кружке.

***

Тучи неслись по угольному небу, то на мгновение приоткрывая, то вновь пряча от уставшего взгляда полную луну. Вьюга заигрывала с самой ночью, ветвями деревьев и настроением врача. Если бы он знал, где в такое время можно разжиться еще одним одеялом, он бы без раздумий отправился его добывать. Тихая музыка, изъятая умной колонкой неизвестно, из каких недр, наполняла его темноту, просачивалась в самую душу. И каждая чертова строчка текста тут же гравировалась прямо на сердце, вытаскивая бессознательное наружу, называя его хворь вслух. Хотелось волком выть на эту луну.

Cold bones, yeah, that's my love. She hides away, like a ghost

Does she know that we bleed the same? Don't wanna cry but I break that way

Cold sheets, but where's my love? I am searching high, I'm searching low in the night

Does she know that we bleed the same? Don't wanna cry but I break that way

Did she run away? Did she run away, I don't know If she ran away If she ran away, come back home Just come home

Нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы, неимоверным усилием продравшись сквозь внутренний вакуум, сложить, казалось бы, не складываемое и, наконец, понять. Нутром почувствовать правильный ответ. К счастью или несчастью для Юры, у него были эти семь пядей. А ведь ему казалось, он застраховал себя от подобной участи, решив посвятить жизнь достижению высокой цели. Оказалось, никто не застрахован. Он путал с физическим холодом ощущение тоски, тревоги и неприютности. Он и впрямь болен. Болен одиночеством.