Туман

Самую страшную неделю своей жизни Ксюша запомнит, кажется, навсегда. Когда ты ежеминутно ждешь новостей от врачей и не получаешь; когда обиваешь пороги их кабинетов, а ответом тебе лишь разведенные руки и сочувствующие взгляды; когда просиживаешь в палате у его кровати, разговаривая с ним и сама с собой; когда коришь себя за совершенные грехи и не совершенные, умоляешь его открыть глаза, но раз от раза не видишь ни единого движения мышц, никаких признаков того, что он тебя слышит, что набирается сил, чтобы вынырнуть назад в эту реальность – тогда надежда начинает угасать. Чувствуешь себя так, словно жизнь уходит не из другого человека, а из тебя самой. Уговариваешь себя верить в лучшее, в то самое чудо, цепляешься за воздух, за работу, за людей вокруг, лишь бы не оставаться в одиночестве, лишь бы чем-то себя отвлечь от гнетущих мыслей. Лишь бы хоть как ускорить время до следующего звонка врачу, до следующей поездки в больницу, до нового дня, который может принести с собой вести. Но самое страшное – ночь. Стоит лишь голове коснуться подушки – и ты остаешься один на один с собой, своим сердцем и своей памятью. Заворачиваешься в одеяло, как в кокон, ощущаешь на теле фантомное тепло его рук, чувствуешь легкое дыхание в плечо. Кроме наволочки никто в отеле с того злополучного вечера больше не видел её слез. Никто, включая тех, перед кем Ксюша могла бы себе их позволить. Не видел никто, но каждый, абсолютно каждый сотрудник знал, где именно Ксения Борисовна пропадает вечерами, куда именно она срывается, стоит кончиться очередному рабочему дню, а то и до его завершения. За такое короткое время управляющая успела измениться. Работа для неё словно отошла на второй план, потеряв прежнее значение. О возвращении на Мальдивы она не могла даже думать. Ксюша сразу обратилась к Федотову с просьбой дать ей возможность остаться в отеле до тех пор, пока состояние Юры не нормализуется. Зная Льва, она готова была к любому ответу, от: «А кто там работать будет?», до: «Симпампулька, какие вопросы? Оставайся, Ритузика отправим». И Лев и впрямь, как это всегда и бывает, когда речь идет действительно о важных вещах, продемонстрировал понимание. Правда, от идеи отсылать руководить новым филиалом родную кровь он отказался сразу же. — «Зеленая» еще – новый бизнес на ноги поднимать, — снисходительно похлопав по плечу присутствующую при разговоре дочурку, резюмировал Федотов тоном, не предполагающим возражений. Достал из кармана смартфон и сделал рукой выметающий жест: «Разговор окончен, проваливайте обе», мол. Девушки только переглянулись. — Элен, дорогая, здравствуй…, — это всё, что удалось услышать Завгородней перед тем, как пришлось-таки прикрыть за собой дверь. . . . Кошмарная, страшная неделя, за которую, как ни странно, она умудрилась приобрести. Скажи Ксюше кто, кто именно окажется таким приобретением, скажи ей кто в день ее прилета с Мальдив, что она сможет по-человечески общаться с девушкой, которая умудрилась дважды за ее спиной переспать с врачом, управляющая бы лишь пальцем у виска крутанула, а потом долго бы смеялась этому человеку в лицо. Как говорится, никогда не говори «никогда». Рита буквально вынудила Завгороднюю себя выслушать. Первые три попытки результата не принесли, Ксюша отделывалась стандартным: «Рита, к тебе у меня претензий нет» и спешно сбегала, но однажды поздно вечером Федотова просто подкараулила вернувшуюся в отель после очередной поездки в больницу коллегу и вошла в ее комнату с бутылкой вина, не дожидаясь, собственно, приглашения. А вышла оттуда лишь через сорок минут. С ощущением упавшего с души камня. Тем поздним вечером говорила только Рита, а Ксюша, эмоционально выжатая до дна, будучи уже не в силах оказать незваной гостье никакого сопротивления, просто сдалась и слушала. Девушка даже поймала себя на уставшей мысли, что в конце концов, это может быть интересно – узнать, какого же черта? Что вообще у Федотовой в голове происходит? Как выяснилось по ходу душераздирающего монолога, там, в блондинистой голове, происходит ни больше ни меньше – стихийное бедствие. Уже к третьей минуте этой оглушающей исповеди от надменной девочки не осталось и следа. Маргарита просто выложила Ксении всё начистоту: про безразличие отца, про ощущение никчемности и никому ненужности, евшее поедом одиночество. Немного помолчав, призналась, что по-прежнему завидует Ксюше, у которой в этой жизни есть главное ­– любовь: Ритиного, между прочим, отца, коллег и своего мужчины. А у нее – нет совсем ничьей, совсем никого рядом. Ксюше запомнилось: «Я всю жизнь чувствую себя, словно какой-то отброс. Папа считает меня ошибкой природы, а вы все думаете, что я стерва, избалованная девчонка, которая с жиру бесится… Да, может я и стерва. Не от хорошей жизни. Да что вы вообще о боли знаете!? Прости…». Еще – рассказала, как напилась тем вечером до звезд перед глазами и не придумала ничего лучше, как пойти к Юре, чтобы вдвоем перетереть кости «этому козлу», заявившему ей, что она жертва аборта, а его уволившего за шутку. Ксюше запомнилось: «Мне показалось, что это единственная годная идея за весь вечер. Я не хотела. Или хотела? Не знаю...». Глядя то на управляющую, то в уже третий по счету опустевший бокал, выдавила, что если честно, что было дальше, совсем не помнит. Только как проснулась от звонка, как стремительно одевалась и уносила ноги. Как наутро протрезвела и пришла в ужас от содеянного. Как боялась, что Ксюша узнает, и уговаривала Юру ничего ей не говорить. Как обрабатывала отца. Как, чувствуя свою вину и видя, как он мучается, хотела их помирить. Ксюше клином врезалось в память: «Прости меня, пожалуйста» Завгородняя, добрая душа, всегда отличалась состраданием к тем, кто, по ее мнению, в нем нуждался. Она сама всю жизнь была обделена вниманием папы и потому могла понять чужую боль. Управляющей тоже всю сознательную жизнь приходилось доказывать окружающим, что она чего-то стоит. Разница между ними была в том, что Ксюша знала, что такое, когда тебя любят, знала, что такое, когда в тебя верят, а Маргарите эти чувства были, видимо, не знакомы. И когда Рита, наконец, замолчала, Ксюша поняла, что ненавидеть свою новоиспеченную коллегу – главную угрозу её спокойной жизни – у неё не выйдет, как бы оправданно эта ненависть не выглядела. Нет, разумеется, они в одночасье не стали подругами, но теперь у Ксении и впрямь, а не на словах, не было к Федотовой никаких претензий. А за эти дни ее молчаливая, ненавязчивая поддержка – готовность взять на себя лишнюю работу, чтобы освободить Ксюшу пораньше, чаи прямо в кабинет, робкие ободряющие слова – окончательно дожали начавшую раскисать девушку.

***

Всё изменилось в один миг, стремительно, прямо посреди напряженного рабочего дня. В кармане пиджака управляющей завибрировал телефон. Ксюша доставала гаджет абсолютно машинально: ей звонили по сто раз в сутки, частенько она подносила смартфон к уху, даже не глядя на экран. В этот раз взгляд-таки задержался на имени звонившего, и в следующую секунду ладошки вспотели, в ушах зазвенело, а пол уверенно поплыл. «Александр Петрович Склиф». Лично главврач не звонил ей за это время ни разу. Она смотрела на входящий и чувствовала, как тело и душу мгновенно парализует страх перед неизвестным и неизбежным, как невидимой ударной волной из головы выбивает абсолютно все мысли. Зачем он звонит? Что хочет ей сообщить? Сейчас она возьмет трубку, а когда положит, жизнь совершенно точно больше не будет прежней. Подвешенному состоянию, в котором девушка всё это время находилась, через пару минут в любом случае придет конец – и она не поймет, готова к этому или нет. Нужно быть смелой! «Господи…» Дрожащими пальцами Ксюша кое-как попала по кнопке «Принять вызов»: — Д-да? Алло? — голос не слушался. Затравленно обернувшись по сторонам и убедившись, что её никто не видит, управляющая тяжело облокотилась о стену и, опустив голову, зажмурилась, забывая вдыхать. — Ксения Борисовна? Добрый день, это Масленников Александр Петрович, главврач, Институт Склифосовского… — Да-да, я Вас слушаю, — прошелестела девушка, ощущая, как ее сердце, ухнув вниз, бьется в районе пяток. Каждая потраченная на эти приветственные любезности секунда лишала ее внушительной порции нервных клеток. «Говорите же!» — Ксения Борисовна, подскажите, у Вас нет контактов родственников Юрия? — устало поинтересовался собеседник. — Никто не объявлялся с тех пор, как он к нам попал, не понимаем, кому еще, кроме Вас, сейчас звонить. В справочнике тридцать Сергеев Симоновых, но в ходе обзвона первых пятнадцати… — Зачем Вам? — просипела Завгородняя, совершенно бесконтрольно оседая по стене на пол. На том конце наступила звенящая тишина. — А разве лечащий врач Вам еще не сообщил? — спустя секунды заминки поинтересовался главврач. — Н-нет… — Странно, уже давно должен был, забегался, наверное… — Александр Петрович! — её вскрик разнесся по коридору и заставил подпрыгнуть на месте вышедшего из своего номера Зуева. — Говорите! Умоляю Вас! — Мелкая, ты, смотрю, уже совсем крышей поехала? — возмутился Игорь Павлович, смерив подчиненную презрительным взглядом. — Чё орешь на весь отель? Ксюша пропустила ремарку мимо ушей. Весь ее мир сжался сейчас до голоса на том конце трубки. Всё остальное было совершенно неважно. Зуев прислонился к противоположной стенке и выжидательно уставился на управляющую. Не дурак, хоть и был слегка подшофе, а сложил простое уравнение в своей голове и понял по виду девушки, что прямо сейчас речь идет о Юре. С некоторых пор совладелец к местному Айболиту слегка потеплел душой. — Ксения Борисовна, не волнуйтесь так, прошу Вас, — затараторил Масленников, — Простите, не с того начал, голова уже чугунная под конец дня! Сами понимаете, работа нервная. Я думал почему-то, что Вы уже в курсе..., — не слыша уже ровным счетом никакого ответа, кроме доносящегося из динамика шуршания тяжелого дыхания, врач продолжил: — Тогда гонцом с хорошей вестью побуду для Вас я. Юрий очнулся. «Очнулся…? То есть, что? Не понимаю…» Секунды на попытку осознать, воспринять – и… Кислород вернулся в сжатые лёгкие так стремительно, а серый мир наполнился жизнью так резко, что девушку одурманило. Оглушило. Ослепило и обездвижило. За эту неделю она потихоньку привыкла существовать в этом состоянии, привыкла к приглушенным звукам и цветам, к страху и боли внутри себя, к отсутствию движения и смыслов, к ложному ощущению замершего времени. В её собственной маленькой Вселенной оно и впрямь остановилось, пусть все вокруг по-прежнему кипело и бурлило. Большому миру не было до прикованного к больничной койке и балансирующего между жизнью и смертью человека ровным счетом никакого дела, мир и не заметил… Да, головой управляющая понимала, что всё это не может продолжаться вечно, что когда-нибудь она вынырнет на поверхность, что поставленная на паузу чей-то милостью жизнь когда-нибудь продолжится. Но к моменту этого звонка уже настолько срослась со своими страхами, настолько боялась в любую минуту услышать в свой адрес соболезнования, что оказалась совершенно не готова к тому, что кто-то может нажать на кнопку play прямо сейчас. Как вообще к таким вестям можно оказаться готовой? — Ч-то? Повторите, пожалуйста…, — пролепетала управляющая, всё еще боясь раньше времени поверить, что не ослышалась, что действительно все правильно поняла. — Очнулся. Вышел из комы, — воодушевленно зазвучал голос, — Для нас это победа, вдвойне победа, ведь это наш коллега! Хотя, конечно же, я не в праве так говорить, все наши пациенты для нас равны и… «Очнулся! Неужели правда!?» Всё, прозвучавшее после слова «победа», обратилось в помехи на пути к Ксюшиному мозгу. Голова отключилась, не в состоянии полноценно воспринимать смысл того, что говорил сейчас этот человек. Юра очнулся! Он очнулся! Он будет жить! Дышать! Вновь будет смеяться, строить планы, подтрунивать над окружающими, лукаво смотреть в её глаза своими голубыми… Или не смотреть. — … и теперь мы с уверенностью можем говорить о том, что опасность миновала, — продолжал вещать врач на том конце трубки, — Хотя, признаться, при таких раскладах в благополучный исход даже я на сто процентов не верил. Все-таки сами понимаете, кома – это угрожающее жизни состояние, она затянулась и… «Не теряй времени!» — Александр Петрович, я могу сейчас приехать? — выпалила девушка, метнув взгляд на наручные часы. Стрелки показывали 16:06, разгар рабочего дня. Да пусть весь этот отель хоть сгорит сию секунду к чертям собачьим – ей будет все равно! Он очнулся! Собеседник озадаченно замолчал, взвешивая все «за» и «против». — Ксения Борисовна, я понимаю Вашу радость и, поверьте, сам искренне рад, но сейчас пациенту нужен покой. Ему нельзя волноваться, поэтому я бы, конечно, попросил Вас повременить с визитом несколько дней… Наверное, её взволнованность передавалась врачу прямо по воздуху, по волнам беспроводной связи, потому что, замешкавшись на пару секунд, Александр Петрович все-таки продолжил: — А с другой стороны, возможно, увидев Вас, Юрий воспрянет как-то, быстрее пойдет на поправку. Позвоните лечащему врачу, согласуйте посещение с ним. И дайте мне, пожалуйста, все-таки знать, если найдете контакты родственников. — Хорошо…, — пролепетала оглушенная новостями управляющая, — Конечно… Спасибо… — Тогда не буду больше занимать Ваше и свое время, Ксения Борисовна. Всего доброго! — До свидания… Смартфон ходил ходуном в трясущейся руке. Кое-как запихнув его назад в карман, Завгородняя подняла влажные от непрошенной воды глаза на застывшего в двух метрах Зуева. — Мелкая, ну чего там? Не пугай! — совладелец отеля отделился от стены и с тревогой уставился на управляющую. — Отправился всё-таки наш Юрик на тот свет, да? — Игорь Павлович! — никто из этих двоих так и не понял, как именно такое допустил, но каким-то непостижимым образом секунды спустя Зуев оказался стиснут в неожиданно крепких для хрупкой девушки объятиях. — Он очнулся!

***

В этих больницах пахнет всегда одинаково: лекарствами и чужой болью. А в определенных отделениях – еще и смертью. Сколько раз за это время Ксюша приезжала в Склифософского, нос её не улавливал иных запахов. Раз от раза стены давили, чуть перешагивала порог – и тут же хотелось бежать прочь. Сегодня всё было иначе. Сегодня в воздухе витал какой-то новый запах, особенный. Ранее в своем горе она его никогда не замечала – этот запах надежды. Пациенты, их родные и близкие, весь штат день за днем, ночь за ночью перерабатывающих врачей – все они надеялись. Как Ксюша не учуяла его раньше? Он чувствовался явно, щекотал ноздри, дурманил голову, опьянял. Управляющая «летела» по коридорам, и ей чудилось, что тьма отступила, а свет победил, заполнил собой пространство, просочился под тумбы и по углам, вымел отовсюду несчастье. Сегодня она как никогда остро ощущала неизбежность весны. Затормозила девушка лишь у самой двери в палату: ошарашенная внезапной мыслью, встала как вкопанная, одернула коснувшиеся было ручки пальцы. Всё, о чем она просила – о чуде, о жизни, и чудо случилось, её услышали! Юра пришел в сознание, он будет жить. Но о чем она за всё это время не успела или просто не хотела подумать – так это о статусе их отношений. Ведь они расстались вечером накануне несчастного случая. Потому, что он оказался не исправим. Расстались из-за измены – в её понимании, уже второй на его счету. Да, она молилась, она простила, она не держит на Юру зла, страшная боль и обида исчезли, уступив место другой боли и страху за его жизнь. Наверное, любые грехи теряют вес, когда на той чаше весов сама жизнь. Но как теперь ему доверять? Как? Ксюша точно знает – доверять она больше не сможет. Она не даст себе наступить на одни и те же грабли в третий раз, не войдет в ту же воду трижды. Доверие – сложная штука: оно выстраивается по кирпичику годами и рушится в один миг. Там, где две измены, и дальше будут измены. Если у человека это в крови, если он полигамен, то ситуация не поменяется. Зачем ей снова это надо? Правда, зачем? Склонности к мазохизму Завгородняя ранее за собой не замечала. Он будет жить – это всё, о чем девушка просила. Это главное! А остальное… А остального и нет. Всё кончено. Тогда как ей сейчас себя вести? Хороший вопрос. И почему она не задала его себе раньше!? Вся надежда оставалась лишь на то, что Юра и сам всё понимает. Что не воспримет ее появление, как знак, что у них снова все по-прежнему. «А как еще он может это воспринять? Очнись, Завгородняя!» Додумать ей не дали. — Ксения Борисовна, добрый вечер, — раздался за спиной вкрадчивый голос лечащего врача, — Как быстро Вы добрались, по московским-то пробкам. Может, Вы от нас что-то скрываете и у Вас личный вертолёт? — Добрый вечер, Антон Викторович, — пролепетала Ксюша, чувствуя себя застигнутой врасплох, — По Москве в это время я предпочитаю передвигаться на метро. Земля вновь уходила из-под ног. Она не готова! Не успела настроиться на встречу! И уже, вестимо, не успеет. Врач же удовлетворенно ухмыльнулся. Кажется, его её ответ вполне устроил. — Разумно! Ну что? Пойдемте? Девушка неуверенно кивнула: — Да… — Только очень прошу Вас, — Антон Викторович внимательно посмотрел на собеседницу, уже одним взглядом транслируя всю важность своей просьбы, — волноваться ему сейчас никак нельзя. Постарайтесь обойтись без лишних эмоций… «Легко сказать… Знали бы Вы…» Вслух же она произнесла лишь: — Конечно… — Тогда вперед. У Вас от двух до десяти минут, в зависимости от того, какой будет реакция пациента. Если вдруг что, я попрошу Вас закруглиться.

***

В палату они вошли вместе. Точнее, сначала дверь открылась, комнату огласило приветствие Антона Викторовича, затем доктор вошел сам, а Ксения замерла в дверном проеме, не решаясь сделать шаг и расскрыть свое присутствие. Зажмурилась крепко. Ей одновременно хотелось заглянуть, наконец, в Юрины глаза, самой убедиться, что все, наконец, позади, и в то же время было просто до чертиков страшно. В том, что он оказался между жизнью и смертью, она чувствовала собственную вину. — Ну, как самочувствие, Юрий Сергеевич? — бодро спросил врач, направляясь к своему пациенту, — Заставили же Вы нас всех поволноваться! — Бывали времена и получше. Но спасибо. Его голос! Это его голос. Голос, которого она не слышала почти две недели! Который боялась больше никогда не услышать! Слабый, хриплый, сиплый – его! Он правда живой! В самом деле! Ксюша ощутила, как в горле встал ком, а в глазах – вода, как защипало в носу, как в безумном темпе заколотилось сердце. Ноги не слушались ее, приросли к полу. Антон Викторович, меж тем, продолжил свой незамысловатый допрос: — И как оно там? Заметили что-нибудь интересное? Свет в конце тоннеля? — Скука смертная, — ответил Юра без каких-либо эмоций, — Как ёжик в тумане, и никакого света. Я так и знал. Сказочки всё это. — Ну здесь-то повеселее, само собой, — врач ухмыльнулся, снимая показатели с датчиков. — Добро пожаловать домой. С возвращением. На это Юра не сказал ничего. Зная его, Ксюша понимала, что в голове у него сейчас, должно быть, с десяток вариантов ответа, но по каким-то причинам он предпочел оставить их при себе. Просто сил нет? Он не рад, что жизнь продолжается? Что!? — Смотрите, кто пришел Вас навестить! — Антон Викторович, вспомнив про посетительницу, живо обернулся к двери и сделал Ксении приглашающий жест рукой. Ну что же… Отступать некуда. И, в конце-то концов, не для того, чтобы в последний момент сбежать, она сюда приехала. Сделав глубокий вдох, девушка шагнула вперед, и еще раз вперед, заставила себя поднять от пола глаза – и встретилась с его пронзительным взглядом. «Это ты… Живой…» — Привет…, — пробормотала она, смущенно улыбнувшись. Сердце колотилось, как обезумевшее, норовя выпрыгнуть наружу через горло. Надо же... Откуда такое чрезмерное волнение? Она же всё для себя решила... Нужно бы сдержаннее как-то, да и врач просил не волновать. Юрины брови еле заметно приподнялись. Он неотрывно следил за тем, как Ксюша, сделав несколько шагов, остановилась посреди помещения и теперь переминалась с ноги на ногу, явно не понимая, куда себя деть. Лечащий врач поглядывал на мониторы, отслеживая малейшие изменения пульса пациента. К удивлению Антона Викторовича, их фактически не было. Юрино сердце продолжало биться абсолютно ровно. Соблюдая все рамки приличий. «Не молчи!» Ожидание было невыносимым, стрелки вновь замерли, в этой комнате были лишь они одни – смотрели друг на друга в гробовой тишине. Наконец, его губы разомкнулись. Чтобы её оглушить. — Ооооо, Ксения Борисовна? Решили почтить меня своим присутствием? — сузив глаза, иронично поинтересовался Юра. — Какая честь… Не стоило. Но – я польщен. Рот дрогнул в еле заметной глазу ехидной улыбке. «Что…? В каком смысле? С каких пор я снова Ксения, еще и Борисовна?» Она ведь не ослышалась. Перед ней абсолютно точно был он – её Юра. И при этом – совсем другой. Время словно решило сыграть с Ксюшей злую шутку, вернув ее в прошлое лето: в первые дни его работы личным врачом Федотова… Девушка судорожно пыталась найти во встречном взгляде хотя бы намек на прежние чувства. Безуспешно. В который раз за единственный день она ощущала, как искривилось и закружилось пространство вокруг нее, каким неустойчивым стал пол. Неужели живущая в нем обида до сих пор сильна настолько, что перво-наперво он решил подчеркнуть, что отныне их отношения – сугубо рабочие? Демонстрирует свое пренебрежение? Показывает, что не простил? Просто издевается? — Юр, что с тобой? — не веря своим ушам, оторопело спросила управляющая. Колени предательски задрожали. Брови взлетели еще выше. Да, она очень хорошо помнит этот хитровыделанный взгляд, означающий: «Готовься». Давненько она на себе его не чувствовала. С тех пор, как они выбрали друг друга, оттенки предназначенных ей взглядов неуловимо изменили температуру: Юра сбросил свою маску сарказма, сложил оружие и позволил себе просто её любить. Но это… Это… «Да что же это?!» — Разве мы с Вами уже успели перейти на «ты»? — удивление в его голосе было совершенно искренним, — Что-то не припомню такого… Неужели массаж так благотворно на Вас подействовал, Ксения? ««Не припомню…»? Да какой массаж? О чем ты!?» Похолодев, Ксюша беспомощно уставилась на Антона Викторовича, виски отчаянно пульсировали, губы мгновенно пересохли. Она совершенно ничего не понимала. Совсем! Доктор, напряженно следивший за их диалогом, решил вмешаться. — Юрий Сергеевич, сможете назвать свою фамилию, дату рождения, возраст, профессию, место работы? — от былой бодрости и веселья в голосе лечащего врача не осталось и следа. Он не сводил глаз со своего пациента. — Симонов, 30 лет, 25 февраля 1991 года рождения, врач общей практики, отель «Гранд». По крайней мере, был отель «Гранд», — покосившись на управляющую, без тени сомнения ответил Юра. — Уже что-то. Хорошо. Вы помните, что с Вами произошло? — осторожно поинтересовался Антон Викторович. Нахмурившись, мужчина некоторое время хранил молчание, и пока он его хранил, Ксюша чувствовала, как вместе с полом начала кружиться ее голова. Она же сама десять минут назад, стоя под дверью его палаты, думала о том, как им теперь быть. Она же хотела, чтобы он сейчас, ее увидев, не надумал себе лишнего… Но не это же имелось ввиду! Не это! Или он действительно просто издевается? По-прежнему хранит в сердце свою обиду? — Честно говоря, не очень, — наконец, произнес Юра неуверенно, по-прежнему хмурясь, — Я надеялся, Вы мне расскажете. Я падал… — Да, — склонив голову, подтвердил доктор. — Может, попробуете вспомнить еще какие-то подробности? Обстоятельства? Что предшествовало падению? — Это всё. Извините, видимо, я Вас разочаровал. Ксения переводила испуганный взгляд с врача на Юру и назад. Она совершенно ничего не понимала, а если быть точнее, в глубине души понимая, отказывалась смиряться с их новой реальностью. «Не может быть…» — Ничего страшного. Позже мы к этому разговору вернемся. А теперь отдыхайте, — Антон Викторович повернулся к Ксюше, глазами приглашая ее на выход, — Ксения Борисовна, думаю, нам с Вами пора. Юрий Сергеевич, Вы же не возражаете? — Абсолютно, — безмятежно ответил тот, — Ксения…? Вздрогнув, Ксюша подняла на Юру глаза. В этом «Ксения» не было ни грамма тепла, от ее имени в его исполнении вновь веяло прохладой. Оно снова звучало так ровно и вместе с тем так иронично, словно они откатились почти на год назад, к первой неделе их знакомства. — Как там, кстати, Ваш лимфоузел поживает? Повторный осмотр не нужен? Предварительная запись снова открыта.