живи в моїх заплутаних думках
ховайся в коридорах підсвідомих
по магістралям ліній на руках
течи до мого серця
твого дому
©suchevskyi
***
1934 р. — привет! Нат осматривает Баки Барнса презрительным взглядом и демонстративно отворачивается, уверенно шагая дальше. — эй! не выспалась? или еще спишь? сцепив зубы и нервно вдохнув-выдохнув, Нат резко впивается зелеными глазами в его синие. внутри что-то урчит. — о, мне бы очень хотелось, чтобы это было просто сном, — она легонько морщится, поудобнее перехватывает мешковатую сумку, — кошмарным таким, уродливым... сном. — и чего ты такая злая? раньше ведь нормально общались, а сейчас? — Солдат криво улыбается и чешет зубами нижнюю губу. — что, до сих пор еще не лишилась поцелуйной девственности? — такого термина нет. не выдумывай чепухи и отсань от меня, противный, мерзкий... о, зачем это все? зачем именно сейчас? Солдат, Дьявол его возьми, был чертовски привлекательным, и это уже давно замечало колоссальное количество девушек. еще тогда, когда они весьма хорошо дружили, вокруг него крутились толпы размалеваных девиц. вырядившись в обтягивающие юбки, что было категорически запрещено, они то и дело случайно задевали его пятыми точками и наклонялись за упущенной вещью ужасно изгибаясь, для эффекта большой задницы. тьфу, дуры. Солдат больше любил красивые глаза, нежели задницы. ну, и грудь. да, они общались настолько близко, что Нат даже такие подробности его предпочтений знала. она знала о нем все. если не все, так многое. очень многое. они очень хорошо дружили. сидя после вечерней смены в общей раздевалке (ибо убийца — существо бесполое), больно врезаясь пальцами в железные ободки лавочек, и сжимая в кулаках разновидные пульки, изучая их на ощупь, они говорили обо всем. обо всех. о своих чувствах и многих переживаниях. — ты обязательно станешь классной Черной Вдовой! не теряйся ты так... — мхе. ну да, если бы, — и приклоняется рыжей макушкой к его плечу. — ну, что мы все о работе, да о работе. ты целовалась уже с кем-то? — с горящими синими глазами спрашивал Солдат, еле-еле сдерживая улыбку. он ведь прекрасно знал ответ на этот ежедневно задаваемый вопрос. — нет, — просто отвечала Нат, не заморачиваясь над формулировкой ответа и наплевав на серость его слов. — значит ты не умеешь целоваться, — размышлял далее Барнс, и Нат прекрасно понимая к чему он ведет, отрицательно и устало качала головой, улыбаясь, — давай научу! он каждый вечер так шутил, и каждый вечер это почему-то было так смешно. Нат смеялась. Нат нравилась эта рядовая, тупая и абсолютно какая-то неинтересная шутка. в чем была ее классность? знали только эти двое. или не знали. после двух лет строгого молчания между ними, и страха встретится взглядами, или вообще встретится, он с ней здоровается. зачем? в чем шутка? тупая, глупая шутка. «глупая-глупая-глупая шутка» — повторяет про себя Нат, прикладывая холодные мокрые ладони к, почему-то, горящим щекам; нечаянно полностью пробуждает нечто пушистое в душе, кусает нижнюю губу. раньше Солдат был действительно бесполым. он был просто другом. но сейчас Нат вдруг узнает, что он... парень. почти мужчина. «мужчина» при звучании отголосками и эхом этого слова в стенках головы, Нат становится жарче, глаза темнеют, а «пушистик» начинает урчать. она смотрит на свои руки, вспоминает места прикосновения его пальцев, двухлетний давности, и чувствует как с этих клеток волнами разливается странное желание и бурлящая лава. Нат морщится, подхватывает сумку и спешит на урок, не желая опаздывать в первый же день, и сердито замечает, что она его... замечает. он буквально везде. Солдат посещал уроки по другом расписании, и в предыдущие года было весьма удивительно, что они с Нат иногда пересекались в коридорах на, неприлично коротких, переменах. а сегодня... постоянно. идет и смотрит, идет и смотрит на нее. как будто оценивает Нат внимательным взглядом, вылизывает синими глазами, мысленно раздевает. или это у бедной Нат просто паранойя? тупая наивность..? нечто в душе беспокойно топчется на месте. теперь он всегда с ней здоровается. простого «привет, Нат» достаточно, чтобы вогнать ее в краску, заставить ускорить шаг, и довести до довольного «ур» пушистого жителя ее внутреннего мира. дыхание предательски сбивается, и сердце пропускает удары. Нат больно, до хруста пальцев цепляется за сумку, дерганно поправляет рыжую прядь и опускает глаза. бывало, идет по пустому коридору неспешно, вспоминает расписание и функциональности пневматики, а он сзади подкрадеться, как-то, и... — иди быстрее, Нат. Нат оборачивается, поймана врасплох, теряется, читает в синих глазах «спешу, отойди», и хочется убежать как можно дальше... бежать, бежать... упасть, встать, и вновь бежать. а потом всю ночь вспоминать его голос у себя над ушком, дыхание разгореченное, жадное. Нат вспоминает рядовую шутку. додумывает невозможные, но такие желанные, сценарии, тонет в жарких мечтах с головой и кленет чертвого Барнса. «пушистик» облизывает клычки. Нат запрещает себе влюбляться в него. нет, какая к Дьяволу влюбленность? желание лишь, да и только. можно было бы назвать странного пушистого жителя ее души недотрахом, но она ведь даже ни разу не целовалась, а уж тем более не... щеки краснеют, ладошки потеют. «нашла время подумать об этом, молодец» — сердиться сама на себя Нат, и списывает с доски давно зазубренные разновидности грунтов. «интересно... а он более груб, или нежен..? » от стыда перед самой собой, Нат с силой закрывает глаза, и пальцами давит на глазные яблоки, будто это поможет выбросить из головы вид полуголого Барнса, нависающего над ней. — привет, Нат, — просто и легко здоровается с ней Солдат, струшивая снег с темных волос, и ненароком брызгая снежинками на нее. а Нат почти рычит от злости и желания самой струсить снежок с него, — как там твоя поцелуйная девственнось? Нат морщится и оглядывается по сторонам — в темном коридоре они одни: — никак. как и обычная. у Барнса горят и темнеют глаза. — значит... ты не умеешь... Нат хмыкает и краснеет. она бы уже убежала, но боится упасть в него на глазах. — научить? Нат молчит, не смееться. знал бы Солдат, сколько всего он уже ее научил в фантазиях милой Романофф. Барнс неотрывно всматриваться в нее, рывком, в один шаг постает перед ней и прижимает к стенке, руки блуждают у нее под футболкой. обхватывает ее нижнюю губу своими губами — сухими, мягкими... Нат подрывается и взволновано осматривается. уснула. прямо на последнем уроке. и никто не позаботился о том, чтобы ее разбудить. оставили одну в темном классе и... всë. наручные часы показывают почти полночь. обида и какой-то страх застревают в горле, перерезают всякие мысли о... Солдате. быстрее бы дойти до комнат. Нат мягко и быстро почти бежит по коридорам, даже не шаркая кроссовками каменно-грязный пол, оглядывается по сторонам. застывает в десятке метров перед темной фигурой и нащупывает в кармане ножик. черт, Барнс, не до тебя немного. — доброй ночи, Нат. как там твоя девственность? — лукаво спрашивает он. — ты пропустил слово «поцелуйная», — замечает Нат и пятиться к стене. — нет, не пропустил. проклятые сны не покидали ее очень давно, фантазии, мечты. от них было сложно отделаться, «пушистое» управляло мозгом, мыслями, иногда движениями. холодная стена почему-то обдала спину жаром. бывший лучший друг опасно навис над ней. — я что-ли не вижу, как ты меня прям взглядом трахаешь месяца последние? щеки, казалось, лопнут. как и сама Нат от стыда и морального давления. Барнс пахнет сладким любимым алкоголем, дешевыми сигаретами, потом и порохом. Нат готова утонуть в этом запахе, возможно даже больше, нежели в его объятиях. наверное. Солдат кладет одну руку Нат на талию, а второй скользит по внутренней части бедра. они почти одинакового роста, Барнс жжет ее шею своим тяжелым медленным дыханием, наклонив голову и застыв. по их венам течет бурлящая крышесносная лава, стояк давит Нат в ляжку. «беги» — шепчет подсознание, разум и здравый смысл; «нет» — отвечает зверек и впивается когтями в Нат. Солдат нежен. невероятно нежен. аккуратно растегивает ее блузу, не спеша целует губы, не проникая языком внутрь. алкогольный вкус на его губах прекрасен. руки мозолистые, крепкие. Нат тает, подобно снегу на его куртке. тает в его руках, зарывается короткими пальчиками в волосы Барнса, прижимается грудью к его телу и злорадствует где-то в душе. урчит пушистая когтистая зверушка внутри Нат, мурлыкает и облизывается; успокаивается. лишится поцелуйной девственности в коридоре чертовой спецшколы? а может... просто девственности? о, приблизительно об этом и мечтала Нат. серьезно.***
— привет, Нат..! Баки так краснеет, так по-мальчишески улыбается, стесняется. будто это не он вчера лишил ее поцелуйной девственности. и обычной тоже. Нат ему нравилась. милая, родная Романофф, с самого начала года не покидала его мысли и фантазии, всего его. проклятый Баки влюбился, подобно мелкому пацану, который передергивает на кинозвезд, мысленно даря обычным журналам сердце. Баки влюбился, придурок. по уши. по темьечко. будто впервые. Нат брезгливо морщит нос на его «привет», отворачивается и идет дальше. Баки расстраивается.хм, а что он хотел? гребаный пушистик получил дозы и опять уснул...