30. Скользить
29 марта 2024 г. в 12:54
Когда ступаешь на лёд, ты или становишься един с ним, или он отторгнет тебя. Это правило Чуя знал наизусть с пятнадцати, когда впервые нашел коньки и выскользнул на гладкую поверхность. Мальчик из приюта, приходивший на каток после закрытия, тайком, чтобы покататься насколько часов. Гадкий утёнок, по случайности замеченный и подобранный во время ночных сеансов. Стоило немалых трудов вправить уже сломанные неправильным обучением крылья, прежде чем легкокостный лебедь взлетел надо льдом, словно гравитации не существовало, лишь на мгновение касаясь смертоносными лезвиями застывшей воды, чтобы снова взлететь тройными и четверными. Чуя — аномалия-самоучка, тот бриллиант, который достался в руки Мори просто по случайности.
Чуе пророчили удивительную карьеру, и он сполна оправдал надежды. Кое могла гордиться своим учеником, как и Мори, руководивший их школой по фигурному катанию. Он был Примой этой маленькой хрупкой вселенной изо льда и холода. Однако истинная Снежная Королева, перед которой преклонялись все, оказалась предательницей. И имя ей Осаму Дазай. Тот самый подросток, увидевший нарушителя ночью на льду и словивший в свои сети пугливую птицу. Правда, как выяснилось, испугавшийся невысокого и вечно бинтованного парня Накахара едва не сломал руку Дазаю, когда тот остановил проносящегося мимо него рыжего.
— Раз ты едва не вывел из строя нашего будущего чемпиона, придется тебе занять место рядом с ним и готовиться самому к выступлениям на льду, — насмешливо произнес Мори, когда возмущенный Осаму буквально притащил к своему опекуну сопротивляющегося буйного рыжего беспризорника. И Чуя получил возможность заниматься любимым делом. Только теперь вполне официально, устроившись в школу и проживая в общежитии, как порядочный человек.
Это было практически семь лет назад, и на шеях обоих уже сейчас висит приличное количество медалей за разные соревнования. И после своего внезапного ухода Осаму не оставил лёд, лишь сменил тренера, будто это ничего не значило, оборвал связь с Мори и со школой Портового района Йокогамы. Накахара не знал причины, но догадывался. Как-то это было связано с Сакуноске, ещё одним учеником, но из хоккея. Кажется, какая-то серьезная травма во время соревнований, когда тот был не в лучшей форме…
Впрочем, Чуе было плевать насчёт выбора школы Осаму. Ведь тот бросил и самого рыжего. Даже не попрощался, не объяснил, не сказал и слова. Не обернулся, в одну ночь исчезая из общежития, оставляя на память пустые полки и разбитое сердце. И в момент этой мысли фигурист едва не перецепился зубцами о неровность льда: предаваясь воспоминаниям, он привычно разминался и прогревал мышцы для вечерних тренировок. Сейчас, когда ледовая арена закрыта для посетителей, а сам лёд залит поздним алым закатом из окон, было приятно скользить мыслями по прошлому, даже если оно отдается скрежетом незаточенных лезвий и хрупкой болью незаживающих синяков. За видимой лёгкостью каждого жеста — годы тренировок, стёртые в кровь ноги и разодранная кожа. За лёгкими улыбками — слезы, боль и растертое в ледяную крошку сердце. Возможно, в сказке Снежная Королева при помощи осколка зеркала заполучила власть над Каем, однако в реальности эта бессердечная холодная мразь ухитрилась вспороть ледяными иглами теплое сердце и оставила то истекать обжигающей кровью.
Годы тренировок выточили юношу, которого называли королем гравитации. Они же дали ему лучшего соперника и худшего возлюбленного, Темного Гения. С этими мыслями прокат его произвольной программы приобретал особенный настрой, и играющая на весь каток Deadly Drive усиливала это ощущение полета, отрыва и скорости. Потому что чертов Дазай — это смертельная гонка, это запланированная, предсказуемая катастрофа, спрогнозированное и просчитанное несчастье, и Накахара прекрасно понимал, к чему все идет. Но в итоге сам же первым заскользил навстречу, отталкиваясь зубцами для скорости, словно бы это был не выбор, который принесет ему исключительно боль, а очередной четверной на соревновании, отточенный до автоматизма и идеала. Словно гравитации не существовало, а авария на такой высокой скорости позволила бы отделаться парой синяков.
На льду Чуя мог дышать полной грудью, не вспоминая о Дазае, не скользя мыслями по острым, режущим граням собственной памяти. И только лёд мелкой крошкой взрывался из-под остро заточенных лезвий, замирая в воздухе невысказанным, невыплаканным, непрожитым. Потому что любая мысль о нем была подобна смертельно опасной гонке со своими чувствами, наперегонки с собственными надеждами и страхами.
Каждый прокат как последний. За это его любили судьи и зрители, Накахара всегда выкладывал всего себя, разрезая грудную клетку и отдавая душу. Ровно так же он и любил, со всей отдачей. Этого оказалось достаточно для романа в пару лет, разделенной постели и парочки слухов, мол, главные соперники льда на самом деле не очень соперники за закрытыми дверьми. Но этого всего оказалось недостаточно, чтобы его любили в ответ. И парень вкладывал всю боль и всю ненависть ровно так же, как и любое другое чувство, обезображенное от столь жестокой обиды. Если уж выкладываться — то до конца. Иначе зачем это все? Прокаты, боль, вложенные силы, любовь… Ему никогда не достаточно было просто скользить по поверхности — он чертил коньками историю, расписывал невидимым узором по поверхности льда письмена.
Музыка замерла, отзвучав последними аккордами, и Чуя затих следом за ней, дыша тяжело и сорвано. Он буквально ощущал, как от кожи исходит пар, когда за залитыми черным границами катка раздались короткие хлопки ладоней.
— Проходит столько лет, а маленький бродяжка все так же один в темноте скользит по льду, — насмешливый, звенящий переливами голос разрезал тишину катка. И в ту же секунду сталь чужих коньков вспорола лёд со знакомым, чуть взвизгивающим звуком, оставляя на тонкой поверхности тончайшие шрамы. Дазай был все так же хорош. Красив до мимолётного инфаркта у смотрящего. Каштановые кудри и насмешливый взгляд золотых глаз. Прекрасен. Сволочь.
— Какого черта ты здесь забыл? — мрачно поинтересовался Накахара, отмечая, что его извечный соперник вытянулся ещё сантиметров на пять. Не то шпала, не то палочник с тонкими руками и ногами. Впрочем, для него это было даже органично. С его худобой и сухими, крепкими мышцами, как у большой кошки, смотрелось изящно. Пальцы слабо сводило от мимолетных фантомных ощущений, когда он скользил по коже, очерчивая тогда еще не так отчетливо развитую мускулатуру.
Дазай на одном лезвии проехал мимо и завернул, делая пару кругов вокруг замершего королевской коброй Чуи. Ленивый взгляд цвета виски и гречишного меда скользил по фигуре юноши, пока неизменно вежливая и безразличная улыбка сфинкса не сходила с лица. Такой улыбкой вскрывают вены. Такой улыбкой хотелось вскрыться, лишь бы не видеть в ней холод и безразличие, не то второй кожей, не то маской скрывающие истинные эмоции.
— Так что? Это твоя новая программа? Красивая, — Дазай резко развернулся на лезвиях и остановился напротив Чуи, буквально на расстоянии протянутой руки. Неуютное чувство дежавю преследовало так упрямо, что морозом по коже продирало.
— Какая разница, скумбрия? — Накахара нахмурился и сделал «фонарик» назад. Вот только Дазай не собирался отстраняться и зеркально сделал движение в сторону бывшего напарника. И так до момента, пока Чуя не вжался спиной в бортик, а Дазай буквально не навис над рыжим, блокируя тому руками возможность отъехать в сторону и избежать этой клетки.
— Что, если я хочу откатать ее вместе с тобой? — едва не промурлыкал брюнет, довольно прищурившись.
— А ты не охренел, мой номер воровать? — прищурился Накахара и почувствовал хватку цепких пальцев у себя на подбородке. Осаму явно собирался заставить на него смотреть. И слушать очень внимательно.
— Кто говорил о воровстве, Чуя? Я собираюсь стать твоим партнером в этом танце.
— Он… рассчитан на одного, — недовольно и с глубоким сомнением в голосе произнес парень.
— Но мы же всегда шли против правил, разве нет? — Осаму улыбнулся и наклонился ниже, однако столкнулся с ладонью Накахары, упершейся ему в лицо. Поцелуя не получилось. Романтично, конечно, воссоединение двух партнёров на их ледовой арене, сплетение двоих, скользящих по льду, но…
— Дазай, какого хрена, повторяю? Ты не вернёшься под начало Мори, да и прошло уже слишком много времени, — Чуя нахмурился. — Станцуем мы. А потом? Опять сбежишь. Нет. Я не согласен идти на поводу твоих прихотей.
— Ты прав, я не вернусь к Мори. Но тебя я не бросал, — Осаму крепко обнял Чую за талию, заставив того покачнуться на лезвиях. — На этот сезон было решено объединить две школы. Портовую Мори и Агентство Фукудзавы. Так что мы сможем поработать вместе. И при этом я останусь вне влияния дражайшего бывшего учителя, — на губах шатена появилась вздорная усмешка, однако рыжий все ещё даже не улыбнулся, оценивая получающуюся ситуацию.
— После этого сезона мы снова разбежимся. Оставь это, Дазай, — тихо произнес юноша, опуская голову. — Хватит уже твоих игр.
— Я ушел от Мори, а не от тебя. И я хочу с тобой быть, глупый ты слизняк, — вздохнул Осаму. — И если дашь мне ещё один шанс, я постараюсь тебе доказать это.
Лёд не прощает ошибок. Лед позволяет скользить и летать, но он жесток, холоден и крепок. Дазай очень часто сравнивал глаза Чуи не то со льдом, не то с небом, по настроению. Вот только сердце у него было совершенно не ледяным. И Осаму все так же держал его живое, горячее сердце в своих ладонях. Тоже далеко не ледяных. И чему бы ни учил лед, как бы ни доказывал, что доверять можно только себе… Чуе очень хотелось поверить Осаму в этот раз.