Soukoku Inktober 2021

Не привязываться. Эту истину Чуе следовало зазубрить ещё в 15, когда любимые им Овцы оскалились волчьими клыками. Но мы же не учимся на ошибках. Мы же предпочитаем долбаные грабли. И дрожащие пальцы тянутся к сигаретам, когда их владелец, понимая, что снова облажался, чертыхнулся в пустоту. Примерно такую же, как внутри. Почти такую же, как снаружи, когда тьма скрадывает предметы. Только щелчок зажигалки может развеять мрак хотя бы на пару мгновений. А вот как осветить собственную душу, от которой в очередной раз отгрызли кусочек? Доверие - как снежинка. А Дазай - толстая подошва, с весёлым хрустом ломающая позвоночники снежинкам. Впрочем, это же Дазай. Он и не только снежинкам их ломает, разве нет? Самый способный ученик Мори. Самое жестокое существо Мафии. Бешеный пёс. Только когда тот внезапно сам потянулся к Чуе, парень не смог оттолкнуть протянутую руку. Или не захотел, кто знает. - Только не вздумай, будто я в тебя влюблен. Как только я потеряю к тебе интерес, я разорву любую связь с тобой, - весело произнес Осаму, и у Чуи мороз по позвоночнику прошёл. Наверное, в тот момент уже следовало задуматься, что Дазай - совсем не тот, кому следовало доверять нуждающуюся в доверии душу. За блюдцами карих глаз - не то некрепкий кофе, не то настоявшийся с сотню лет виски - эмоции читались сполохами света. Но были ли это настоящие эмоции? Или умелая имитация? Чуя бусинами на четках перебирал воспоминания, медленно вдыхая раскалённый яд. Он не помнил, какая это по счёту сигарета, но наивно полагал, что ему не будет вреда - разве что в горле будет сухо. Да глаза жжет от дыма, что приходится смаргивать чуть чаще, пока очертания утонувшего в черноте соседнего здания не обернулись игрой разума в виде хтонических чудовищ. Курение как медленное, бесконечно растянутое самоубийство, добровольное и глупое, и такое же напоминание, что даже ангельские крылья хрустят, когда их ломают во славу неизвестных богов и в жертву чужим целям. Впрочем, Накахара не мог не усмехнуться, ангел из него крайне условный. - Сам не вздумай влюбиться, если вообще умеешь, - парировал Чуя, прищурившись. - Разочаруешься, а потом будешь ныть, что я не соответствую тому, что ты там нафантазировал. - Совсем как твои дружки? Как их... - Дазай насмешливо пощелкал пальцами, и Чуе показалось, что в этот момент мелкий засранец по одной ломал какие-то мелкие кости в его теле. Фаланги, может. Или позвонки, словно ронял мелкие плиточки невидимого домино. - Они ведь думали, что ты всегда будешь рядом с ними, послушно выполнять их прихоти. И никого, кроме них, рядом не будет. Но стоило им найти кого-то более подходящего, они бросили тебя. Жертвенный агнец, - змеино прошептал Дьявольский Гений у самого уха, и Арахабаки отзеркалил ядовитую усмешку. - Так же, как бросишь ты, как только я перестану быть интересен? - А ты не совсем дурак. Понимаешь. Но все же дурак. Я же вижу, что ты уже привязался, - холодные, как лед, пальцы скользнули по щеке невесомо, словно прикосновение с того света, и тут же исчезли: Дазай ненавидел прикосновения без лишней необходимости. - Впрочем, ты же моя псина, ты должен быть мне верен. Скажи "гав", Чуя! - Пошел на хуй, - привычно огрызнулся Накахара, сделав вил, что не заметил в коньячно-кофейной мутной жиже слишком холодный огонёк расчета. Не будучи способным на чувства, Осаму слишком хорошо их считывал и разбирал даже до того, как человек сам осознавал их природу и суть. Потому даже здесь оставался на шаг впереди. Потому Чуя едва успел удивиться, что был повержен без объявления войны, без права на сражение, без шанса на капитуляцию добровольно. Хрустнуло древко знамени, с тихим стуком его король слетел с шахматной доски в голове Вундеркинда. А сам Накахара и не понял, когда их отношения перешагнули грань дружбы. Не было того, что бывает у любой пары, типа свиданий, кафе, романтики, когда все держатся за руки и нежно глядят в глаза, словно в последний раз, и не могут наглядеться. Черт, они и парой не были, и если бы Осаму даже спросил про статус их отношений, то получил бы неуверенный ответ "напарники?". Но факт был в том, что в восемнадцать ближе Дазая у Чуи не было никого, даже Кое он бы не мог рассказать того, что о нем знает его напарник, его вторая половина. Это была его ошибка. Первая и не последняя. Второй было то, что следом за своей искалеченной и переломанной не раз душой Чуя отдал и тело, и синяки на шее и бедрах ещё долго отдавались болью, растекаясь под кожей пятнами кровавых чернил. Осаму не то что бы был осторожен. Однако вскоре изменилось его отношение, и не заметить это было тяжело. Пусть даже казалось, что в спальне солнца всегда чуточку больше, будто в Африке, по коже порой пробирало морозом. Хотелось закрыть глаза и убеждать себя, что все точно так же, как обычно, но ноющие в районе позвоночника старые сколы и зажившие трещины скрипели, словно на изменяющуюся погоды - переломы. Как и говорил Дазай, стоит ему потерять интерес, как все закончится. Это проявлялось в мелочах. Изменившейся тон, пропавшие личные словечки в адрес Чуи. Рыжий буквально ощущал, как между ними росла пропасть. Или стена. Пожалуй, стена, потому что в попытках пробиться, понять, что и когда изменилось, он не раз ломал костяшки, желая достучаться. Но вместо этого получал лишь презрительный изгиб губ, ещё пару недель назад улыбавшихся с теплом и лаской, и закипал только сильнее, провоцируя ссору. Возможно, он желал пробиться сквозь возникшую между ними ситуацию. Но только щелчок за щелчком терял позвонки, будто кто-то вытаскивал дощечки из дженги, наблюдая, сколько ещё продержится жертва. Кто-то с коньяком и бурым ядом в безразлично смеющихся глазах. Только и оставалось, что падать в пропасть. Тем больнее было видеть, как в Осаму разгорается интерес к другим. То мимолётный - к каким-то девушкам и парням, чьи лица стирались из памяти практически сразу после того, как они упархивали, оставив свои адреса и телефоны на бумажных салфетках, - то более продолжительный, к соперникам, врагам или друзьям. Кажется, тогда Чуя впервые смешал никотин и алкоголь, заметив, насколько неровно дышит сейчас его самый близкий человек - неполноценный - к очередной своей жертве, упиваясь тем, что не может читать его как открытую книгу. Во всяком случае, пока, потому что этот человек не имел травм доверия, не искал никого для заполнения собственной пустоты, обладал всем, чего не было у самого Накахары. Дазай совершенно не интересовал Оду в том самом смысле, который вкладывал в обладание человеком сам парень, и оттого интерес Неполноценного рос и ветвился, подобно ханахаки, задушив все остальное. Конечно, Чуя тоже нашел "замену" в лице своих новых друзей и отряда... Но физически ощущал хруст позвоночника, когда сталкивался в коридоре с Осаму и под его равнодушным взглядом ощущал настолько острую горечь, что ловил себя на мысли. Крамольной. Ужасной. Греховной. "Я бы хотел никогда не встречать его". Потому что с той секунды, когда Арахабаки, ведомый азартом, налетел на долговязого мальчишку в Сурибачи и удачно неудачно сломал ему руку и пару ребер, он был обречён стать объектом убивающего любопытства. Одасаку даже повезло. Он умер до того, как стал раскрытым, прочитанным и выкинутым томиком. Правда, теперь это означало, что любопытство Осаму никогда не будет удовлетворено в полной мере, чтобы он забыл свое увлечение. А потому взбалмошный подросток решил, что лучшим решением будет исчезнуть следом. Чуя прекрасно знал, что тот жив, подобное не умирает, и бесчисленные неудачные попытки тому прямое подтверждение, словно бы какая-то неведомая злая сила с очень темным юмором хранит своего любимчика. У Арахабаки было время все хорошо обдумать и взвесить. А ещё заново скрепить сломанное бинтами, цементом и свинцом. Захоронить запрещённое и ядовитое на такой глубине, что и сам почти убедил себя, что придумал и поверил, будто нечто такое было, и даже Дазай был придумкой его больного разума, привиделся в буйстве божка под кожей в крови, бэд-трип собственной способности среди чистых, молочно-белых приходов. Где-то на границе памяти остался запах лимонных маффинов и смех обреченного - кажется, собственный, отраженный от бесконечности воздуха и прозрачного неба, нависшего потолком над головой и застрявшего осколками в собственных глазах. Чуя отправил недокуренную сигарету падающей звездой в темноту. Снежинке с рыжими волосами пора отращивать позвоночник. В этот раз стальной, чтобы больше не слышать хруст собственной души под чужим равнодушным взглядом. Он слишком упрям для хэппи-эндов, особенно пока не заживут сломанные кости.