Дождь падает с неба

Даже теперь глядя на заплаканное небо, в поисках смутных воспоминаний упал ли я с этой мрачной выси первыми каплями дождя… или пролился несдержавшимися слёзами напоследок? Кажется, и то, и другое… Кажется, ни то, ни другое. Одно могу сказать точно: мне осточертел дождь. — Такасуги Шинске (глава 573)

Теплые капли пахли кровью, но руки не слушались, не стирали липкую влагу с лица. Словно он всё-таки упал с неба и пролился дождем, но так и не решил — последней каплей или нет. Когда он проснулся, то увидел зелёную листву. Ветви деревьев переплетались высоко над головой, между листьями виднелись просветы холодного облачного неба. Он нащупал пальцами пружинистый, слегка колючий мох, сел и осмотрелся. Кругом не было ни души, только он один в незнакомом лесу. Он поднялся на ноги и пошёл между широких стволов. Он шёл наугад, ведь здесь не было троп, нельзя было понять, где север, а где юг. Не было даже следов диких животных. С запозданием он понял, что не помнил, как он попал сюда. Не помнил, что делал раньше. Не помнил даже своего имени. Это осознание оставило его странно равнодушным. Почему-то он был уверен, что раньше его взволновали бы эти пробелы, и еще больше смутила бы собственная апатия. Тем не менее он совершенно спокойно шёл по застывшему в мертвенной тишине лесу. Листья здесь не шумели, не трещали птицы. Он не чувствовал усталости, хоть и не помнил, сколько времени прошло. Возможно, он бродил всё это время кругами. Мысли его тоже кружили на одном месте, но не находили, за что уцепиться. Наконец деревья расступились. Первое, что он заметил у края поляны — небольшой пруд. Он заглянул в воду — будет ли тут белый карп с красным пятном на левом боку? А потом удивился — что за карп? С зеркальной глади воды на него смотрел бледный незнакомец с растрепанными чёрными волосами почти до плеч. Он машинально поправил бледно-розовую больничную юкату и поморщился. Склонившись ближе, он убрал с лица волосы и всмотрелся в лицо отражения — острые скулы, тонкие губы, зелёные глаза. Он долго вглядывался в два совершенно здоровых на вид глаза. Почему это странно? Ведь у людей обычно два глаза. Кто я такой? Он так и не смог ничего вспомнить. Свет проникал сюда словно сквозь толстое зеленоватое стекло. Это не пасмурное небо. Не марево воды. Он даже на всякий случай помахал рукой, но он не был под водой. Воздух не двигался, словно застыв между вдохом и выдохом. На дальнем краю широкой, почти круглой поляны стояло до боли знакомое низкое деревянное строение. Странно, почему он сразу его не заметил. Школа под соснами. Конечно! Он должен спешить, чтобы не опоздать на урок. В помещении царило молчание. В классе никого не было. На всякий случай он заглянул в несколько комнат, но никого не нашёл. Куда же все подевались? Он повернулся кругом, но уже не помнил, откуда вышел из леса. Помнил только, что вышел рядом с прудом. На берегу пруда на камне сидел сэнсей и остановившимся взглядом уставился в воду, сложив руки на коленях в привычной позе. Привычные черты, привычные светлые пряди волос, привычно аккуратная одежда. Только кимоно было почему-то чёрным. — Сэнсей! — голос прозвучал глухо в тишине. Но не важно — все странности и опасения затмила яркая радость. Сэнсей поднял голову и ласково улыбнулся ему — как всегда, при виде этой улыбки в груди стало немного теплее. — Шинске. Я ждал тебя. Мелодия голоса, такая родная, почти всколыхнула какое-то воспоминание, но Такасуги Шинске — теперь он знал, что так его зовут, — хотел оставить себе этот момент чистой радости. Он не помнил, что случилось, только чувствовал, что случилось много, что он больше не мальчик, который учился в школе под соснами. Но сэнсей перед ним не изменился. Как же хотелось не усложнять, снова стать тем мальчишкой, просто радоваться. — Сэнсей, вы живы! Я думал… — Такасуги запнулся. Что он думал? Зачем сказал эти слова? — Шинске, — в теплом голосе сэнсея послышалась смешинка. — Ты всё перепутал, да? Это же ты умер. Такасуги всё ещё не понимал, но в сознании осела тяжёлая тень, словно солнце ушло за тучу. Он с трудом втянул воздух. — Мы мертвы, да? Это какое-то посмертье? — обреченно сказал он, вглядываясь в беспечное лицо сэнсея. Тот перестал улыбаться, но тут же легкомысленно взмахнул рукой. — Нет. — Что это за место? — Что ты видишь? — с любопытством спросил сэнсей. — Лес… поляну с прудом. А… там под соснами наша школа. — И в этом нет ничего странного? — сэнсей смотрел так пристально и испытующе, что Такасуги пришлось сделать усилие воли, чтобы не отступить, не отвести взгляд. — Достаточно странного. Мы всё ещё на Земле? — О да, на Земле, но не там, где ты думаешь, — со вздохом ответил сэнсей. — Это место, то, что ты видишь, всего лишь метафора. Видимость, которой твой разум облекает альтану вокруг нас. Такасуги ничего не ответил, старался не выказать на лице никакой реакции — как он и ожидал, сэнсей вскоре продолжил объяснение, как некогда в классе. — Я уже говорил — ты умер. Но я смог вернуть тебя к жизни. Похоже, твоя память пострадала в процессе, но, возможно, ты ещё вспомнишь кое-что. Ради твоего блага надеюсь, что нет. — Расскажите, как я умер. Сэнсей посмотрел холодно, совсем не так, как раньше, и промолчал. Он отвернулся и достал из рукава кисэру. Неуловимыми движениями набил табаком и закурил. — Вы курите, сэнсей? — удивлённо спросил Такасуги. Запах дыма обжёг ноздри, и голова резко закружилась. Через мгновение он сидел на подушке на деревянной террасе у пруда. Сэнсей протянул ему чашку с чаем, и Такасуги отпил терпкий глоток. — Кажется, началась новая война, — сказал Такасуги. Если бы он мог вспомнить хоть что-то об этой войне, может быть, в ней крылись обстоятельства его смерти. Если можно поверить словам сэнсея, что Такасуги умер, и его оживили. — Ты человек, и твой разум не способен воспринять альтану такой, как она есть, — сказал сэнсей, будто Такасуги не говорил ни слова, будто реальность, подобно видеоклипу, перескочила на несколько секунд… или минут назад. — Поэтому ты видишь лес и школу, ты видишь место из счастливых детских воспоминаний. Мы находимся на Земле, но, как бы сказать, в ином измерении. Представь себе пузырек в потоке глубинной альтаны, а мы — пылинки внутри этого пузырька. — И что же, мы должны сидеть в этом пузыре? Мы пленники? — Вовсе нет. Но зачем тебе куда-то идти? Выпей ещё чаю. Такасуги пил и думал. Под звук рассудительного голоса сэнсея он вспоминал последние слова Бансая по рации, сдавленный от напряжения голос Матако, обреченное веселье Такечи. Он вспоминал, что Гинтоки и многие на Земле сражались в новой войне, но зачем шла война и с кем? Чем всё закончилось и закончилось ли? Неужели он мёртв, или это какая-то галлюцинация? — Что случилось с людьми на Земле? — спросил он невпопад. Сэнсей замолчал и укоризненно посмотрел на него. — Не волнуйся, всё будет хорошо. — Не верю. Та война… — Та война кончена. — Но… — Напрасно ты продолжаешь интересоваться этой темой. Что же. Посмотри сам. Человечество обречено. Сэнсей широким жестом указал на пруд. Теперь, когда Такасуги посмотрел на гладь воды, в глубинах он увидел Эдо. Он думал, что ему покажут руины и смерть, но нет. Здания выглядели как обычно, безмятежно блестела на солнце башня Терминала. Буйно цвели сады. — Что это значит? — Смотри внимательнее. Такасуги долго всматривался в картину на воде и наконец медленно повернулся к сэнсею. — Где все люди? Город цел и невредим, но я не вижу ни единого человека. — Те, кто ещё жив, прячутся. — Зачем они прячутся? И каким образом человечество обречено? Перестаньте морочить мне голову. — Эх Шинске, если бы я хотел морочить тебе голову, ты оставался бы в счастливом неведении, — покачал головой сэнсей. — Это правда. Оружие порохового принца не разрушило планету, как он планировал. Взрыв не тронул даже самой шаткой лачуги, но сумел отравить поверхностные слои альтаны. Те слои, где обитают люди. Альтана в их телах превратилась в яд. Поэтому люди умирают. Медленно и неотвратимо. Не совсем то, чего добивался принц. Сэнсей мрачно усмехнулся и покачал головой перед тем, как продолжить: — Я смог очистить альтану в тебе, потому что ты умер. Похоже, получилось. Я даже не надеялся, что ты вернёшься. — А вы? Ведь вы мертвы. Боль тех воспоминаний пронзила грудь, как только слова вырвались наружу. Сэнсей не ответил. Его профиль чётко выделялся на фоне тусклого марева поляны, более реальный, чем всё, что их окружало. Такасуги поднялся на ноги и резко, почти бегом, кинулся прочь. Прочь от него, прочь с этой проклятой поляны. Он шёл среди деревьев, сначала быстро, как распрямившаяся пружина. Шёл долго, поглощённый мыслями, пока наконец не замедлил шаг. Без тропы, без всяких ориентиров он наверняка ходит кругами, и под рукой нет оружия, ничего острого, чтобы отметить свой путь. Он вырвал клок мха и размазал землю тёмной меткой по стволу дерева. Так он продолжил каждые несколько стволов. Он шёл без устали, пока не подошёл к просвету между деревьями. Его подозрения сбылись — он вернулся на ту же поляну. На берегу пруда чернела фигура сэнсея. Под соснами стояло низкое здание школы. Такасуги упрямо повернул назад в лес. Он несколько раз попытался найти новую дорогу, но то и дело натыкался на старые метки. Лес словно заворачивал его назад к поляне, сколько бы он ни пытался уйти. Он пытался продраться сквозь густые заросли, изменить направление, но не смог. Наконец, исцарапанный и разбитый, он снова сел на террасе, и сэнсей вручил ему чашку чаю. — Ну что, убедился? Ты не сможешь уйти отсюда сам. — Почему нельзя спасти других? — упрямо нахмурился Такасуги. — Ведь вы спасли меня. — Почему же нельзя. Можно очистить их. Быть может, они даже не умрут в процессе. Но зачем? Они все равно перебьют друг друга рано или поздно. Уж лучше позволить им обрести покой. — Но отравленная альтана — это же медленная мучительная смерть. — Полагаю, что так, — голос сэнсея прозвучал сухо, бесчувственно. — Ты не Шоё. Наполненный ужасной уверенностью, Такасуги не осознал, что сказал это вслух, пока тот не ответил: — Кто такой Шоё? Такасуги молча смотрел на него: черты и фигура сэнсея, на лице лёгкое любопытство, вполне свойственное сэнсею. Но разве Такасуги не видел своими глазами последние минуты сэнсея? Кем ещё мог быть этот человек? Слишком многое не сходилось. Слишком много пробелов в воспоминаниях. Где кончались воспоминания, и начинались галлюцинации? — Ладно, не важно. Это не важно, — он прочистил горло и продолжил, стараясь сделать тон лёгким и естественным. — Лучше расскажи мне про альтану. Разве тебе не скучно в этом пузыре? — Вовсе нет. Альтана пронизывает всю планету. Стоит лишь захотеть, и мы можем попасть куда угодно. Вот, смотри. Сэнсей взял его за руку и крепко сжал. Такасуги моргнул и оказался на поросшем травой обрыве над морем, таким синим, какое видел только во сне. — Красиво, правда? — улыбнулся сэнсей. Такасуги кивнул. Здесь действительно было очень красиво. Белые пушистые облака плыли далеко в безмятежном небе. Шумел прибой, шелестели листья. В траве пестрели полевые цветы, над ними порхали бабочки. Он сел на самый край у обрыва и свесил ноги. Мелкие камешки посыпались и упали в воду далеко внизу. — Это настоящее место. Живое, не как та поляна. — Да. Сэнсей сел рядом. Такасуги вырвал клочок травы с корнями и отстраненно изучил их. Они выглядели настоящими на вид, на ощупь. Яркий аромат свежей травы не оставлял сомнений. Он бросил траву, провожая взглядом, пока она не упала в воду. — Зачем мне обманывать тебя? — Зачем ты меня спас? Сэнсей задумался. — Не знаю. Возможно, это остатки былой сентиментальности. — Ты хочешь сказать, я был особенным из всех учеников? Это же смешно. — Просто так получилось. Потому что ты умер. — Не один я умер. Это не аргумент. Сэнсей иронично развёл руками и улыбнулся, будто Такасуги удачно ответил на уроке. — Значит, они ещё живы? Зура, Гинтоки, остальные? — Они ещё не мертвы, — равнодушный тон, пустой взгляд вовсе не подходили облику сэнсея. Такасуги сжал кулак так, так что ногти до боли врезались в ладонь. — Только не говори что тебе стало скучно одному. — Скучно? Нет… мне не бывает скучно. Лицо его застыло, и губы растянулись в жутком подобии улыбки. Такасуги помедлил, стараясь подобрать слова, чтобы побороть ужас. — Но ты же ничего не делаешь, только сидишь в своём пузыре. Мне было бы невыносимо скучно. — Тебе? Да, конечно, ты никогда не мог усидеть на месте, — усмехнулся сэнсей с живой искринкой, совсем как прежде, и задумчиво замолчал. Такасуги хотел встать и отойти от него подальше — от этого хамелеона, родного и притягательного и одновременно жестокого и чужого, — но голова закружилась, и он чуть не потерял равновесие. Он думал, что сумел скрыть это, но сэнсей накрыл его ладонь своей и сказал: — Пора возвращаться. Сил не было возразить. Такасуги сглотнул горечь… и оказался на террасе у пруда. Они сидели на подушках как ни в чём не бывало и снова пили чай. От тошноты не осталось и следа. — Научи меня, как ты это делаешь. Как путешествуешь, — сказал Такасуги. Если он сможет научиться передвигаться сам, можно будет самому узнать, что происходит. Можно будет не полагаться на этого человека — нельзя даже быть уверенным, человек ли он. Его словам точно нельзя было верить. Такасуги не мог решить, сэнсей перед ним или нет, но не мог принять, что всё потеряно. Сэнсей посмотрел на него, словно прочёл все мысли, и медленно кивнул. — Представь себе альтану как источник воды. Она течёт везде — в воздухе и под землёй. В некоторых местах сильные потоки прорываются на поверхность, некую ноосферу, где обитают люди. В такие точки тебе будет проще всего… переместить своё сознание. — Встань здесь на холме и закрой глаза. Начни с медитации и почувствуй течение альтаны в себе… Они занимались долго, пока сэнсей не решил, что Такасуги достаточно натренировался. Он лежал в траве, обессиленный, но без синяков, как от тренировок в детстве. Надежда затеплилась внутри, несмотря на загадочные напутствия сэнсея: — Только запомни, ты уже не обычный человек. Когда ты выходишь из этого места в альтановые потоки, у тебя нет защиты от них. Если будешь бродить слишком долго, твоё сознание рассеется в потоке. Для такого, как ты, это равносильно смерти. В этом месте не было дней или ночей. Такасуги не чувствовал сонливости и не спал. Всё здесь застыло, словно время не имело значения. И всё же под кожей зудело нетерпение — если люди на Земле действительно умирали, может ли он их спасти? Или уже поздно, и он проспал сто лет в одночасье, как в сказках про эльфов? В школьном помещении всё было в точности как в детских воспоминаниях. В одной из комнат он нашёл сундук для одежды. Положив руку на крышку, он невольно замер — не бутафорский ли этот сундук в фальшивой школе, сотканной его воображением? Но внутри действительно оказались аккуратно сложенные юката и нижнее белье. Только Такасуги не помнил, чтобы сэнсей когда-нибудь носил такие цвета. Он выбрал яркую бирюзовую юкату с рисунком павлиньих перьев и переоделся. Оружия он не нашёл, но это его не волновало. Всё то время, что Такасуги тренировался сам и готовился, сэнсей не сказал ни слова. Он напоминал застывшие снимки — сэнсей, сидящий за чаем на террасе; сэнсей среди ирисов в саду; сэнсей, опершийся о корявый ствол старой сосны. Если Такасуги подходил и заговаривал, сэнсей отвечал, но ни разу не расспрашивал о том, где тот был, что делал. Возможно, он не думал, что Такасуги что-то предпримет. Или ему было всё равно. Наконец Такасуги почувствовал, что готов к путешествию. Такасуги составил перед мысленным взором Эдо таким, как видел в пруду. Серебристый терминал, главный проспект, ведущий к нему мимо ровных рядов государственных учреждений. Попасть туда оказалось гораздо проще, чем он ожидал. Бурный поток альтаны подхватил и вытолкнул его как пробку из бутылки: не ручей, а фонтан. Он очутился на тихой улице в жилом районе, не рядом с башней терминала, как представлял. Тишина здесь не была мертвой и неестественной, как на поляне. В Эдо чирикали птицы. В садах за побеленными стенами невредимые стояли особняки. На глазах у Такасуги на дерево вскарабкалась чёрная белка. Сидя на ветви, она грызла какой-то орех, потом уставилась на него и резко зацокала. После этой непонятной тирады она как ни в чем не бывало отвернулась и скрылась в густой листве. Он прошёл дальше по улице, не встречая ни одного человека. Мысленно вспоминая местность, он ориентировался по блеску терминала вдали. Странно, что он оказался так далеко от места, в которое метил. Он не стал перелезать стены, чтобы проверять зажиточные особняки, а вместо того направился в сторону Кабуки-чо. Город выглядел, будто всего за мгновение до этого люди жили своей жизнью, а теперь вдруг исчезли без следа. Даже когда он проходил под яркими воротами в Кабуки-чо, не слышалось обычного гомона голосов, музыки. Такасуги поёжился, но пошёл дальше. Главная улица пустовала, но как только он свернул в переулок, в тени домов в дверных проёмах разглядел несколько неподвижных фигур. При тусклом освещении узкого переулка пришлось подойти совсем близко, чтобы рассмотреть их. Замотанные в лохмотья, состоящие из множества одеял, какой попало одежды, старого тряпья, они бессильно полулежали у стен домов. — Эй! — окликнул Такасуги. — Кто здесь? Никто не шелохнулся. Он осторожно протянул руку и хотел сдвинуть ткань с лица одной из фигур, но тут краем глаза поймал движение. В дальнем конце переулка пробежал по перекрёстной улице невысокий темный силуэт. Не теряя ни секунды, Такасуги погнался вслед, прислушиваясь к быстрым шагам. Он вынырнул за угол и увидел дальше по улице девочку с ярко-рыжими волосами. Она торопилась, неся объемистый мешок на спине, но оказалось несложно сократить расстояние между ними. — Эй, ты, рыжая! — позвал Такасуги, но девочка не отреагировала. Он продолжил бежать за ней. Когда он практически дышал ей в затылок, ещё раз окликнул, но она словно не слышала, не чувствовала его присутствия. К тому времени они подбежали к широким дверям — сверху красовалась табличка с надписью “Улыбка”. Девочка проскочила в широко раскрытые двери и скрылась внутри. Такасуги помедлил. Мимо, чуть не наткнувшись на него, прошёл какой-то сгорбленный человек, весь закутанный. Из-под накидки торчали темные волосы. Он тоже не обратил на Такасуги ни малейшего внимания. Такасуги медленно вошёл в бывший хост клуб “Улыбка”. В том, что бывший, не оставалось сомнений. Большой зал был забит: люди лежали или сидели прямо на полу, на когда-то пёстром ковре. Другие ходили между ними, как и давешняя рыжая девочка, которая сейчас раздавала что-то из мешка. Это походило на лагерь беженцев во время войны. Там были мужчины и женщины разных возрастов, некоторые замотаны в тряпьё, как и люди в переулке. Те, кого Такасуги мог рассмотреть, выглядели бледными, истощёнными. То, как они медленно и неловко двигались или не двигались вовсе, подтверждало слова сэнсея: этим людям оставалось недолго. А сколько ещё таких лагерей? Сколько брошенных в подворотнях, в домах? Пока он ходил по залу, рассматривая других, его никто не окликнул. Никто не обратил на него внимания, не замечал, даже когда Такасуги пытался заговорить с ними. Можно было предположить, что виной этому всеобщая апатия и болезненное состояние, но Такасуги и сам не верил такому объяснению. Ничего в словах сэнсея не подготовило его к такому, но недомолвки сэнсея не удивляли. Он бродил по помещению без особой цели, не узнавая никого. У двери в одну из подсобок он услышал голоса и подошёл ближе. Один из голосов был низким и хриплым, как у курильщика. Владелец голоса говорил грубо и прямолинейно, — как всегда, неотесанный деревенщина, — невольно подумал Такасуги. Внутри что-то дрогнуло, хоть он не знал, почему. Может быть, он знал этого человека раньше? Но как бы он ни силился вспомнить — ничего не вышло, только разболелась голова. Надо было зайти и посмотреть, кто там, но Такасуги почему-то медлил. Он ещё раз обошёл весь зал, несколько других подсобок, снова не находя знакомых лиц. Наконец он раскрыл дверь в ту комнату, где слышал знакомый голос. На первый взгляд, она ничем не отличалась от других — только люди здесь были одеты в чёрную форму — большая часть лежали на полу, наверное, спали. В углу за столом курил потрёпанный темноволосый мужчина. Он выглядел выцветшим и помятым, будто не спал целый месяц, а не переодевался ещё дольше. Прямо на глазах у Такасуги он медленно выдохнул дым и бессильно уронил руку с сигаретой. Тут же на столе стояла забитая окурками пепельница. “Даже когда наступил конец света, ты не разбрасываешь мусор”, — с несуразной нежностью подумал Такасуги. Он так и стоял в дверях, не решаясь войти. Вдруг тот его тоже не увидит. Или еще хуже — увидит. Тем временем мужчина докурил и устало поднялся на ноги. Подходя к дверям, он немного встряхнулся и словно усилием воли расправил плечи. Такасуги встал у него на пути и положил руку на плечо. Тот дёрнулся от неожиданности, и лицо с тёмными мешками под глазами побелело. — Ты… что ты здесь делаешь? — пробормотал он и отступил назад, судорожно сбрасывая руку с плеча. — Хиджиката… — тихо позвал Такасуги, но тот словно не слышал его и не видел, а только нервно озирался. “Будто призрака повстречал”, — иронично подумал Такасуги. Но новые данные дали интересную пищу для размышлений. Такасуги подступил ближе и схватил его за запястье. При соприкосновении дрожь пробежала по телу. Осколки впечатлений — воспоминаний? — затопили сознание — как кожа скользит по гладкой коже, иногда задевая грубые рубцы старых шрамов, жаркое дыхание, словно после боя, упрямый настойчивый взгляд синих глаз, лязг стальных клинков. Такасуги моргнул, и видения исчезли. Перед ним, совсем близко, стоял и безмолвно смотрел прямо в лицо Хиджиката. Его глаза раскрылись широко, словно в панике. Такасуги не заметил бы, что рука его мелко дрожит, если бы не держал в своей. — Не привидение я, слышишь? — выдавил Такасуги. Хиджиката моргнул и шумно втянул воздух. — Не помню у тебя такой вырвиглазный прикид. То есть не этот именно… вырвиглазные-то были. Прямо как живой, — словно во сне проговорил он, разглядывая Такасуги. — Хорошо, что тебя здесь не было, и ты жив где-то далеко в своём космосе. Сыграй мне. Хотелось хорошенько тряхнуть его, или съязвить, выбить из него нормальную реакцию, чтобы тот взбрыкнул и огрызнулся в ответ. В то же время хотелось обнять и почувствовать крепкие ответные объятия. Всё это, и даже больше, случалось раньше, Такасуги был уверен, хоть сейчас его прежнюю жизнь украл туман. Хиджиката смотрел так грустно, так обречённо, а Такасуги глядел в ответ, запутавшись в противоречивых чувствах. Как он мог забыть человека, который вызывал такой яркий отклик? — Я забыл сямисен, — невнятно проговорил Такасуги и всё-таки сгрёб его и прижал к себе, замечая, насколько тот похудел. Он вдохнул противный запах дешёвых сигарет и прикрыл глаза, чтобы справиться с внезапным головокружением. — Эй, ты чего? — озабоченно спросил Хиджиката, но закашлялся так, что целую минуту не мог говорить. Такасуги отстранился и, не отпуская руки, привалился спиной к стене. Хиджиката перестал кашлять и тоже опёрся о стену рядом, потирая висок и болезненно морщась. Всё это было неправильно. Люди в Эдо умирали, Хиджиката еле держался на ногах, а теперь и Такасуги почувствовал, как силы стремительно убывают. Ладонь неприятно жгло прикосновение Хиджикаты, но он упрямо держался за него, держался за эту боль. Неужели сэнсей прав? Прав, что люди обречены и их не спасти. Такасуги отказывался принять это. Отказывался сдаваться. — Даже если ты привидение, это ничего. Тут все привидения теперь, — спокойно, даже прозаично сказал Хиджиката. — Знаешь, я раньше боялся привидений. — Что за ерунда про привидений? Вы ещё живы. Разве ты не хочешь спастись? Хиджиката задумчиво кивнул. — Врачи и учёные так и не разобрались, в чём дело. Куда уж мне. Здесь нет врага, с которым можно сразиться и победить. А на что ещё годятся такие, как мы? — Расскажи, что случилось. — Да что тут рассказывать. Ты же знаешь про большой взрыв… — А дальше?.. Допустим, я только что прилетел на землю — дай мне отчёт по ситуации. Хиджиката искоса взглянул на него, вздохнул и нехотя продолжил. — Из тех, кто не умер сразу, все, кто мог, улетел на космических кораблях. Не знаю, что с ними стало там. Тут объявили карантин. Коммуникации хана, вся электроника сдохла — какие-то электромагнитные бури, говорят. Хоть дымовые сигналы посылай. С орбиты скидывают припасы и наблюдают, собирают данные. Никто сюда не суётся. Он неуклюже вытащил из кармана сигареты и чиркнул зажигалкой — раз, другой, и ещё, упрямо хмурясь, пока наконец не смог прикурить. — Сначала мы пытались искать причины, способы спастись. Но с каждым днём все слабеют... Организовали самых здоровых, чтобы собирать провиант. Хиджиката замолчал, а потом вполголоса добавил: — Я рад, что ты мне привиделся. Что я увидел тебя ещё раз. Такасуги не стал спорить. Не стал спрашивать, почему тот остался на Земле и не улетел, кто из общих знакомых остался в живых. Все миллионы вопросов, что роились в голове, он оставил при себе. Он просто стоял плечом к плечу с Хиджикатой, сжимал его руку. Тот рассеянно улыбался и курил, и почему-то от этого обречённого спокойствия без тени надежды Такасуги стало невыносимо жутко. Во рту разлилась знакомая горечь. Он покачнулся, перед глазами потемнело. Когда он пришёл в себя, то увидел зеленоватое небо, застывшее, как бутылочное стекло, и внимательный взгляд красных глаз под свесившейся светлой чёлкой. Сэнсей изучал его, будто букашку под микроскопом. — Проснулся? — холодно прозвучал его мягкий голос. — Как себя чувствуешь? Правая ладонь болела, как обожжённая. Такасуги сжал кулак и промолчал. — Ну, как хочешь, — через какое-то время сэнсей отвернулся и пропал из поля зрения, а Такасуги остался лежать на спине, уставившись в окаймлённое деревьями мертвое небо-не-небо. В голове было пусто, грудь сдавила невидимая тяжесть. Он вспоминал рубку космического корабля, и Кихейтай вместе с ним, на орбите Земли. Они сражались, каждый на своём месте. Путанные фрагменты обрывались, и он так и не мог собрать картину происшедшего. Возможно, они оборвались в момент взрыва, о котором говорили сэнсей и Хиджиката. Возможно, все его люди уже умерли. Так же, как и его люди на земле. Такасуги не был склонен к оптимизму, несмотря на слова сэнсея. Но. Пока оставалась хотя бы тень надежды… Он нашёл сэнсея на обычном месте, на террасе у пруда. Тот ласково улыбнулся ему. — Я же говорил, они обречены. Ты теперь сам убедился, — сэнсей сделал паузу, но продолжил, не дожидаясь ответа. — Можешь жить здесь со мной. Со временем Земля возродится, и уродливые строения зарастут зеленью. Не беспокойся. Вся планета будет нам в удовольствие. Такасуги молча разглядывал его: уверенный, убедительный тон сэнсея не вязался с пустым взглядом. — Между прочим, тебе вредно путешествовать в альтане, тем более подвергаться отравленной альтане Эдо. Я же говорил. Твое человеческое тело не выдержит ещё одной такой выходки. Такасуги неопределённо хмыкнул и занялся чаем. Сэнсей замолчал наконец и отвёл взгляд на карпов в пруду. — То, что их убивает… это отравленная альтана? — Да, — сэнсей ответил коротко, неохотно. — Тогда можно очистить альтану и спасти их? — Спасти? Никто не может спасти их от себя. — Не увиливай, — настаивал Такасуги. — Потоки альтаны на земле нарушены взрывом. В Эдо, в эпицентре, ещё хуже. Но у меня есть хорошие новости, — почти весело сказал сэнсей, — они постепенно восстанавливаются. — И что будет, когда восстановятся? — Яд разойдётся, местная альтана снова станет безвредной для людей. Естественный процесс займёт всего ничего, хм, наверно, пару десятков лет. — Местная альтана? А если люди уйдут из Эдо? — Бесполезно, если их не очистить. Альтана любит людей, льнёт к ним. А эта, отравленная — тем паче. Как угарный газ, липнет сильнее кислорода и не отпускает. — Как же ты спас меня? Как очистил? — Воздействием большого количества чистой альтаны. Попросту говоря, я утопил тебя в альтане. Я рассчитал, что есть небольшой шанс твоего возрождения, меньше 5%. А ты готов утопить оставшееся население Эдо? — насмешливо осведомился сэнсей. Такасуги не ответил. — Если залить Эдо чистой альтаной, скорее всего, все умрут.. Возможно, кто-то выживет или возродится, как ты. Думаешь, они согласились бы на такую участь? — Разве это выбор — между верной смертью и почти верной? Сэнсей равнодушно пожал плечами и отвернулся, словно ему наскучил разговор. Позже сэнсей стоял в середине поляны и глядел вверх, в небо. — Что ты делаешь? — спросил Такасуги. — Хочешь посмотреть, как можно влиять на погоду? Направлять воздушные массы. Управлять дождём и прочими стихиями. Не дожидаясь ответа, Сэнсей положил руку ему на плечо, и они оказались на обрыве у моря. Небо грозно клубилось тучами, о берег бились обрамлённые белой пеной волны. Тяжёлые капли то и дело срывались и ударяли по одежде, по сухой траве. Такасуги прикрыл глаза и явственно почувствовал течения альтаны, то, как они переплетались и пронизывали воздух, ветер, всё вокруг. Проследив одну нить, он рванул на себя и чуть не подпрыгнул от неожиданности при ослепительной вспышке молнии в ответ. Сэнсей усмехнулся. — Красиво, не так ли? Но в конечном итоге мало что меняет. — Зачем ты это показываешь? — Просто так. Такасуги не нашёл, что ответить, но сэнсей уже смотрел не на него, а сквозь, своим пустым взглядом вникуда. Такасуги давно усвоил, что с ним бесполезно заговаривать в такие моменты. Но он сомневался, что сэнсей что-либо делал “просто так”. Итак, он мог подтолкнуть и манипулировать воздушными течениями. И не случайно, что сэнсей так часто использовал образы воды, когда описывал альтану. В этот момент небеса разверзлись сплошной стеной ливня, резко прервав цепочки рассуждений. Ливень лил так сильно, что в нём можно было захлебнуться. Такасуги подставил лицо воде и горько улыбнулся. Они сидели на террасе. Такасуги переоделся в сухую юкату, но с волос ещё капала вода. Сэнсей же не совсем не походил на того, кто только что промок до нитки. Привычная тишина поляны теперь казалась выжидающей, словно взведённый курок, и стрелок затаил дыхание, прицеливаясь. Момент затянулся, как резина, а сэнсей молчал. Такасуги нахмурился — зачем ждать? Неужели он ожидал какого-то благословения? Прощания? — Я не вернусь, — сухо сказал он, поднимаясь. Хоть ему вовсе не требовалось встать на ноги для того, чтобы сделать следующий шаг. Сэнсей прохладно посмотрел на него, потом улыбнулся странной кривой улыбкой — Всё-таки не останешься. Чего же ты медлишь? — повторил его мысли сэнсей. — Хочешь, чтобы я отпустил тебя? Такасуги остолбенел. За всё время ему и в голову не пришло, что сэнсей решит ему препятствовать. Да, он не собирался спасать людей и говорил о них с глубоким равнодушием, но до сих пор не пытался остановить Такасуги. — Ты не подумал, что у меня своё мнение на этот счёт? Кажется, ты забыл, как долго я добивался уничтожения этой прогнившей планеты. — Ты? Что? — Такасуги ослышался или сошел с ума? Смысл слов сэнсея отказывался складываться. Кто это сидел перед ним с чашкой чаю на самом деле? Сэнсей его юности? Предводитель серых убийц? Кто-то совершенно другой? Ответ маячил где-то среди фрагментов потерянных воспоминаний, перемешанных, словно кто-то высыпал на пол целую библиотеку фотографий из аккуратно подписанных папок. — Ты слишком много растерял по пути. Неважно, — сэнсей отрезал жестом руки. — Иди, раз так хочешь. Твоя жизнь в твоём распоряжении. Вечность слишком тяжелое бремя. Такасуги кивнул. Если у людей в Эдо оставался шанс, загадку сэнсея следовало оставить. — Думаешь, у меня получится? Сэнсей промолчал, но его насмешливая улыбка осталась перед глазами даже после того, как Такасуги перескочил назад, в Эдо. Он очутился в переулке, недалеко от хост-клуба “Улыбка”, но опять не там, куда направлялся. Лучи утреннего солнца бликовали на оконных стёклах. Сколько дней прошло с того раза, Такасуги не знал. Обстановка в клубе почти не изменилась. Зал всё так же был полон малоподвижных фигур. Возможно, сегодня больше лежали на полу. Такасуги быстро прошёл в ту же подсобку, но стол пустовал. Он не нашёл Хиджикату и среди лежавших на полу обессиленных бойцов бывшего Шинсенгуми. Он проверил всё здание ещё раз. Наконец, когда других идей не осталось, он поднялся на крышу. Там и сидел Хиджиката. Привалившись к стене, он смотрел с задумчивым прищуром на небо. В небе плыли пушистые белые облака, как корабли в недостижимое майонезное королевство. Такасуги присел рядом, разглядывая его осунувшееся лицо. Он невесомо провёл пальцем по впалой щеке, и Хиджиката вздрогнул. Блуждающий взгляд нашёл Такасуги, и Хиджиката нахмурился. — Что ты здесь делаешь? — недовольно спросил он. — Тебя приказано арестовать, а ко мне постоянно шастают отчитываться патрульные отряды. По камере соскучился? — Ничего, они меня не поймают, ты же знаешь, — мягко ответил Такасуги. В каком обрывке прошлого находился сейчас Хиджиката? Сам он до сих пор не помнил всего между ними, но помнил достаточно. — Раз уж пришёл, не трать шанс без толку, — решительно сказал Хиджиката, притянул к себе и поцеловал. Он целовал отчаянно и безоговорочно, как будто в последний раз. Так было всегда, вспомнил Такасуги, — что в украденные моменты во время патрулей, что во время заранее запланированных тайных свиданий на целую ночь. Ему всегда это нравилось — вся энергия Хиджикаты, предназначенная ему одному. Такасуги неторопливо отвечал, чувствуя, как нетерпеливо скользят пальцы по затылку, как мучительно сжимается сердце в груди, как немеет язык. Не в силах оторваться, он схватил его за плечи, жадно, словно никогда не собирался отпускать. Не тратить шанс без толку. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Слишком скоро Хиджиката отстранился, тяжело дыша. Его острые скулы раскраснелись, а глаза лихорадочно блестели. В этот момент он не выглядел выцветшей тенью себя, а смотрел живо и пронзительно. Такасуги отдышался первым, но голова не переставала кружиться. Он мог бы поддаться желанию наполниться ядом отравленной альтаны, умереть вместе с остальными, и почти не сожалел об этом. При этой мысли он вспомнил снисходительную улыбку сэнсея, словно тот видел его насквозь и заранее знал все его проступки и слабости. Колкая упрямая злость обожгла и не позволила ему лечь и умереть. — Вставай! — резко сказал он и оттолкнулся от стены. Он схватил Хиджикату за руки и помог подняться. — В чём дело? — Послушай, это очень важно. Во что бы то ни стало заставь людей в этом доме выйти на улицу, пусть их вынесут, если надо. И ты сам выйди. Если будет дождь — не прячьтесь. А после… организуй эвакуацию, чтобы все ушли из города. — А ты? — Я сделаю своё дело. — Хорошо. Встретимся под дождем. Без лишних вопросов Хиджиката кивнул и быстро пошёл к выходу с крыши, полный новых сил. Такасуги удивлённо смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за дверью. Он не ожидал, что это окажется так просто. Что между ними — бывшим полицейским и бывшим террористом — могло быть такое доверие. Прощай, Хиджиката, скорее всего, мы больше не увидимся. Такасуги глубоко вздохнул, и мир вокруг покачнулся. Дело оставалось за ним, а время поджимало. Он заключил сумасшедшее пари, а на кону — жизни людей в Эдо. Раньше он не пробовал дотронуться до течений альтаны в городе. Он прикрыл глаза и приготовился. Альтана здесь не текла. Она бурлила и носилась сумасшедшими клочками и завихрениями вокруг, сквозь него. Она жгла и отталкивала неправильностью. Она не могла очистить. Инстинктивно Такасуги знал, что для этого требовалась другая, чистая альтана. Он стоял, держась за стену, чтобы не упасть, и изучал хаотичные потоки отравленной альтаны. Постепенно он заметил нечто странное — вихри носились везде, но обходили стороной одно место в центре города. По непонятной причине отравленная альтана избегала серебряной башни Терминала Эдо. Путешествовать по течениям альтаны здесь не представлялось возможным. Такасуги спустился по лестнице, прошёл незамеченным мимо людей в зале бывшего хост-клуба. Хиджиката успел организовать местных жителей, и они, помогая и поддерживая друг друга, медленно поднимались и пробирались к выходам на улицу. Терминал находился не так уж далеко, но чем дальше Такасуги шёл, тем больше выбивался из сил. Отрава проникала всё глубже, вгрызалась как червь в яблоко. На ходу он думал обо всём, что его злило, чтобы не расклеиться по дороге. Он обязательно должен дойти. Противные шутки Гинтоки. Его прозвища — “Низкосуги” и прочие. Смех Сакамото. Пафосные речи Зуры. Дурацкие куклы Такечи. Приставучий голос Матако. Непроницаемые зеркальные очки Бансая. Кошачья наглость Камуи. И как он умудрялся сожрать всё что подавали на стол и даже то, что было припрятано про запас. Ослиное упрямство Хиджикаты. … Он продолжал перечислять список в голове, спотыкаясь и сбиваясь, ставя одну ногу за другой. Злили, как же они все его злили… все эти прогнившие… пусть только посмеют сдохнуть раньше него!.. Клубничные трусы Гинтоки. И как он ковырялся в носу. Непробиваемая самоуверенность сэнсея… Он не отдавал себе отчёта, где находится, а тащил себя вперёд по наитию, пока наконец силы не покинули его вовсе. Он споткнулся и растянулся во весь рост. Всё тело горело, и он даже не почувствовал боли при падении. Угрюмо хмурясь, он прополз ещё метр, и ещё. Вдруг он почувствовал, что сопротивление, которое всю дорогу мешало идти, слепило и отнимало силы, пропало. Он глубоко вздохнул и поднял голову. Прямо над ним возвышалась серебряная башня. Серые облака скрывали вершину. Такасуги протёр повлажневшие глаза и подполз ближе к стене, чтобы присесть около неё. Оперевшись спиной о стену, он снова открыл свои чувства альтане. Здесь, у башни, стояла тишина, как в центре урагана. Далеко внизу, словно на дне колодца, он почувствовал прохладное присутствие, похожее на альтану у того обрыва у моря. Её прикосновение успокаивало боль, хоть и ненадолго. Но она была так далеко. В его плане было столько изъянов и точек провала. Если он не сможет вызвать дождь, если он не сможет привязать чистую альтану к дождю, если люди не вышли, если дождь не очистит их, если чистой альтаны окажется недостаточно. Даже если всё это сработает, был совсем мизерный шанс, что люди не умрут, что они вернутся к жизни после прямого воздействия альтаны. Всё это казалось невозможным. Напрасным. Такасуги упрямо тряхнул головой. Пора поверить в чудеса, Шинске, не расклеивайся тут. Он оттолкнул все мысли и сомнения, и всеми силами, всем своим естеством вцепился в далёкую тонкую струю альтаны и потянул на себя. Она шла медленно, по капле, то и дело прерываясь. Такасуги уже не пытался медитировать, он тянул и призывал её всеми именами землян, какие помнил. Мало-помалу поток расходился и шёл уже охотнее. Альтана сгущалась вокруг него у основания башни и собиралась — но не тихим озером, а быстротекущим извилистым узором. С трудом переводя дыхание, он решил, что пора приступать к следующему этапу. Только бы хватило альтаны. Только бы хватило сил заставить дождь упасть с небес и пролиться. Проклятый дождь. Плачьте, небеса, будьте вы прокляты... Он направил струю чистой альтаны в облака, и они закрутились и потемнели. Выше он столкнул слои холодного воздуха. Над городом начали сгущаться тучи. Голова раскалывалась, перед глазами плясали тёмные пятна. Такасуги сглотнул горький железный вкус. Ещё немного, ещё совсем немного… Он напрягся, стараясь вплести свой узор альтаны в тучи, чтобы пролить её очищающим дождём. Не оставалось сил на сожаления, на страх. Он чувствовал, как угасает его жизнь, меркнет сознание. Если я здесь умру, если все умрут, хоть ты живи, ценой моей жизни, Хиджиката черт тебя подери… Первые капли упали ему на лицо, словно слёзы, но он уже не чувствовал их, утонув в темноте. * Первое, что он осознал — тепло. Он лежал на чем-то мягком. Мысли разбегались, разлетались как мотыльки: где он и зачем — он не знал. Не было ни страха, ни тревоги, даже когда он не смог нашарить в памяти ни имени, ни понятия о собственной личности. Осторожно открывая глаза, он зажмурился и попытался отвернуться от непривычно яркого света. Наверное, он невольно издал какой-то звук, потому что послышались голоса, и он почувствовал движение рядом. Снова открыв глаза, он столкнулся взглядом с другими глазами, такими синими, какие видел только во сне. Лицо под свесившейся чёрной чёлкой озарилось улыбкой, и он улыбнулся в ответ. В этот момент он не знал ничего, кроме того, что всё будет хорошо.