***
Гарри старательно осматривает единорожьи рога, перед тем как положить те в ящик. На рогах не должно быть дефектов: любых сколов или царапин. Только ровный срез внизу. Иначе магия вытекает и с зельем рог будет реагировать совсем иначе. Куча нюансов, куча. И ведь ни об одном из них в школе и слова не сказали. Если ему казалось, что он что-то заметил — рядом стоял ещё один ящик. Гарри откладывал туда рога, чтобы осмотреть их ещё раз позже, может, показалось. А если нет, то надо будет поскорее их сбыть, пока магия вся не вытекла и рог не стал обычной костью, разве что серебристой. И дать по голове поставщикам за такое. В этот раз плохих рогов оказалось целых три штуки, один из которых был ещё и старым, магии почти не чувствовалось. Гарри сжал переносицу, вздохнул. Не хотелось прибегать к крайним мерам, но раз по-другому не понимают… Придётся. Гарри кивнул сам себе, взмахом палочки поднял ящик с хорошими рогами и отлевитировал тот на стеллаж. Затем настал черед пустого ящика и того, что с дефектными рогами. Гарри поднял их, привязал, как шарик, к себе и пошёл в подсобное помещение, нечего им в торговом зале место занимать. Пока Гарри был в подсобке, хлопнула дверь, зазвенели сигнальные чары. Он быстро закончил, по пути захватил тряпочку и протёр руки — привычка. — Добрый день. Вам подсказать? — Нет, спасибо, — голос у покупателя был юношеский, ломающийся, но лица Гарри не видел — тот стоял пока спиной. Да и какая разница? Гарри занялся заполнением журнала учёта, отмечая статистику по единорожьим рогам и прочим ингредиентам, доставленным сегодня. Что поделать, вторник — день поставок. — Поттер?! — крикнули вдруг рядом, и Гарри вздрогнул. Рука дёрнулась, расцветив журнал некрасивой кляксой. Какого черта?! Давешний парень — действительно молодой, с водопадом грязных волос, носом-клювом и жгуче-чёрными глазами — стоял напротив, смотрел на Гарри ошалевше-злым взглядом. Неужели?.. — Вы обознались. — Гарри быстро успокоился, взялся за палочку, чтобы убрать кляксу. — Моя фамилия не Поттер. Пусть встреча была неожиданна — Гаррина лавка ингредиентов всё же не на Косом стояла, а вообще во Франции, как сюда-то Снейпа занесло, далекого от звания «топ-десять волшебного Форбс». Но какая ему разница? Его Снейп умер, этот не более, чем полный тёзка, чья судьба не высечена на камне. Да и… Между ними нет долгов. — Но, ты… вы… Поттер! — Мсье, я уже вам ответил. И вы либо покупаете ингредиенты, либо идёте прочь, бесплатным клоуном я не нанимался. И горшки — внезапно — тоже не продаю. Снейп смешался — умора. Покрылись еле заметным румянцем щеки, он пробормотал: «Простите». А затем быстро протараторил заказ — пять скарабеев жёлтых, один красный, третий клык дракона южной породы, две унции пыльцы пикси — получил его и убежал. Только сверкнул упрямый взгляд на прощание. Гарри вздохнул, смотря ему вслед. Ну так хорошо ведь всё было. Франция, минимум знакомых из жизни-в-будущем… Почему ему кажется, что это не последняя их встреча? Он покачал головой. И вернулся к журналу. Даже если встреча не последняя, он будет разбираться с проблемами по мере. Да.***
Предательство — это больно. Больно быть преданным. Не менее больно осознавать, что сам невольно стал предателем. Ты теперь предатель, неси эту корону гордо! Хочется смеяться. Царапать до крови плечи. Но ты лишь сломанная кукла, у кукловода теперь новая — версия усовершенствованная. Без обидных дефектов, которыми так богата старая — не по своей вине, всё кукловод, но кому какое дело. Ты эта старая кукла и всё, что оставили — смирение. Торг, депрессия, покой… Убить! Сбежать. Ты сбежишь. Сползёшь. Вопреки — благодаря — всему. Это ведь ты.***
Гарри мечтает об убийстве изобретателя узких воротничков. И этих чёртовых обязательных пародий на жабо, которые так любил свет магической Британии образца конца семидесятых. Что он вообще забыл на этой выставке племенных тельцов и тёлок? Бал — даже звучит смешно. Чёртовы шахматы. Знает же, что нельзя играть ему на что-то. Особенно с Абраксасом. Но он же Гарри-не-Поттер, ему же надо! Теперь приходится расплачиваться за проигрыш торчанием в этом надушенном аду. — Скучаешь, па-па? — Люциус растягивает слова, лукаво щурится. Паршивец. Гарри ждёт, пока тот отопьёт шампанское, говорит заботливо: — А ты как, сынок, на ногах ещё стоишь? Третий бокал, Люци, а ты ведь знаешь… — и намекающе приподнимает бровь. Люциус давится, кашляет. Маскирует в кружевном платочке сдавленный смех. — Я выпил безоар перед балом, но спасибо за заботу, па-па. Один-один, и Гарри отпивает уже своё шампанское. Ищет взглядом Абраксаса, пока Люциус о чём-то задумался рядом. Тот стоит в компании Вальпургиевых рыцарей: словив взгляд Гарри, предлагает к ним присоединиться. Но Гарри качает головой — не сегодня. По одному испытанию для нервов в день, пожалуйста. Не с его удачей — стоило бы вспомнить. Но ему тридцать семь, а отец его одноклассника зовёт его насмешливо «па-па». Он ещё даже не родился, если взять так. Люциус ненадолго куда-то исчез, затерялся в толпе, да Гарри его и не выслеживает. Лениво осматривает зал, радуясь репутации: и фамильной, и личной, что отпугивает от него главных хищных цветков этого вечера. Всего лишь пяток скандалов — и свобода. И чего Абраксас так тогда ругался, Гарри и сейчас не понимает. Или делает вид. Говоря об удаче — Люциус возвращается и не один, за ним идёт Снейп — белая ворона вечера. Он помыл голову, нашёл где-то вполне приличную одежду… Но он чужд этому обществу, а общество чуждо ему — ни напряжённо-выпрямленной спине, ни сжатым в тончайшую линию губам этого не скрыть. Лишь подчеркнуть. — Па-па, ты знаком с Северусом? Юное дарование от Зельеварения, с твоим хобби — твой же клиент. Гарри усмехается, а затем закатывает глаза: Снейп вновь назвал его «Поттером», но хоть тихо. — Мсье Снейп, я вам уже говорил — моя фамилия не Поттер. Гарри Малфой, позвольте, — салютует парню бокалом. Люциус фыркает: — Совсем на Поттере своём помешался, Снейп. — Простите, — бурчит Снейп, и Гарри маскирует смех кашлем. Какая пусечка, прости Мерлин. Откуда что взялось, называется. — Ничего, мсье Снейп. Только больше так не ошибайтесь, будьте добры. — Гарри кивает юношам, идёт к Абраксасу и компании. Помирать — так с фанфарами. Угробить вечер — так до победного.***
Ты сбежал, всё бросил — даже успешно. Сжёг мосты, разбил то, что оставалось ещё целым вопреки. Теперь свора псов бежит по твоему следу и это даже забавно. Весело. Нет времени на самокопание — иначе упадёшь и встать больше не сможешь. Бежать, бежать, бежать. Не оглядываясь, не вспоминая. Ты — предатель. Беги. Или голову с плеч. Но даже бег не может быть вечным. Всё чаще собачьи зубы клацают у твоих ног. Всё чаще мучает вопрос: «А почему не сдался?» Ты не знаешь. Давно уже ничего не знаешь. Но хочешь жить. Свободы — хочешь. Когда тебе в пьяном угаре предлагают выбор — даже не выход — ты настолько мёртв, что согласился. И стоя без ничего в чужой стране, времени и даже мире — ты счастлив.***
Снейп опять пришёл. Уже четвёртый раз за месяц, Гарри начинает привыкать. Опять за ингредиентами, вроде всё нормально, но Гарри видит, как того разрывают вопросы. Как тот кидает осторожные взгляды, полные любопытства и недоверия — на самом дне. Гарри не собирается ему помогать. Хочет спросить, пусть спрашивает — быть может, он даже ответит. И даже правду. — Простите, мистер Малфой… — всё же решился Снейп. — Но почему Люциус называет вас «па-па»?.. — Он не рассказал сам? — Гарри хмыкает, качает головой. — Ладно. Всё дело в том, что мы с Абраксасом любовники, уже лет десять может как. Гарри вспоминает, каким прелестно-невыносимым был маленький Люциус. Как тот ему сперва отчаянно не доверял. А затем отказывался спать без книги по истории в Гаррином исполнении. Будто совсем малыш, а ведь ему было уже десять тогда. Абраксас ворчал, что он разбаловал, испортил ребёнка. Что через год уже Хогвартс, а наследнику перед сном в голос читают, и какое счастье, что не сказки. Гарри смеялся. Люциус хитро блестел глазками, и звал Гарри «па-па». Абраксас закатывал глаза и старательно прятал улыбку. А ведь Гарри так её любил. Любит. Любит Абраксаса. Домашнего, открытого, лениво валяющегося в постели и швыряющегося в домовиков подушкой, потому что не хочет вставать. Любит его властные объятия и те особые нотки в голосе, после которых только «валить и трахать» — и не важно, кто кого. Любит даже его ледяную маску на публике и привычку всё держать под контролем. Просто любит. Это так странно. Ведь когда-то он верил, что всё, конец, выгорел-перегорел и даже для привязанностей места в пепелище души не найдётся. Снейп краснеет, бледнеет. — Я… Не должен был… Простите. — Это не секрет. — Гарри пожимает плечами. Этот Снейп совсем другой. Такой ребёнок, даже не скажешь, что уже шестнадцать лет есть, не по поведению точно. Снейп сбегает, но Гарри знает точно — вернётся. Гарри заполняет журнал учёта, выписывает отдельно, что надо будет дозаказать. Опять подходят к концу рога единорогов и опять будут шаманские пляски над браком. Гарри вздыхает, трёт переносицу. Прикидывает, сможет ли обойтись только теми их поставщиками, что всегда поставляют качественные. Как не крути, выходит, что нет, и это максимально не на пользу бизнесу. А нового он пока никого не нашёл — дилемма. Не самому ведь в Запретный Лес аппарировать и собирать. Когда его внезапно обнимают со спины, Гарри вздрагивает, но почти сразу расслабляется. Ему знаком этот запах, эти объятия. — Опять единороги? — мурлычет Абраксас, целует в висок. Гарри откидывается на него, запрокидывает голову на его плечо. — Да. — Заказывай смело, больше не должно быть браков. Гарри хмыкает — а чего он ждал. Это Абраксас. Его Абраксас. — Спасибо. Гарри не мог ответить даже себе, что подтолкнуло его, только-только осваивающегося в новом времени, начать общаться с Абраксасом. Не отталкивать его — ну, почти — в то время, когда уровень доверия к окружающим был где-то в районе минус пяти Кельвинов, переведённых в Цельсий. Но Гарри был благодарен себе-прошлому. За всё — и ошибки, и поражения, и тупость марионетки — что привело его к сегодня и сейчас.