Спасешь меня?

Всё крутится и крутится перед глазами одна и та же плёнка. Рука. Револьвер. Звук выстрела. Дым. Брызги крови. Безвольно опущенная голова. Тишину комнаты нарушает судорожный вдох. Альбер вырывается из бесконечного кошмара, будто выныривает из болотной трясины, и пытается заглотнуть как можно больше воздуха. Да, сам он не присутствовал при самоубийстве многоуважаемого папаши, но никогда не жаловался на отсутствие богатого воображения. Этот закольцованный сон преследует его уже не первую ночь. И скрыться от него не получается. Слишком много эмоций, а поделиться ими не с кем. Мать и так тяжело переживает вскрывшиеся подробности и слетевшие с близких ей людей маски. Она до сих пор не может смириться с реальностью, целыми днями сидит у себя в комнате. Юноше приходится прикладывать огромные усилия, чтобы просто её накормить. У Валентины своих проблем хватает. После той роковой ночи ими было принято решение приостановить связывающие их отношения, и Альберу кажется, что больше они к ним не вернутся. Каждый раз при взгляде на эту хрупкую девушку, которая некогда вызывала в его сердце только всепоглощающую нежность и желание защитить, спрятать от этого жестокого мира, он мысленно возвращается на тот треклятый бал. И почему-то де Морсер уверен, что она испытывает то же самое. А что Альбер? Альбер должен ходить на мероприятия. Альбер должен быть собранным и серьёзным. Альбер должен организовать похороны. Альбер должен сохранить последние крохи репутации его семьи и не ударить в грязь лицом. Альбер должен быть сильным, выносливым, спокойным, приветливым… И от этого волком выть хочется. Подавив навязчивые мысли, де Морсер ступает босыми ногами на холодный пол. Сделав пару шагов в сторону балкона, он распахивает шторы и открывает настежь окно, впуская прохладный ночной воздух, который окончательно сбрасывает с него оковы ночного кошмара. На улице ещё темно, только между соседними домами появляются нечёткие розовые всполохи — вестники скорого рассвета. Ну что же, ночные ужасы закончились, пора начинаться дневным… Бал. Сегодня в планах ещё один чёртов бал. Будь его воля, ноги юноши бы больше никогда на этих светских вечерах не было. Но в данном вопросе от него ничего не зависело. Мерзко. Все эти липкие, презрительные взгляды, направленные в его сторону, были как будто осязаемы и вызывали лишь одно желание — как следует отмыть их следы со своей кожи. Хуже этого было только до судороги наигранное сочувствие. Эти напыщенные индюки, которые, скорее всего, погрязли в грехах не меньше, чем его отец, подходили выразить свои соболезнования. Но Альбер прекрасно видел их тщетные попытки скрыть глумливые ухмылки и прекрасно слышал их язвительные комментарии и разговоры. Как только эти люди отходили от него на пару шагов, они переставали даже тон понижать. Поставили галочку в списке своих «благотворительных» дел и забыли о его существовании. Аттракцион неслыханной щедрости. Пережив пару таких мероприятий, Де Морсер придумал свою стратегию. Приезжая на очередное до жути важное сборище, Альбер попадался на глаза нужных людей, чьё мнение имело вес в обществе, и, перекинувшись с ними парой фраз, он либо растворялся в самом тёмном углу залы, либо спешил спрятаться от людей на балконе или в саду, если таковые присутствовали и были открыты для гостей. Сегодня он намеревался поступить так же. Но у судьбы на его счёт были другие планы… В этот вечер все пошло не так с самого начала. По прибытии в особняк он понял, что это будет даже не бал, как он думал, а игорный вечер. А таких мероприятий парень старался избегать вообще. Альбер никогда не был фанатом азартных игр. Для него было дикостью рисковать тем, что он уже имеет, ради призрачного шанса получить что-то большее. Единственным приятным воспоминанием, связывающим его с картами, были попытки совсем ещё юной Валентины погадать на них на любовь. Она тогда забавно надулась и смешала весь расклад, который предсказал, что вместе навсегда они с Альбером не будут. Кто же знал, что карты ей тогда не солгали?.. Хоть Альбер обычно и избегал посещения данного типа мероприятий, пути назад у него уже не было. Если бы он, только приехав, затребовал экипаж, чтобы вернуться домой, то это бы вызвало лишние пересуды и сплетни, усилило бы и так уже повышенное внимание к его семье, что совершенно точно сейчас не было ему на руку. Только спустя пару часов в компании самых отъявленных сплетников он понял, как сильно заблуждался в своих рассуждениях. Погрязнув в своих проблемах, де Морсер забыл, что общество не стоит на месте. Да, они пару дней поперемывали кости его отцу, но затем случился какой-то другой скандальчик поинтересней, и их внимание сразу же переключилось. У бомонда появились новые герои для обсуждения. И так по кругу: новый день — новая пища для стервятников, которые так любят гнилую чужих проблем и секретов. Лишь один Альбер замер в том роковом дне, у всех остальных же жизнь продолжается. За столь короткое пребывание на этом изумительном вечере Альбер успел услышать несколько версий скандала, что буквально недавно всколыхнул высшие круги общества. Переходя из уст в уста, история обрастала всё новыми и новыми деталями, но общая суть оставалась неизменна. Кто-то кому-то проиграл собственную дочь в карты (А Альбер всегда говорил, что азартные игры добра не доведут), вдобавок ко всему оставив бедную девушку без приданого, и в скором времени покинул этот мир. Жуткая история. Де Морсер уже хотел было, не изменяя своим привычкам, уйти в тёмный угол и просидеть там остаток вечера. Но тут в центр залы вышел хозяин дома — граф Сен-Жермен. Под руку с прекрасной незнакомкой в огненно-красном платье. Атмосфера постепенно начала сгущаться, как будто тёмной магией окутало все пространство. Крики, споры, ставки. Очередная игра, продолжение той карточной истории. И Альбер, быстро сообразив, что от новоприбывших добра ждать не следует, решил под шумок уйти с этого праздника жизни. У входа в тёмный коридор, ведущий к боковому выходу из особняка, на де Морсера налетело нечто низкое, дёрганое и очень спешащее. От неожиданности Альбер не смог устоять на ногах. Подняв взор на причину своего падения, он сразу же наткнулся на огромные голубые глаза, до жути печальные и пустые, но при этом светящиеся маниакальной уверенностью. Под ними у мужчины (хотя так его можно было назвать с большой натяжкой, скорее уж он походил на совсем молодого парня, даже двадцати не дать) были огромные мешки, да и сам по себе он выглядел до жути хрупко, почти болезненно. Очень тонкий, с не прошедшей до конца юношеской угловатостью, он вызывал иррациональное желание заботиться. Вдруг, переведя взгляд на пространство между ними, парень побледнел, хотя, казалось, больше уже некуда, и резко дёрнулся, протягивая вперёд трясущиеся от нервов руки. Альбер посмотрел в ту же сторону, чтобы понять, что же так сильно напугало юношу, и сразу обнаружил причину. Прямо между ними лежал, поблёскивая в свете тусклых лампочек, револьвер. Де Морсер инстинктивно успел перехватить оружие раньше, чем его владелец. Парень, вместо револьвера схвативший Альбера за запястье, подскочил и отшатнулся в сторону, вжимая голову в плечи. Бросив на шатена испуганный взгляд из-под чёлки, он приоткрыл рот, явно силясь что-то сказать, но не произнёс ни звука. Глаза нервно бегали по зале и людям, веселящимся за спиной у де Морсера, кадык дёргался, дрожащие пальцы пытались заправить за ухо тёмную прядку волос, постоянно падающую обратно. Наконец набрав в грудь побольше воздуха, парень ломано произнёс: — От-отдайте. Это было сказано настолько тихо, что, если бы в зале в этот миг музыканты не перестали играть, то Альбер бы ничего не услышал. Оружие в руке возвращало его в ночной кошмар. И что-то подсказывало ему, что этот нервный парень притащил пистолет на светское мероприятие не для защиты. Слишком очевидно он занервничал, когда револьвер выпал. Такое ощущение было, что его застали на месте преступления. Да и слишком опасное сочетание отчаяния и решимости горело в синих глазах. Остался всего один вопрос, который Альбер желал прояснить. Он хотел убить кого-то… Или наложить руки на себя? Даже думать о том, что опять кто-то застрелится, да ещё и у него на глазах, было невыносимо. — Как тебя зовут? — Альбер решил зайти издалека. Не задавать же такие вопросы в лоб — мало ли, как человек в подобном состоянии может на них среагировать. Иррациональная жалость снова дала о себе знать — слишком уж потерянным выглядел незнакомец. Он до жути напоминал де Морсеру его самого в первые дни после самоубийства отца. Парень озадаченно вскинул голову, пару раз непонятливо моргнул, но, осознав вопрос, поспешно ответил:  — Филипп. Но при чём здесь это?.. Это не важно, уже не важно. Моё имя больше никогда вам не пригодится. Верните мой револьвер, и разойдёмся. Пожалуйста… — его запала хватило только на первые пару предложений, последнее слово он уже снова шептал. — И почему же твоё имя больше не имеет значения? — пытался зацепиться хоть за какую-то деталь де Морсер, уже уверенный в том, что, если он вернёт оружие этому ребёнку, то всё закончится бедой. — Как будто оно вообще когда-то его имело. Никто никогда ни ставил ни во что ни меня, ни моё имя, им всем только деньги подавай. Что значит любовь и честное слово против богатств? Пустой звук. Ну ничего, скоро и меня этот вопрос волновать больше не будет… — юноша ненадолго ушёл в себя, проговаривая мысли вслух, но очень скоро встрепенулся и вновь обратился к Альберу. — А вы, Мсье, явно лезете не в своё дело. Верните мне мою вещь, Господин… Мне кажется или вы не представились? Не очень-то вежливо, особенно после того, как я назвал вам себя, — громко хмыкнул Филипп. Он больше не зажимался, глядя прямо в чужие глаза. Альбер наблюдал за изменениями в поведении Филиппа с затаённой, ему самому не до конца понятной радостью. Но он мог, ничуть не кривя душой, сказать, что гневный огонь, разгорающийся в чужих лазурных глазах, шел юноше намного больше, чем бездонная пучина отчаяния, из-за которой радужка казалась безжизненно-серой. — Ох, извини. Я совсем забыл об этих формальностях. Альбер де Морсер. Приятно познакомиться, — мужчина протянул в сторону Филиппа руку, — А ты не думал о том, что то, что ты собираешься сделать, не принесёт никакого результата? Слишком радикально и, хм-м-м… Как бы правильно сказать… Бессмысленно? Неужели ситуация настолько безвыходная? — А с какого момента, интересно, мы с Вами перешли на «ты»? Да и что Вы… Хотя, раз ты себе позволил эту неслыханную дерзость, почему я не могу? Да и что ты знаешь о моей жизни? О безвыходности моего положения? По тебе явно видно, что ты, Мсье, из богатеньких. Ты моих проблем не поймёшь. У таких, как ты, все карманы деньгами забиты. Стоит только поманить, и все девушки будут у ваших ног. А я ради любви всё был готов бросить, а в итоге эта самая любовь бросила меня. А зачем жить без смысла? Так что не говори мне… — Филипп настолько разошёлся, что уже почти кричал на де Морсера. На них начали оборачиваться люди из залы, так что Альберу пришлось прижать его к себе и прикрыть чужой рот рукой. — Что ты себе позвохмф… — пытался было воскликнуть юноша, но тёплая ладонь, прижавшаяся к его губам, не дала ему закончить. — Тише, лишнее внимание нам сейчас ни к чему. Вот выйдем в сад, отойдём подальше, и продолжишь свой пламенный монолог на повышенных тонах, я даже полностью тебя выслушаю, — быстро, пока Филипп не начал вырываться, проговорил Альбер и потащил несопротивляющегося парня в сторону бокового выхода, вежливо улыбнувшись даме в возрасте, стоявшей недалеко от них. Эмоции очень быстро сменялись на её лице. Мужчина ясно видел, как у неё в голове вертятся шестерёнки в попытках найти ответ на вопрос, стоит ли звать на помощь. Вовремя он приостановил парня. Оказавшись далеко от шумной толпы, в тени густых деревьев в дальней части сада Филипп присел на бордюр небольшого фонтанчика. Выглядел он очень обиженно, разве что щёки не дул от возмущения. — Ну и чего замолчал? Так рвался мне всё высказать, а теперь что? — насмешливо спросил Альбер, опустившись на гранит рядом с ним. Он совсем не хотел, чтобы Филипп снова впадал в то апатичное состояние. Де Морсеру и так пришлось целую череду бестактных вопросов разыграть, чтобы вытащить его оттуда. — Да ты… Да вы… Мсье Морсер, я поражаюсь твоей наглости…. Я забыл, на чём остановился… — конец фразы он тихо пробурчал себе под нос. — Во-первых, давай без этой мишуры. Мсье Морсер — мой отец. Был. Я Альбер, просто Альбер. Без приставок, фамилий и титулов. Договорились? Во-вторых, раз ты забыл, о чём хотел сказать, может, это не так уж и важно? По крайней мере, это точно не стоит твоей жизни. Неужели нет никого, кто стал бы тебя оплакивать? — абсолютно спокойно произнёс Альбер, впервые за последние месяцы почти безболезненно вспомнив о том, что его отец самовольно покинул этот мир. — Сестра. Но ты не понимаешь, это другое! — горячо воспротивился Филипп. — Нет. Не другое. И я прекрасно понимаю. Мой отец был, потому что он застрелился пару месяцев назад. Так что я знаю, каково было бы твоей сестре. — юноша пытался его перебить, но Де Морсер уверенным движением руки остановил его.  — Сплетни, слухи, пересуды за спиной, клеймо родственника самоубийцы, приписывание различных психических или даже физических заболеваний. Её бы избегали, замуж бы, скорее всего, никто не взял, если большим приданым она не обеспечена. А я так вижу, с деньгами у вас отношения не очень. Да не вскакивай ты, я не упрекаю тебя ни в чём! Сиди спокойно. Это в лицо все сочувствуют, на самом деле же презирают за глаза. Всегда, конечно, можно переехать куда-то, где о тебе и твоей смерти ни сном, ни духом. Но нужна ли она кому-нибудь где-то там, в неизвестности? Такой судьбы ты хочешь своей сестре? — рассуждал мужчина, глядя в синие глаза. Чем дольше Филипп его слушал, тем больше опускались его плечи. Альбер аккуратно сжал чужую руку в попытке оказать хоть какую-то моральную поддержку. — А как же… Как жить дальше? Я не знаю, смысла больше нет, всё какое-то пустое. Она не только отвергла меня, она разрушила все мои идеалы и ориентиры. Теперь кажется, что я раньше жил как будто в другом мире. А сейчас меня перевернули с ног на голову. Что тогда есть зло? И правда ли цель оправдывает средства? И если да, то почему не у всех? Мне сложно… Ужасно сложно… И зачем тогда это всё?.. Если мир рассыпается, словно карточный домик… — очень сложно сказать что-то осмысленное, когда в голове каша из осколков личной вселенной. — Я не могу ответить на большинство волнующих тебя вопросов, так как сам нахожусь в ужасно подвешенном состоянии. Лишь одно я знаю точно — в чём смысл нашего существования. Да, конечно, жить надо ради важных и любимых людей, как все и говорят, но в первую очередь жить надо ради себя. Без любви к себе всё вокруг будет рушиться, — мужчина ненадолго замялся, прежде чем продолжить.  — Возможно, дальнейшее моё предложение прозвучит странно… Хотя, что мне терять? Всё наше с тобой знакомство, Филипп, какое-то сумасшедшее. Так что, если ты не против, я хотел бы его продолжить. Мы можем попытаться найти ответы на остальные твои вопросы вместе. Меня они тоже интересуют. Поможем друг другу не опустить руки в сложной борьбе за жизнь? — атмосфера между ними потихоньку становилась более спокойной, и Альбер решил рискнуть. Очень не хотелось потерять этого интересного парня из виду, а на следующем светском сборище услышать, как сплетники горячо обсуждают юношу, так трагично наложившего на себя руки. Одна только мысль об этом болезненно отдавалась где-то в груди. Ответом ему служил лёгкий кивок и неровная, но впервые за долгое время искренняя улыбка, появившаяся на бледном лице Филиппа.