«Подобный бессмертному дракону,
Стоит в веках под вечным небосклоном.»
Зажатый между небоскребами и высотками, Китайский квартал походил на павлина среди серой стаи, выделяясь красочностью фасадов причудливых низеньких домов. Местные здания выглядели так, будто их перенесли прямиком из центра Шанхая от того еще более удивительно было блуждать по узким улочкам, и заглядывать в витрины наравне с волнительно напряженными туристами, круглыми глазами, рассматривающих окружающий мир, столь же причудливый и экзотичный для них, как и они сами для жителей квартала. Плотно застроенные улицы переплетаются, как змеи, и образовывают замкнутые пространства — тупики, из которых выбраться трудновато, а попасться легко. Густая вонь отвратным облаком скапливается в воздухе. Запах жареной утки, сладостных приправ смешивается с ароматом духов женщин, потом и мусором в совершенно новую смесь, от которой тошнота подкатывает к горлу Акане волнами. Торжественно веселая атмосфера квартала утомляет Акане. Ее желание — скрыться от суматохи и общей какофония в укромном местечке и отдохнуть — не соотносится с желанием Шиничиро обойти весь квартал в поисках брата. — Эй, там, наверху. — Акане дергает Шиничиро за руку, привлекая внимания. — Давай сядем куда-нибудь. Шиничиро бегло осматривает то зеленеющую, то бледнеющую Акане, и начинает прокладывать себе путь через толпу туристов, при этом взгляд у него мечется туда-сюда в поисках беловолосой макушки своего брата. Надежда на скорую встречу с братом пробивалась сквозь трещины логики: Шиничиро глупо надеялся отыскать Изану сразу, будто связывающая их братская нить сама выведет к Изане или Курокаву к ним. Он неутомимо рыскал по кварталу, заваливался в каждый переулок, неустанно бегал по улочкам. Хрупкая и опасная в своей силе надежда полностью завладела Шиничиро, а Акане не хотелось рушить его мечты и чаяния своим мрачным настроением и пессимистичными комментариями, поэтому она молча следовала за ним, стараясь не отставать. Они вырываются из плотной, крикливой сутолоки, и Акане с облегчением заваливается в непонятное кафе. Внутри многолюдно — заняты даже большие коммунальные столы; монотонные разговоры присутствующих на разных языках перекрывают музыку, звучащую из колонок. Забеганные официанты в белых фартуках, словно рой мух, носятся между столами, стараясь угодить всем посетителям. Утомленная после долгого пути — до Йокагамы они ехали не один час — и не менее долгих блужданий по кварталу, Акане свободно разваливается на стуле, не смущаясь косых взглядов парочки туристов. Меню, принесенное официантом, богато на традиционные китайские деликатесы: лапша с имбирно-кунжутной заправкой; свинина под кисло-сладким соусом и, конечно же, утка по-пекински. — Туристов так много. — Акане крутит головой в разные стороны, рассматривая иностранцев. Шиничиро на ее слова только кивает. Он несколько растерянно хлопает по карманам своей куртки, в поисках сигарет, но стоящая на столе табличка: «Не курить», портит все его планы, и Шиничиро горестно вздыхает. Впервые лицо Шиничиро настолько обнажено, что каждая, даже мимолетная эмоция, отражается на нем: неспокойный, без глуповатой усмешки, он походит на стоячую воду перед смертоносной бурей, грозившей потопить не окружающих, а самого Шиничиро под неистовыми волнами отчаянной надежды. Зрелище настолько печальное, что Акане начинает нести всякую нелепицу за едой, ведет легкомысленную беседу, старается расшевелить Шиничиро, но он ограничивается лишь короткими жестами или междометиями. Ни одна тема надолго не приживается, и Акане оставляет безуспешные попытки завязать разговор. — Твой капитан ничего не написала? — спрашивает Шиничиро. Озадаченно нахмурившись, Акане не сразу вспоминает про обещание Казуко выяснить место драк. — Неа, — качает головой Акане, проверяя уведомления на телефоне. Короткая беседа окончательно затухает. Акане молча глотает свою порцию лапши, и та камнем падает вниз. Встреча с Изаной волновала и ее. Она могла быть и не сегодня — возможно им придется мотаться в квартал по несколько раз на неделе или снять тут номер в отеле и выслеживать Курокаву как парочка шпионов-недоучек. Однако любые неудобства стоило того, чтобы попытаться предотвратить если не саму битву с «Поднебесья», то смерть Эмы. Позиции Кисаки слабее, чем в манге — он располагает не больше пол сотни людей, однако Изана… Все упирается в него. В манге ничего не упоминалось про то, что Курокава владел Китайским кварталом, только про его жадные амбиции и горячее желание создать собственное королевство. И пугающая мысль рождалась из этого — что, если равновесие сил просто пытается выровняться? Ослабив Кисаки, она невольно привела Изану к Триаде; привела Кисаки к мощи Китайского квартала. Акане трясет головой, пересекая поток размышлений. Нет смысла думать обо всем сразу — нужно сосредоточиться на Изане и Шиничиро. Возможно, одной братской эмоциональной встречи будет достаточно, и все ее проблемы решатся быстро. — Ты в порядке? — Шиничиро с удивлением смотрит на ее непонятные жесты. — Да, все хорошо, — беззаботно отвечает Акане. Пиликанье телефона отвлекает обоих от еды: Шиничиро выпрямляется на месте и напряженно следит за тем, как Акане достает свой телефон и пробегается взглядом по строчкам сообщения от Казуко. «Ищи здание с золотой головой дракона на фасаде». И следом приходит другое: «Магнитик! (・'ω'・)». — Здание с золотой головой дракона на фасаде, — зачитывает Акане сообщение для Шиничиро. — Бои там. Небо окрасилось темными тонами за то время, что они сидели в кафе. Тонкий серп луны застенчиво выглядывает из-под облаков, и своим серебристым мерцанием разбавляет желтовато-красный свет от фонарных столбов. Без толп туристов квартал выглядит пугающе пустым и тихим. Вдвоем с Шиничиро они углубляются в Китайский квартал, в поисках нужного им здания: на смену торговым пассажам приходят кривые жилые дома с растянутыми бельевыми веревками, с которых вода капает прямо на дорогу, образовывая мокрые пятна. Ведомые собственными чувствами, они не сразу понимают, что заблудились; запутались в улочках, как рыба в сетях, и теперь даже не могли вернуться назад. Нет даже прохожих — вокруг безжизненная пустота, в самом сердце которой они и застряли. Уловив едва заметное движение, Акане напрягается и внимательнее всматривается в конец узкого прохода — непонятная бесформенная куча сначала видится Акане простой горой мусора, но затем, приглядевшись, она понимает — это человек: подвыпившего вида мужчина, шатающийся из стороны в сторону, словно стебель на ветру. — Может, он знает что-нибудь про это здание. — Дернув Шиничиро за рукав куртки, Акане кивает в сторону мужчины. Широким выбором они не располагают: либо спросить, либо продолжить одиноко блуждать, как дворовые коты. Они подходят ближе, но мужчина, бесчувственно завалившийся на дорогу, никак не реагирует. От него разит спиртом, на темной бороде скопились крошки, а из раззявленного рта вырывается кашель, когда Акане, пихает его носком ботинка, пытаясь привести в жалкое подобие чувств. — Чо надо? — отзывается мужчина, приоткрывая веки. Глаза красные — от полопавшихся кровеносных жилок — смотрят на Акане и Шиничиро едва осознанно. — Нам нужно знать, где находится здание с головой дракона, — вступает в разговор Шиничиро. Говорит он жестко, властно, и не привыкшая слышать от него подобные интонации, Акане с удивлением поворачивается в его сторону. Шиничиро будто стал выше, или сама Акане уменьшилась. В нем появилось нечто трудноописуемое — некая главенствующая сила, оттягивающая на себя весь свет из бледного мира; горячность, от которой бросает в жар, и Акане невольно делает шаркающий шаг назад. Ей был привычен образ добряка Шиничиро, пропахшего сигаретным дымом, с масляными пятнами, но совершенно беспощадная мощь, пронзительный, как обнаженный клинок, взгляд… Все это принадлежало не ему. Это принадлежало первому главе «Черных драконов». Твердый, несгибаемый — Шиничиро целен, как монолитная глыба, высеченная из породы; притягивает взгляд и не отпускает, как светлое пятно на темном горизонте, и Акане впервые понимает то глубокое благоговение, которое внушает память о нем, даже спустя несколько поколений. Желание встать ближе, протянуться, словно лоза к Солнцу, не останавливает даже страх обжечься. Сила притягательная и устрашающая. — Знаю я такое место, знаю. — Мужчина облизывает пересохшие губы. Он безропотно, заискивающим тоном, отвечает на вопрос и поясняет: — Тут недалеко. Идите до конца переулка, не упустите. Шиничиро пренебрежительно окидывает мужчину взглядом и молча разворачивается, а Акане приспускается следом. Угрожающая аура Шиничиро развеивается быстро, с каждым шагом, она слабеет, растворяется в воздухе, как пустынный мираж, но Акане все равно держится позади, старается ступать неслышно и тихо, боясь потревожить спящего дракона. — Ты чего такая зашуганная? — удивляется Шиничиро. — Просто, — бурчит Акане и внимательно вглядывается в его лицо. Ничего нового: рога не выросли, хвост не болтается. Все тот же Шиничиро, которого она привыкла видеть, но ранее испытываемый благоговейный страх не отпускает, и Акане бормочет: — Напомни мне иногда все же смеяться над твоими шутками. Из мрака жилого квартала они вырываются на яркую, заманивающую цветами улицу, с виду, ничем не отличающуюся от других: вокруг низкие здания, с причудливыми изогнутыми крышами; несмолкающий гул; мусор, который ветер катит по асфальту; отвратительный запах. Однако некое неуловимое отличие все же присутствует, и заставляет Акане сжиматься от напряжения. — Капюшон надень, — просит Шиничиро. Акане слушается: скрывает свои светлые лохмы и девичье лицо под тенью капюшона. — Где это мы? — тихо спрашивает Акане, оглядываясь. Вывесок, давших понять, что за места, скрываются за дверьми — нет, однако кое-где у входа стоят миловидные девушки в коротких платьях, но с пустыми взглядами, похожие на манекены, и только еле заметно вздымающаяся грудь выдает в них живых людей; из другого неопознанного места раздается отличительный перезвон монет и шуршание денег. Для позднего времени людей много. Они медленно растягиваются по улице; выходят из заведений или наоборот скрываются за их дверьми. — Обычная улица, просто с кучей незаконных мест. — Шиничиро передергивает плечами от отвращения. Уверенно идя вперед, Шиничиро тащит и Акане за собой. Он равнодушно спокоен, словно посещение подобных мест — его рутинная обязанность. — Думаешь оно? — Шиничиро кивает в сторону громоздкого здания, расположенного в конце улицы. С фасада смотрит драконья голова, в неярком свете выглядевшая мрачно и зловеще, будто злой страж золотой пещеры; двустворчатые двери, около которых стоят охранники угрожающего вида, приветственно распахнуты, но пройти никому не дозволено. Целая толпа выстроились около дверей: женщины с яркими губами и длинными ресницами; мужчины, обвешанные металлом — различными цепями и заклепками. Все, как один, нетерпеливо тянут головы, заглядывая мимо охранников в манящий светлый зал. — Скорее всего, — неуверенно говорит Акане. Она оглядывает толпу в поисках хоть какого-нибудь подтверждения их догадкам. Прислушавшись к разговорам, она пытается найти среди общего гула подсказки или упоминание Изаны. Спрашивать в открытую про Триаду — опасно, и ненужные вопросы выдадут их раньше положенного. — Я поставил бы на Джуна, он точно выиграет сегодня. — Брошенная одним мужчиной фраза привлекает внимание Акане. Она пытается протиснуться ближе к говорящему, однако по толпе, словно по водной глади, проходит рябь, и Акане сдавливают со всех сторон, метнувшиеся назад люди. Она крепко хватается за Шиничиро, боясь, что людская сутолока их разделит. — Какая-то важная шишка приехала, — шепчет Шиничиро Акане. В силу своего роста, он возвышается над толпой и отчетливо может различить происходящее впереди. Акане всматривается в прорехи между людскими телами, чтобы повнимательнее поглядеть на эту «шишку», из-за которой ее сдавило, будто селедку в бочке. — Да ладно! — удивленно охает Акане. Перехватив Шиничиро под руку, она локтями расталкивает людей и рвется напролом вперед — ко входу здания, от которого охранники теснят толпу. — Синода-сан! — на бегу кричит Акане, размахивая свободной рукой и пренебрегая всеми рассудительными мыслями об осторожности. Судьба впервые решает улыбнуться в сторону Акане: важной «шишкой» оказывается недавний знакомый Акане, с которым она провела несколько дней на набережной, играя в сёги, после ужасных событий «Кровавого Хэллоуина». Злой взгляд старика впивается в Акане острой иглой, однако она упрямо проталкивается сквозь толпу и тащит Шиничиро за собой, как на буксире. Личные охранники — сурового вида мужчины в костюмах — выступают вперед, закрывая своими крепкими телами старика, но одного жеста Синода достаточно, чтобы они отступили назад. Синода, как и прежде, щегольски приодет и выправлен, как солдат по стойке, словно и нет груза лет, довлеющих над ним. — И снова здравствуй, глупая девочка. — Синода окидывает ее взглядом: ненадолго задерживается на лице, будто его глаза могут прорваться сквозь скрывающую его тень капюшона и рассмотреть едва зажившие синяки. — Здрасти. — Акане тяжело дышит после бега. Сзади на нее и Шиничиро наваливается любопытная толпа, силясь подслушать их разговор. — Возьмите и нас с собой, — нагло просит Акане. Шиничиро, стоящий за ее плечом, пораженно втягивает воздух и несильно дергает за руку, призывая к здравому смыслу, который в их ситуации был всего лишь тяжелым ненужным довеском. Синода ничем не высказывает удивления или сопротивления — только ненадолго задумывается, а после машет рукой, приказывая следовать за ним. — Спасибо, — благодарит Акане, приспускаясь следом. — Не благодари почем зря, девочка, — бурчит Синода. — Внутри настоящий Ад. Охранники заведения пропускают их без всяких вопросов, и Акане с Шиничиро окунаются в ярко освещенный зал, чьи размеры не удается обхватить взглядом — настолько он большой. Колонны поддерживают куполообразный потолок, украшенный фресками, изображающие уробороса; под гладким наливным полом поблескивают вечно красные маковые лепестки. Частные кабинки огорожены ширмами из слоновой кости, за которыми прячут свои лица посетители этого странного заведения. Воздух подернут дымкой, а висевший сладко-мускусный аромат кружит голову — Акане прикладывает пальцы к носу, чтобы спрятаться от дурманящего запаха. — Это что ресторан? — удивление Акане настолько велико, что она невольно повышает голос. Она ждала ринг, зал, запах крови, выбитые зубы — чего угодно, но не напыщенную роскошь ресторана. Может, они все-таки ошиблись… — Не совсем. — Синода слегка склоняет голову в сторону, пробегающего мимо официанта, на чьем подносе вместо тарелок или стаканов лежит небольшая вытянутая узорчатая трубка, сделанная из тонкого, почти прозрачного, фарфора. Акане с ужасом следит, как официант, одетый во все черное, останавливается около одной из кабинок, тихо постукивает свободной рукой и скрывается за ширмой лишь на секунду явив ее взору нетерпеливого вида мужчину, сидящего внутри. — Опиумный дом, — мрачно изрекает Шиничиро. Испарения от опиума разносятся по залу, ароматом раскуренного греха, и обжигает горло. Легкость и открытость, с которой присутствующие, употребляют наркотик поражает Акане так же сильно, как и осознание, что этот самый наркотик теперь заполняет ее легкие. — А вы разве не за этим здесь? — с удивлением спрашивает Синода. — Вообще-то нам нужны были бои, — признается Акане и получает подзатыльник от Синода. Зашипев от боли, словно кошка, Акане трет голову и зло глядит на Синода из тени капюшона. — Еще громче бы объявила, — укоряет Синода. К ним подбегает симпатичная хостес в ярко-красном платье, под цвет маковых лепестков под их ногами, и с улыбкой провожает в свободную кабинку. Круглый стол, покрытый скатертью, обступают несколько мягких стульев, один из которых Акане и занимает. И даже несмотря на полную приватность и защищенность от чужих глаз, Акане ощущает себя некомфортно в окружении вычурной роскоши и богатства. Хочется побыстрее скрыться, вырваться из теснящего плена кружев и золоченой посуды. — Так бои все же здесь? — настойчиво спрашивает Акане у Синода, когда хостеc, раздав меню, уходит. — Какая же ты нетерпеливая, — тяжело вздыхает Синода. — Зачем вам туда? — Мы ищем кое-кого, — неохотно говорит Акане. В руках нервно теребит меню, в красивом кожаном переплете, с эмблемой золотой драконьей головы — такой же, как и на фасаде. Над их столиком повисает выжидающая тишина. Выдавать секрет Шиничиро — не в ее праве, поэтому она только косится на него, сидящего рядом. — Моего брата, — признается Шиничиро спустя пару минут молчания. Синода прищуривается, не таясь, оценивающе оглядывает его и странно кривит губы, будто увиденное не совсем нравится ему. — И ты думаешь, что твой брат участвует в боях? — выдвигает предположение Синода. — Мы думаем, он их организовывает, — заканчивает Акане. — Беловолосый мальчишка? — удивляется Синода и уже более внимательно смотрит на Шиничиро, выискивая схожие черты. — Вы его знаете? — с яркой надеждой и в голосе, и на лице спрашивает Шиничиро. Он немного поддается вперед, готовый с жадностью внимать каждому слову Синода об Изане. — Слегка, — мрачнея, кивает Синода. — Этот поганец объявил себя «головой дракона» после того, как вынес бывшего главаря Триады. — Синода морщится, как от противной зубной боли. — Зарывистый, но пока не проблемный. Это «пока» повисает между Синода и Шиничиро обостренным клинком, а личной проблемой Акане он стал очень давно. Еще, когда возглавил 8-е поколение и извратил его до неузнаваемости. Взволнованная встречей с Синода, Акане только спустя время понимает, что забыла представить Шиничиро и старика друг другу. На новое знакомство Синода никак не реагирует, а Шиничиро слегка уважительно склоняет голову. — «Черные драконы», да? От осведомленности Синоды Шиничиро обеспокоено хмурится, но кивает. — Слышал я о тебе. — Старик едва заметно ухмыляется и, даже, кажется, что подобной встрече он рад. — Объединил западные и восточные слои Канто в пятнадцать. Впечатляюще. Шиничиро не проявляет ни капли смущения: прямо и ровно смотрит на Синода, игнорируя ту пропасть лет и опыта, разделявших их. Он расправляет плечи и выглядит так будто собрался грудью отражать удары. Синода на его воинственный вид только весело хмыкает. — На, пацан. — Синода протягивает и кладет в ладонь Шиничиро поблескивающий жетон, на одной стороне которого выгравирована голова дракона. — Покажешь охране у входа, и они проводят тебя к боям. Шиничиро бросает взгляд на Акане, однако Синода недвусмысленно давал понять: Шиничиро должен пойти один, с чем Акане была категорично не согласна. Она приподнимается с места, но от дальнейших препирательств ее останавливает предостерегающий жест Синода. — Присоединишься к нему позже. Шиничиро мнется, не спешит протянуть руку и вместе с жетоном взять и возможность встретиться с братом. Акане кивает ему и ободряюще улыбается — с ней все будет хорошо. С немого позволения, Шиничиро забирает жетон и уходит, оставляя Акане наедине со стариком Синода. — Твой? — спрашивает Синода, когда Шиничиро скрывается за ширмой. — Друг, — коротко отвечает Акане и испытывающее смотрит на Синода, чинно подтягивающего вино из бокала, заказанного ранее. Красная жидкость, кажется, почти черной в косо падающем свете, будто в бокал собрана сама ночь. Ожидание утомляет, беспокойная энергия требует дать ей выход, и Акане начинает постукивать ногтями по столу в нетерпении и испытывающее следит за тем, как старик смакует вино, мысленно желая ему подавиться. — Акане. Она вздрагивает. Привыкла к тому, что Синода обращается к ней не иначе, как «девочка» и слышит свое имя из его уст — непривычно. — Мой тебе совет: не связывайся с подобными ему. — Синода едва заметно склоняет голову в сторону выхода, куда ушел Шиничиро. Акане вспыхивает злой обидой за друга. На языке горят язвительные замечания, который она с трудом сдерживает. — Подобные добропорядочные люди долго не живут, — продолжает говорить Синода странным архаичным тоном, будто древнегреческий аэд. — Погибают от собственной доброты. В нем, в образе старика, что-то непонятно дрогнуло при последних словах — неясное горькое воспоминание пытается пробиться наружу, и его пальцы соскальзывают к собственным запястьям, украшенными витиеватыми цветными узорами татуировок, словно проверяя на месте ли они. — Ты ведь из сукэбан, верно? — Синода ухмыляется, заметив, как лицо Акане вытягивается от изумления. — А вы из Ямагути-гуми. — Опасные слова вырываются у Акане прежде, чем она успевает их остановить. Старик лишь шире улыбается, не удивленный. — Выяснила, да? Акане выпрямляется на стуле; пульс трепещет, как у испуганного ребенка, а внутри все натягивается от нарастающего волнения. Старается выглядеть уверенно, но среди роскоши, незнакомой ей, чувствует себя неуютно: яркое и позорное желание сбежать вслед за Шиничиро крутится в голове, как заезженная пластинка. Синода скрывался весьма плохо. В пейзаж грязной бедной набережной вписывался так же плохо, как и она, Акане, в вычурную роскошь ресторана. Появившиеся при первой встрече подозрения крепли при каждой последующей. Удивительно легко она выяснила, что ее новый знакомый не кто иной, как кумите клана-якудзе: достаточно было спросить брата, который выпучив глаза, при одном упоминании имени старика покрылся испариной и побледнел. — Вообще-то, забавно, что мы встретились именно сегодня, — замечает Синода. Для Акане что день — то новое испытание собственных нервов, и что же такого значимого именного в сегодняшнем — не понимает. — Я как раз раздумывал накануне, и вот ты здесь. — Синода говорит будто сам с собой. На Акане не смотрит — наблюдает за бликами, отбрасываемыми бокалом. Нарочной медлительностью, неторопливой беседой Синода вгоняет Акане в еще большее напряжение. Показная расслабленность изматывает Акане, действует как горячие щипцы на нервы: раскаляя, доставляя практическую ощутимую боль от бездействия. — Вступай в мой клан. — Резкое предложение Синоды выбивает у Акане все мысли. Напряженной разум размякает от неожиданных слов не в силах осмыслить услышанное. — Я обеспечу тебе и твоей семье безопасность и безбедное существование. Вместе со словами Синода, оседающими в голове, подобному снегу, дает о себе знать мнительная часть ее натуры: вопит громогласной сиреной и подкрепляет фундамент ее подозрений. Зачем она ему — непонятно, но предложение — ловушка, несомненно, а ранее упоминание банды только усиливают опасения Акане. Она уверена — про сукэбан никогда ему не рассказывала; не настолько наивность возобладает ею. Она не обладает ни впечатляющими навыками, ни солидными связами, ни красотой подобно Небожителям — ничем из известных достоинств сильных мира сего; только одним она уникальна, одним качеством ценна для Синоды. — Вам ведь нужна не я. — На закостенелом лице Синода не мелькает ни эмоции, но Акане уверяется в предположении с каждым вылетевшим словом. — Вам нужен Женский преступный Союз, на который я, как представитель сукэбан могу вас вывести. Совет сотрудничает только с женщинами-кумите или сайко-комон, но не с мужчинами, — торжественно заканчивает Акане, чувствуя некоторое слабое удовольствие от собственных выводов. — Верно. — Синода довольно улыбается, будто ожидаемое дерево принесло необходимые плоды. — Вряд ли тебе известно: Совет помогает женщинами-кумите утвердиться в кланах-якудзе и поддерживают их на период всего правления. Этакая преступная солидарность, — несколько презрительно фыркает Синода. — Но не за бесплатно, разумеется. Подобные подробности ей недоступны. Совет держал связь исключительно с главой сукэбан, с Сатоми, а саму Акане клановые дрязги якудзе не волновали. Совет платил деньги, а большего ей и не требовалось. — Пост главы клана никогда не передается по наследству. — Синода отодвигает от себя бокал и вперяет в Акане взгляд: внимательно испытывающий, таким обычно змея следит за кроликом, попавшим в ловушку. — Его отбирают: сильный становится кумите, лидером, все как в стаях. Я убил прошлого главу, кумите, которому служил, а потом взял с его стола пепельницу и размозжил голову его сыну, чтобы он не стал для меня проблемой. Невероятно ровным, безэмоциональным голосом Синода признается ей, Акане, в убийстве сразу двоих людей. Синода не испытывает раскаяние за греховые поступки и даже не способен изобразить фальшивого сочувствия к несчастным жертвам. Ему не жаль, ведь, как он и сказал: главой становится самый сильный, а точнее самый бездушный. Его слова забирают все то напускное веселье и тепло, царившее в ресторане. Мир сереет, приобретает цвет могильной плиты или праха, в который наверняка обратились тела бывшего главы и его сына, и Акане едва сдерживает порыв вздрогнуть от ужаса еще более холодного и страшного, чем тот, что рождали в ней мысли об Изане или Кисаки. За уже знакомым обличьем старика скрывается нечто иное, пугающее Акане и изводившее до глубокого и темного, как сама ночь, страха. Жалкая столешница — вот и все, что разделяет ее и настоящего убийцу. — У меня есть внук. — Лицо Синода остается неподвижно, но голос странно меняется: теплеет, становится мягким, почти бархатным, ничем не напоминавший недавний морозный, пробирающий до костей тон. — Совсем еще малыш, ему три года недавно исполнилось. Его отец, мой сын… — Синода не договаривает, делает только неопределенный взмах рукой. — В общем, избалованный дурак, а жена жадная тупая стерва. Грубые и критичные замечания Синода сопровождает брезгливой интонацией, так отличной от той теплоты и мягкости, с которой он упоминал своего внука. Потрясенная ранним признанием Синода, Акане медленно соотносит все детали. — Что конкретно Вы хотите? — Голос у Акане звучит приглушенно, серо, как мир, принявший неожиданно мрачные краски. Услышанное настолько сильно не вяжется с ее картиной мира, в которой вся реальность сужалась до событий манги, что Акане цепенеет на месте, пригвожденная таким странным откровением, свалившимся на нее. Она порой забывала, что мир вокруг нее реален и не ограничивается одними только событиями, вычитанными ею в манге. Он вмещал в себя огромное количество людей и судеб, которые она постичь не могла. — Я уже стар. — Синода саркастически хмыкает. — Когда умру, то сына уберут еще до того, как мое тело успеет остыть, как и моего внука. Догадка медленно, как первые цветы, прорывается наружу закостенелого разума Акане. — Войди в клан — стань официальной опекуншей моего внука, а после моей смерти и кумите. — Синода говорит быстро — как из пистолета стреляет. Абсурдно смешные слова вызывает у Акане нервную улыбку. Она засмеялась бы во весь свой звонкий голос, не будь выражение лица Синода столь серьезным. — Мой сайко-комон поможет с правлением и подберет надежных людей. Тебе не придется ничего самой решать, — успокаивает Синода неправильно истолковав гримасу Акане. — Я ведь не совершеннолетняя, — растерянно лопочет Акане, не находясь с другим ответом. Пустота в голове резко озаряется молнией понимания: у Синода все продумано, это только она непонимающе хлопает глазами и разевает рот, а ведь стать полностью дееспособной и взять под официальную опеку ребенка она может только одним способом — эмансипацией через брак. — Вы ведь не предлагаете выйти за вас замуж? — с нескрываемым ужасом восклицает Акане. — Не настолько я жесток. — Синода хватает наглости весело улыбнуться. — Мы можем и подождать твоего совершеннолетия, но лучше, если тебя признают дееспособной сразу после вступления в клан. Найти для тебя мужа не составит труда: сможешь выбрать любого из понравившихся мужчин моего клана. Не предложение — а целый дар; редкий и ценный, как золотые яблоки Гесперид. И Акане практически готова принять его, проглотить гранатовые косточки и спуститься в Подземный мир. Кисаки, Изана перестанут быть для нее проблемами. На свою сторону она привезёт сотни, нет, тысячи бойцов, превосходящих силы не только «Поднебесья», но и целой Триады. Царствующая, но не властвующая — она будет простой ниточкой, связывающей две стороны одной золотой монеты. Чересчур хорошее предложение, словно белоснежная птица надежды, манит ее, завлекает последовать за ней. — Почему вы так полагаетесь на Совет, — непонимающе хмурится Акане. — Если меня как кумите захотят убить, то как они меня защитят? — Совет не защищает, — объясняет Синода, — а выступает твоим патроном. Уголки губ Акане нервно дергаются от сдерживаемого смеха. Совет наденет на нее плебейский ошейник, а Синода закутает в золотую сеть из обещаний. Выходило забавно, и Акане впору заливисто расхохотаться над комичностью слов Синода, но она только досадливо морщится. — Совет ценится в наших кругах. Они обладают всеми понятыми силами: деньгами и связями в кабинете министров, но увы, — Синода разводит руками в сторону, — сотрудничать они готовы только с женщинами. — Имея сильного защитника в лице Совета против меня не посмеют пойти другие кланы, — подводит итог Акане. — Если я стану главой сразу после Вашей смерти, то никто не тронет и Вашего внука. А подобранный сайко-комон будет делать всю грязную работу. Синода кивает, подтверждая ее слова. Акане удивляет то, как Синода готов положиться на ее благонамеренность и доверить своего сокровенного внука, впрочем, она не сомневалась — этот хитрый змей свяжет ее по рукам и ногам да так крепко, что она никогда не сможет выбраться из марионеточного театра, а станет вечной актрисой в его постановке. Красивое предложение, как яблоко раздора, скрывает за золотой кожурой разрушительные последствия для всех, кто ей дорог. Что будет с ней или Сейшу потом, когда она станет кумите целого клана? Что будет с Эмой, Коко, Шиничиро, Баджи, Кадзуторой? Она не выпутается из порочного круга, а только сильнее погрязнет в нем, поэтому Акане решительно говорит: — Нет. Синоду ее ответ не удивляет и не огорчает. Ни одним жестом не выдает своего настроения, только протягивает на раскрытой ладони жетон — такой же, какой он отдал Шиничиро ранее. — Я не тороплю. Когда надумаешь, приходи. Твердая уверенность Синоды в ее согласии, злит Акане. Она хватает жетон и не попрощавшись, уходит. Подальше от Синода, подальше от его предложения, темной дырой засасывающее Акане своей заманчивостью. Смоляные воды отчаяния пока что не сомкнулись над ее головой настолько сильно, чтобы она добровольно повесила на себя ошейник. Она его не примет. Никогда. Акане быстро покидает зал ресторана. В коридоре, прислонившись к стене, ее поджидает Шиничиро, беспокойно притоптавший ногой. Уже знакомый и родной вид Шиничиро приносит умиротворение, как тихая заводь: надежная и безопасная. — Все в порядке? — интересуется Шиничиро. Взволнованная произошедшим, Акане отчаянно хочется поделиться с Шиничиро деталями разговора; услышать ободряющие слова от него, чтобы он подтвердил — она все сделала верно, ведь сама в правильность своего выбора не особо верит. Любой рассказанный секрет Шиничиро надежно сохранит; ни одно слово, услышанное от нее, он не произнесет повторно, но Акане понимает: будет последней эгоисткой, если перекинет довлеющей над ней груз ответственности на его плечи. — Да, все хорошо, — кивает Акане и натянуто улыбается. — Пойдем, найдем уже Изану. Приняв жетоны-пропуска, один из охранников со входа, проводит их в узкий переулок между рестораном и соседним зданием, а затем, через широкую обшитую металлом дверь вниз — на нижний этаж. Сначала появляется шум, который гулким эхом разносится по коридору, а затем предстает и сама толпа из людей разных сортов, теснящихся около ринга, будто стервятники около добычи. В воздухе носится аромат кислого пива, пота и людского энтузиазма от предстоящей бойни. Сверху — люди, опьяненные наркотическим дурманом; снизу — люди, опьяненные уже кровью и жестокостью. Держась друг друга, Акане и Шиничиро обходят зал. До них долетают обрывки бесед, как ничего не значащих, так и довольно интересных. — Я поставил на Джуна-крушителя, — гордо заявляет паренек с лакированными волосами. — Я тоже, — вторит ему собеседник. — Противник у него слабак, Джун точно выиграет. Имя неизвестного Акане Джуна повсюду: оно на карточках со ставками на руках у зрителей; в разговорах между ними; на устах каждого присутствующего. — Изаны тут нет, — разочарованно произносит Шиничиро, понизив голос, чтобы услышать его могла только Акане. Самого лидера Триады — нет, однако около стен, сливаясь с тенями, Акане различает несколько охранников, по паре на каждую сторону, и одного около букмекерского стола, рядом с меланхоличного вида мальчишкой, принимающего ставки. Шестеренки медленно вращаются в механизме опасного плана. Схватив Шиничиро за руку, она тянет его к столу букмекера. — Сколько начальная ставка? — спрашивает Акане у мальчишки-букмекера. — Пятьсот йен, — скучающе отзывается букмекер. — На Джуна-крушителя или на молокососа Юна? Собрав по карманам деньги, Акане кидает на стол несколько крупных купюр. — Все на Юна. На лице парня проступает паническое выражение, глаза расширяются, глядя на деньги Акане, а охранник позади него опасливо прищуривается. — Уверена? — Мальчишка несколько боязливо тянет руки к деньгам Акане. — Джун то посильнее будет. — Да, уверена, — холодно отрезает Акане. Поникший парень выдает ей бумажку, подтверждающую факт ставки, и забирает деньги с тяжелым вздохом. — Зачем ты это сделала? — спрашивает Шиничиро, когда они отходят от стола букмекера и занимают свободное место около ринга. Привстав на носочки, Акане шепчет на ухо Шиничиро: — Бой сфабрикован. Глаза у Шиничиро расширяются, он озирается по сторонам и замечает те же детали, что и она: пьяная толпа, скандирующая имя Джуна; бумажки с его имена в руках у будущих проигравших; бледный букмекер, косившихся в их сторону; внезапно исчезнувший охранник. Стратегия с подставным боем — стара, как сам мир, но опьяненная наживой и алкоголем толпа не смогла раскусить обман. От Изаны Акане ожидала всего: все самые ужасные и отвратительные поступки она уже успела приписать Курокаве и простую авантюру раскусила легко как семечко. Толпа пьяно взрезает: на ринг выходят бойцы и рефери, однако вниманием Акане полностью завладевает юноша, подошедший к столу букмекера вместе с вернувшимся охранником. Рассмотреть возможно только его мощную спину и широкие плечи, но стоит ему повернуть голову, как Акане едва не вскрикивает. Острый взгляд вскрывает мешок со всеми спрятанными страхами Акане — Какуче Хитто смотрит на нее с холодным равнодушием, несколько оценивающе, будто прикидывает как бы правильно ее избить. Неравномерный свет ложится на его лицо драматичными тенями, подчеркивая острые черты и длинный рваный шрам, пересекающий левую часть лица. Верный слуга не оставит своего хозяина без прямого приказа, а значит и Изана Курокава совсем рядом; в тех же стенах, что и она сама. Подобная близость дарит ей прилив адреналина, взрыв беспокойной энергии, от которой ее начинает слегка потряхивать. Ловушка захлопнулась, только вот кто попался: Изана или сама Акане пока неясно. Ошарашенная внезапной встречей, Акане не может даже вздохнуть или отвести взгляд от Какуче, и только толчок Шиничиро, вырывает ее из оцепенения. — Ты оказалась права, — шепчет Шиничиро, склоняясь над ее ухом. Некогда энергичные выкрики превращаются в глухой нестройный ропот растущего гнева, одураченной толпы, от которого кожа вибрирует. Люди требуют реванша: буйство толпы останавливают охранники, угрожающее посверкивающие пистолетами и ножами. На пол летят бумажки с именем Джуна; свою же со ставкой на Юна Акане бережно прижимает к себе. Разъярённая толпа редеет: оставшись с пустыми карманами и гонимые охраной, люди покидают зал громко бранясь, разозленные проигрышем. — Пошли. — Шиничиро тянет ее к столу букмекера за выигрышем — за Изаной. Какуче спокойно следит за ними: смотрит, как они прокладывают путь сквозь толпу к нему, занявшего место букмекера. На нем черный костюм, в ухе болтается серьга, взгляд из-за нахмуренных бровей кажется злым и недобрым, сулящим неприятности, но неожиданно голос у него приятный и располагающий для беседы. — Поздравляю. — Какуче едва заметно склоняет голову, но даже не пытается приукрасить свои слова фальшивой улыбкой. — Ваш выигрыш в другой комнате, пройдемте. Какуче делает пару шагов вперед, но ни Акане, ни Шиничиро не двигаются с места. Оба не идиоты, достаточно прожарились в преступном мире, чтобы понять — никакого выигрыша не будет; за дверьми их побьют и отправят куда подальше. — Мы пришли не за этим. — Шиничиро выступает вперед, своим телом загораживает Акане. Шиничиро выше Какуче, но менее плечистый и более худощавый; его астеническое телосложение не скрывает даже объёмная куртка. Он не вызывает опасение, в отличие от Какуче с четко проглядывающими, даже сквозь плотную ткань пиджака, мускулами и мощной фигурой. — Нам нужен Курокава Изана. — Зачем он вам? — Какуче хмуро оглядывает Шиничиро. Стоит расслабленно спокойно, заложив руки за спину, полностью открытый для удара, однако идти против известного «Истребителя» — все равно что добровольно лечь под самосвал. Какуче она не соперник — Акане остро это понимает. И собственная беспомощность при столь важных обстоятельствах ощущается противной горечью, которую не выплюнешь. — Меня зовут Сано Шиничиро, и я — его брат. При звуке его имени Какуче с шумом втягивает воздух, а глаза вспыхивают странным огнем. О Шиничиро он явно знает: рассказал ли Изана или сам Какуче наслышан о легендарном главе первого поколения — Акане неизвестно, главное, что, возможно, им удастся сохранить свои кости целыми. — Я проведу Вас, Сано-сан, — благосклонно кивает Какуче после недолгих размышлений. Ее никто не упоминал, но Акане все равно тянется следом за Шиничиро и Какуче. Вперед, на долгожданную встречу с Изаной Курокавой.