Другая сторона

      Память утрачена, забыты смысл и цель пути. Пустота гудит в черепе, сквозняками амнезии вычищая из извилин остатки ненужных теперь воспоминаний о жизни.       Я прикоснулся к груди – там раньше рос красный цветок жизни, мерно пульсируя в клетке ребер. Пальцы не нащупывают привычное тепло, и я грустно смотрю на лепестки, высохшие и опавшие на камень под ногами.       Вокруг на много миль только пустошь, каменистая земля, укрытая серым маревом.       Я иду вперед, скрипя мелкими камешками под ногами. Впереди на фоне тумана вырисовывается силуэт огромной, черной собаки, и откуда-то я четко знаю, что это мой проводник. Он бежит на расстоянии, периодически останавливаясь, чтобы подождать, а я следую за ним доверчиво, не задумываясь, не отдавая себе отчета в своих действиях. Неведомая сила тянет меня вперед холодной, властной рукой. Под ногами угадываются смутные очертания дороги, их определенно сложно было бы заметить, если бы не пес.       Пепел небес жжет веки, тягучей патокой разливается серость по извилинам. Я медленно перестаю понимать кто я, где и откуда – пустота иссушает море души, обнажая старые раны, скелетами устилающие дно.       Белый шум снова накатывает волнами, плещется и бьется о стены сознания, стремясь потушить последний свет, восковую свечу в тонкой и слабой дрожащей руке.       Череп смотрит на меня со дна, его контуры дрожат в волнах небытия, но я чувствую его тяжесть. Шум переворачивается, обнажая молча кричащую тишину, в промежутке между разорванными звуками.       Туман немного рассеивается, открывая взгляду поле, усеянное множеством трупов. Окровавленные, разорванные, изуродованные тела с бессмысленным пустым взглядом глаз. Это солдаты, пришедшие за смертью, по желанию ходячих денежных мешков, которые во все времена с удовольствием отправляли людей из низших сословий умереть за свои власть, богатство, землю, бессмысленные идеалы.       Сладковатый запах смерти манит падальщиков. В небе кружились вороны, спускались на землю для совершения священного ритуала избавления от плоти. Клювы работали, разрывая человеческое мясо, сотни глоток поглощали его с благодарностью за пищу. Черви, что питались человеческими телами при жизни, медленно подтачивая жизненные силы, погибли, и им на смену пришли иные, копошились в ранах, слизывая с костей мертвечину.       Я подхожу ближе, борясь с отвращением. Вороны, сидящие на ближайших телах, останавливаются и смотрят настороженно, но я не рискую подойти слишком близко. Предупреждающий лай стряхивает наваждение, заставляя вернуться на тропу.       На пути стали попадаться немертвые. С бессмысленным взглядом и опущенной головой они брели навстречу, вяло шаркая ногами. А некоторые застревали на одном месте, совершая бессмысленные, однотипные действия. Я остановился, прислонившись к высохшему древу. Неподалеку рыбачил мертвец, опустив леску с пустым крючком в высохший пруд. Сигареты, которые он курил, почему-то напоминали о запахе пионов в саду и стряпне матери. Я кашляю, содрогаясь всем духом, когда дым дотягивается до меня и щекочет изнутри, по-змеиному обвивая эфемерные ребра. Раздраженно выплевываю остатки дыма, а руку холодит черная шерсть – проводник зовет идти дальше.       Пустота этого места выворачивает наизнанку душу, и на пестрый ковер спешно прожитых дней сыпется её содержимое. В этой пестроте я вижу только бессмысленность, бесцельность своего существования и ничего более. Так ли сильно я отличаюсь от глупцов, которых видел ранее?       Только смерть и тишина способны показать истину. Когда нелепое, суетливое мельтешение жизни утихает, в желудке не плещется пережеванное месиво, кровь не горячит вены, а мир не обвивает навязчиво сознание щупальцами все новых впечатлений, мы по-настоящему встречаем самих себя. И искаженное лицо, знакомое и незнакомое, смотрит на нас с поверхности внутреннего зеркала, показывая нашу суть. Все, что мы предпочитали не замечать, все, что мы заталкивали поглубже, скрывали, стыдились. Оно искаженное и уродливое, потому что отвергнуто собственным создателем – тобой. Мы содрогаемся от ужаса, в какой-то момент осознавая, что все это время не были толком знакомы с самими собой.       И вновь выбором станет побег от самого себя. Заглушить, затолкать, заесть. Все, чтобы не думать, не видеть правды, не решать проблему. Но каждый раз она обвивает терновником, раздирая душу шипами, ведь ты сам носишь в себе семена. Куда ты идешь? Здесь ничего нет. Ты единственное сущее, что есть посреди этой пустоты.       Бежать некуда.       Ноги по-прежнему несут сквозь туман. Черный пес идет впереди, глаза проводника светятся в сером полумраке белым светом, он расплывался двумя нечеткими пятнами в этом мареве.       Впереди показываются очертания деревни. Труп, прибитый к столбу рядом с покосившимися деревянными воротами, приветствует меня. Часть кишечника из его разорванного живота выскользнула наружу и покачивалась на легком ветерке. Я морщусь брезгливо и ускоряю шаг, а позади раздается ехидный смех.       Везде, то тут, то там мелькали немертвые – на улицах и в окнах домов я видел множество существ, чьи кости облегала разлагающаяся плоть и истлевшая одежда. Никто из них не пытался подходить ко мне и не обращал внимания – истлело не только их мясо, но и интерес к происходящему.       Почему все эти души все еще были здесь? Я не мог найти объяснения увиденному. Впрочем, никаких объяснений и не требовалось.       Взгляни на то, что ты зовешь своей жизнью – кем-то накатанная дорога, идешь по ней бессознательно, по привычке, соблюдая все этапы и принятые ритуалы. И в конце твою душу будут травить сожаления. О том, что тебе не хватило смелости жить так, как хотелось тебе, а не так, как хотели для тебя другие. А ты так боялся жить, что позволил им выбирать, будучи не в состоянии просто сказать слово «нет». О том, что не проводил больше времени с близкими людьми. Почему ты не говорил им чаще, что любишь их? До того, как стало слишком поздно.       Я хотел подойти, хотел заговорить, но меня тянут зубами за рукав, тянут настойчиво, и увлекают за собой сквозь туман. И выводят к берегу реки, холодной и темной, медленно несущей воды в никуда.       Волны тихо шуршали, перешептывались тысячей призрачных глоток. Образы лиц давно почивших людей в воде равнодушно смотрели в пустоту провалами глазниц. Казалось, они видели вечность или же лишились сознания. Собака остановилась, села на берегу и замерла в ожидании, устремив взгляд в пространство над водой.       В тумане появилось желтое световое пятно, оно приближалось, увеличиваясь в размере, и постепенно стали прорисовываться очертания большой лодки. На носу болтался фонарь, а на другой стороне была прикована натянутая ржавая цепь, ее конец терялся в тумане.       Где-то на задворках сознания очень глупо шучу на тему кареты для принцессы и там же сгинаюсь от смеха, держась за живот.       Рябь идет по темным водам, поглотившим память. Образы из прошлого проступают на поверхности, и я заворожено касаюсь поверхности стекла, видя самого себя с другой стороны.       Я смутно вспомнил визг тормозов, глухой удар, падение и быстро наступившую темноту. И, кажется, дождь капал на мое лицо, но будто бы издалека раздались плач и всхлипы, теплая дрожащая рука прикоснулась к щеке, и я вдруг понял, что дождь шел не с неба, а в чьей-то душе.       Воспоминание рассеивается дымом сигарет мертвеца-рыбака. Снова обнаруживаю себя на туманном берегу, и где-то позади меня, давным-давно в прошлой упущенной жизни, остался безвозвратно утраченный мир живых, тепло и узы. Я думал, я металл, ни куска сентиментальщины, но ржавчина тоски начала покрывать меня. Сердце трескается, разваливается, ржавые хлопья падают с пальцев. - Страшно было умирать?       Голос застал врасплох, я обернулся к черному псу и вдруг увидел его в человеческой форме. Проводник смотрел на стоящий перед ним дух с той степенью равнодушия, которое может позволить себе существо, знающее наперед все варианты развития событий, все мысли, все ответы. - Больно оставлять все то, что раньше было дорого. А любой страх погибает вместе с телом, и только в этот самый миг осознаешь, насколько он был ничтожен. - И, тем не менее, он в значительной степени влияет на жизни. И на твою ушедшую жизнь в том числе. - Страх так силен, потому что мы придаем слишком большое значение вещам, которым не нужно его придавать. Да и было ли в мире что-то, что стоило серьезного отношения? Может, в этом и есть наша главная ошибка? – я печально усмехнулся.       Лицо проводника не изменилось, но вдруг в моей голове раздался веселый, лающий смех. В руку вновь ткнулся влажный нос, пес терся о штаны, как самая обычная земная собака, но я видел и чувствовал в нем могущественный дух. - Жить нужно так, чтобы уходя ни о чем не сожалеть. Ты запомнишь мой урок. И заберешь его с собой.       И будто что-то припечатало меня внутри. Я дрогнул. Потянулся внезапно ослабевшей рукой и потрепал пса по голове. Он прищурил глаза и принял ласку. - Спасибо, - сказал я, прощаясь.       И на этом была поставлена последняя точка в опостылевшей истории. Она повисла в воздухе, вынуждая меня двигаться вперед. Рука соскользнула с черной шерсти. Чувствуя приятное опустошение, я направился к лодке, и, оказавшись на борту, бросил последний взгляд на тот берег.       Лодка отчалила, унося меня в неизвестность. Вновь обернувшийся человеком проводник поднял руку в прощальном жесте. Плещутся о борт волны, лодка отплывает все дальше, и его силуэт, темнеющий на фоне окружающего тумана, уменьшается, пока окончательно не исчезает из виду. В одиночестве я остался ожидать момента прибытия.       Там, за плотной серой завесой меня ждала другая сторона.