Сентябрьские зверства

      Жестокость — проявление агрессии, свойственное всякому живому существу. Она существует на планете так давно, как на ней обитает жизнь. Идеалисты считают, что можно легко обойтись без неё, философы, напротив, уверены, что она является чуть ли не ключевой особенностью человеческого характера — их мнения совершенно отличны, но при этом правы обе группы.              Как долго семья может прожить без склок? Город без драк? Страна без войн? Чёткого ответа не сможет дать никто: «всё индивидуально», «невозможно говорить за всех». Вот только сколько бы не длилось это затишье, в какой-то момент людская агрессия достигнет своего пика и выплеснется в окружающую среду.       И нет ничего страшнее в момент таких всплесков, как быть тем, на кого направлен людской гнев. В тот день, третьего сентября 1792-го года, прочувствовать его на себе в полной мере смогли дворяне, ещё несколько лет назад находившиеся на вершине успеха. И зверства этого дня нельзя было сравнить ни с чем.       — Спокойней, граждане, спокойней! — Жак-Рене Эбер — один из наиболее активных и чуть ли не второй после Робеспьера якобинец — прикрикнул на пару человек из толпы. К столу бывшего коменданта, где расположился наспех собранный военный трибунал, выстроилась вереница из заключённых, каждого из которых держало по двое, а то и по трое добровольцев.       — Итак, гражданка Ламбаль, вы согласны с предъявленными вам объявлениями?       — Нет! — слова бывшей принцесса было сложно разобрать сквозь рыдания и всхлипы. — Нет же, нет, нет, я ни в чём не виновна!       — Да что её слушать?! — пронзительный визг, раздавшийся из центра колоны, встретили довольным улюлюканьем. — Голову ей с плеч!       Рыдания девушки только усилились, заставляя толпа засвистеть и зааплодировать с новой силой.       — Спокойно! — Эбер махнул рукой, и пришедший с ним солдат из Национальной гвардии застучал по столу, требуя тишины. — Гражданка Ламбаль, за подстрекательство Луи Капета к побегу, за общение с Антуанеттой и за шпионство для Сардинского королевства вы приговариваетесь к смерти.       Крик довольной толпы заглушил крики принцессы, втянутой в их крепкие объятия.       — Дай сюда копьё, — крикнул кто-то, невидимые в толпе.       — Пусть австрийская дрянь полюбуется на свою подружку!       Однако агрессии совсем не обязательно сразу принимать такие резкие повороты. Всё это, как снежный ком, идёт с маленьких и незначительных проблем, чтобы затем вылиться в нечто серьёзное. И, увы, даже в двадцать первом веке можно найти подобные сравнения. Начавшись с простых и справедливых заявлений о том, что они тоже люди и должны иметь хотя бы элементарные права, сейчас представители радикальных организаций готовы чуть ли не убить любого, кто не будет согласен с их мнением.       BLM, радфем и многие, многие другие — всё это начиналось со здравых идей, но чем дальше, тем хуже. Как когда-то Жан-Поль Марат предлагал позволять бедным людям красть у богатых в отместку за годы принижений, так и некоторые люди сейчас считают, что не будет проблем, если чернокожий убьёт белого человека, ведь они столетиями использовали их в качестве рабов, и теперь приходит время расплаты.       И как когда-то давно Французская революция, начавшись с протестов и требований хлеба, завершилась ужасающим кровопролитием, так и либеральные организации двадцать первого века с каждым годом только наращивают свой оборот. И кто знает, не ждёт ли нас в скором времени та же анархия, что трясла Париж в сентябре?       А ведь тогда погромы проходили далеко не в одной тюрьме.       — Гражданин Майяр, гражданин Майяр!       Молодой парнишка-газетчик громко звал прославленного героя революции. Это было бы совершенно обычным делом, если бы его руки и одежда не были перепачканы в «голубой» крови, а сам он не переступал через валявшиеся на полу Аббатства тела швейцарских солдат.       — Гражданин Майяр, народный трибунал ждёт своего судью на заднем дворе, — протараторил он заготовленную заранее речь.       — На задний двор? Ясно… Слышали, граждане? — Майяр обернулся к сопровождающей его паре человек — двое мужчин и женщина, с которыми он успел познакомиться во время штурма Бастилии, а после крепко сдружиться после октябрьского марша на Версаль. — Наш ждёт очередное дело. Долго там ещё?       — Уже всё, — санклюлот, успевший спрятать в свои карманы позолоченный пуговицы с мундиров швейцарцев, нажал на курок. Прогремевший выстрел заставил его сморщиться от громкого звука, а последнего из солдат — мёртвым телом упасть на холодный пол. — Можем идти.       К тому моменту, когда процессия достигла двора, народная расправа готова была свершиться уже и без судьи их собственного трибунала.       Чтобы привлечь внимание к своей тщеславной персоне Майяр выпустил в воздух несколько пистолетных очередей.       — Что у вас тут?              — Господин Майяр! — молодая девушка бросилась к нему сквозь шумную толпу, бросаясь на колени и чуть ли не целуя залитые кровью ботинки. — Пожалуйста, послушайте, мой отец не аристократ! Мы из третьего сословия, как и все вы!       — Встань. Встань, я сказал! — Майяр с силой оттолкнул её в сторону. — Имя?       — С-сомбрель, гражданин. Мари-Морель Сомбрель, — заплетающимся языком произнесла она.       — Сомбрель? — С хищной улыбкой Майяр вытащил из-за пазухи заострённый железный нож. По одному его краю проходила зубчатая резьба, делавшая клинок страшным оружием в бою. — Так значит, теперь губернатор дома Инвалидов стал третьим сословием? Эй, граждане, слышали шутку?!       — Пожалуйста, гражданин…       — Молчать.       Майяру не надо было даже повышать голос — его верные сподвижники уже схватили девушку под локти.       — В таком случае докажи нам это. Эй, Вев, притащи-ка мне какой-нибудь стакан, а ты, Клод, приведи сюда голубокровного!       Перед посланниками Станислава Майяра толпа расступалась так уважительно, как ещё парой месяцев назад расступалась перед нынешним гражданином Капетом. Не прошло и минуты, как предводителю беспорядков принесли и стакан, и сразу несколько бывших аристократов.       — Итак, Мари-Морель Сомбрель, если ты действительно хочешь вытащить своего папашу, докажи это.       Пару раз крутанув в руке нож, Майяр без церемоний перерезал горло извивающемуся на коленях аристократу. Быстро выхватив протянутый ему стакан, он поднёс его к ране. Кровь — совсем не голубая, вопреки названию — заполнила его в считанные мгновения, переливаясь за края и капая на пол.       — Пей, — он ткнул стаканом в лицо несчастной девушки, и часть крови осталась там.       — Пожалуйста, гражданин…       — Пей, или следующим на очереди будет твой папаша!       Руки девушки дико тряслись, как, впрочем, и её тело, но в глазах была безумная решительность, только увеличившаяся с каждым глотком. Взбудораженная толпа голосила всё громче.              — Я сделала это, — она тяжело дышала, едва стоя на ногах. — Мой отец…       — Эй, парни, выпустите старого идиота, — Майяр не стал дослушивать, уже позабыв о девушке. — Пусть радуется, что у этой девки побольше смелости, чем у него.       И пока двое бывших аристократов старались как можно быстрее покинуть эти ужасные места, волны жестокости и насилия продолжали катиться по всему Парижу, угрожая через несколько недель достигнуть всех краёв Франции