Сборник травы

Перед глазами – тьма кромешная. Кусок ткани, непонятно откуда взявшийся у Микуни, начисто лишает зрения, как если бы в комнате попросту выключили свет. Но возня мошкары уверяет в обратном. Ну, так оно и должно быть, верно? Ощущения обостряются, а полная неизвестность происходящего побуждает сознание к более активным действиям. Особенно, когда дело касается Микуни. Именно по его инициативе всегда включается что-то новенькое. Как и сейчас. Пока один привыкает к новой обстановке, второй неспешно от домашней одежды избавляется. Сакуя не связан. Не пытается не выдать себя в людном месте. И даже не лежит всецело нагой. Но отчего-то сама ситуация пробуждает в нём некий азарт. Руки у Алисейна худые, с длинными пальцами, по которым заметно, что костяшки несколько больше самих фаланг. И пальцы эти, чёрт возьми, донельзя холодные. У Микуни нет анемии. А у Сакуи какого-то принципиального фетиша. Дома всего лишь отключили отопление, а кое-кто додумался одеться по-летнему. Или он сделал это специально? За столь долгое знакомство не один раз успеешь привыкнуть к настойчивым прикосновениям холодных алисейновых рук. И не сказать, что его такой исход сильно расстраивает – дразнить яростно настроенного укрыться вампира не может не забавить, кто спорит. Но не менее приятно заставить его привыкнуть, начать возбуждаться от одного процесса. И Микуни берёт парня за руку, ведёт неторопливо по ладони носом и целует. Сакуя выдыхает. Кисти его всегда были особо чувствительны. – Решил сразу играть по-крупному? – ухмыляется было и тут же воздухом давится, стоит свободной руке стиснуть член через ткань трусов. Во взгляде – издевка. Микуни скромно даёт понять, что играть по-крупному он даже не начинал. «В рот пальца не клади, откусит, хах?». Озвучивать мысли вслух Ватануки не хочет. Но тот скорее всего догадывается о примерном их содержании – по этой самодовольной роже видно. И Сакуя хмурит брови. Не в силах промолчать, правда, когда близ шеи резко жарко становится от чужого дыхания. Лёгкие укусы в совокупности с поцелуями ввергали в безумие, заставляя непроизвольно голову запрокинуть, как бы предлагая Алисейну всего себя. Грубость его никогда не трогала. Но обычная ласка была сродни чему-то донельзя приятным. Сакуя готов ярко и живо реагировать на чужие прикосновения, когда Микуни не может не ликовать, чувствуя, как тело под его руками довольно навстречу выгибается. И от осознания, что это всецело его вина, губы невольно растягиваются в лукавую усмешку. Казалось, минуты длятся часами. А Микуни тянет, тянет долго и мучительно медленно. Ему нравилось смотреть на такого Ватануки: всего возбуждённого, встрёпанного и донельзя милого с этой его недовольной миной из-за очередных издёвок. Сакуя хмурится, гнёт губы и едва ли не фыркает. Сказать невмоготу, что это не совсем то, что он хотел. Ситуация для него не становится лучше, когда оба встречаются глазами. Светлые локоны неприятно щекочут, грудь давит от уперевшихся в неё локтей, а это бесконечное ёрзание в поисках наиболее удобной позы постепенно начинает капать на нервы. Но деться просто некуда. – Разве ты не об этом просил? – спрашивает Алисейн и склоняется ещё ниже. Сакуя молчит. Ладонь судорожно касается живота, поглаживает, замирает на подвздошной кости и снова гладит с неким трепетом. От жарких прикосновений Сакуя под ним дёргается, стонет жалобно и тонко. Пальцы холодные, обжигают разгорячённую кожу, заставляя только больше желать, чтобы к нему прикоснулись. То ли от нетерпения, то ли от здешней жары, из-за которой мозг частично перестал функционировать, но Сакуя не выдерживает. Касается Микуни, чувствуя под тканью белья чужое возбуждение. – К-кажется, мы немного... о другом договаривались, – бормочет Алисейн. Дрожь в плечах выдаёт с головой, но он старается держать голос ровно. – Не волнует, знаешь? И Сакуя целует прежде, чем тот успевает предпринять что-либо, смакует каждую секунду, позволяя Микуни немного погодя перенять инициативу даже здесь. Только сегодня. Наобум он нащупывает быстро вздымающуюся грудь и ключицы, тянется к лицу, заправляя мешающие пряди, которые так и норовят по глазам попасть, за уши. Микуни в ответ слегка кусается. В определённый момент оба забывают об истиной цели сегодняшней встречи. Ватануки прикусывает нижнюю губу, облизывает жадно. Неохотно приходится бороться с соблазном укусить до крови – губы в особенности. Но Сакуя знает. Знает и хорошо помнит, каково получать на орехи за такую вольность. Адреналин кипел в крови. Сакуе невыносимо жарко, но ему говорят, что это даже хорошо – в такие моменты можно прочувствовать всё гораздо ярче. Но он думает: куда ярче то? И он, не сдерживаясь, стонет в поцелуй, стояком к чужому бедру прижимаясь, стоит Микуни всем весом сверху навалиться. Он отстраняется, выдыхает шумно – тяжело. Где-то над ним Микуни удовлетворённо хмыкает. – Тебе подрочить? – Не утруждай себя. Моя очередь. Если вы всё же когда-нибудь поинтересуетесь у Сакуи, какая часть процесса импонирует ему больше всего, он, не долго думая, ответит: прелюдия.